Предисловие

В исследовании о «Дрезине», мы не ставили своей задачей систематическое изучение всех ее материалов. Ведь мы занимаемся, можно сказать, проведением «эстетических разведок» — наподобие разведок геологических, цель которых — установление самого факта наличия месторождения полезных ископаемых, а не последовательная его разработка. Наш подход заключался в беглом обзоре журнальных страниц и выборочном (но зато уж — предельно скрупулезном, «под микроскопом») рассмотрении тех встретившихся материалов, которые поразили нас и остановили взгляд своим прямо-таки вопиющим родством с известными, аутентичными произведениями Булгакова.

Зато такой обзор «с птичьего полета» позволял (пусть и в общих чертах) представить себе картину во всей полноте — хотя бы приблизительные масштабы действительного участия Булгакова в тогдашней журналистике и литературе вообще. В результате мы познакомились с тем, что можно назвать «художественным языком» писателя¹ в том виде, в каком он существовал в исторической реальности, а не в представлениях последующих поколений — представлениях, зачастую самим же Булгаковым наведенных и искусственно сконструированных.

«Язык Булгакова» в его подлинном виде распадается как бы на две части: то, что имеет себе аналоги в его известных до сих пор произведениях (и именно это давало повод для установления авторства новых произведений, в которых такие элементы тоже присутствуют), — и те ранее незнакомые нам элементы булгаковского «языка», которые мы находили во вновь обнаруживаемых материалах и которые дают представление о творческом облике писателя во всей его полноте. Разумеется, это представление в значительной мере отличается от существовавшего ранее и ставшего всем привычным.

Понятно, что о систематизации полученных данных речь не идет. Это дело булгаковедения будущего; мы же предприняли попытку практического, «с голоса» овладения вновь обнаруженным художественным языком. Тем не менее, изучению этого «языка», как и изучению всякого языка вообще, необходимо было посвятить много времени и усилий. Зато потом происходит то, что происходит в результате овладения всяким чужим языком. На исследование материалов, которым посвящены наша настоящая работа, нам уже потребовалось меньше стараний. Штудируя страницы, например, «Красного перца», мы шаг за шагом, как на ладони, открывали всю картину участия Булгакова в этом издании...

Это происходит именно потому, что нам теперь известен большой объем «парадигматических элементов» языка, большая часть «словарного запаса» Булгакова-журналиста, и нам удается опознавать и, главное, понимать эти элементы (так же, как и пополнять свой «словарный запас») в новых «речевых конструкциях», создаваемых при участии Булгакова, — номерах «Красного перца»... или «Занозы».

Именно этому последнему изданию мы посвятим вторую часть нашей книги. Мы предлагаем не просто готовую выборку и идентификацию элементов булгаковского «языка» в новом материале, а наглядный опыт самого чтения на этом «языке», последовательную картину того, как от номера к номеру среди безразличного журнального шума и хлама, все слышнее и слышнее становится уже знакомый нам голос писателя. Нам хотелось бы думать, что такой наглядный опыт может оказаться полезным исследователям (и читателям), которым предстоит заняться составлением полной картины участия Булгакова в создании печатной продукции его времени.

Примечания

1. См.: Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. Спб., 1999.