Теперь, когда специфически «булгаковская» серия номеров «Занозы» закончена... в журнале появляется само имя Булгакова. В № 9 — фельетон «Площадь на колесах», а в № 6 от 17 марта и апрельском № 11 — его имя впервые значится в списке авторов журнала (стр. 7). Но и его неявная роль вдохновителя журнала отмечается в этих номерах соответствующими средствами. Во-первых, это смена «зоологического кода» — вместо скакуна и коровы, появляется... та самая «булгаковская» курица, которая маячила на фоне басни «Предтреста и куропатка». В апрельском № 11 на рисунке Ю. Ганфа трое сидят за самоваром и ведут такой разговор: «— Слышал, ученые из петуха курицу делают.
— И не говори... Намедни, жена в Охотном ряду курицу брала, а приходит домой, ан, вместо курицы — петух...» (стр. 6).
Казалось бы, ничто не останавливает на этой немудрящей шутке внимания, кроме разве что знакомого нам уже мотива женско-мужской травестии, которая некогда и корову превращала в быка, и хозяйку пошивочной мастерской — в лидера коммунистов... Но уже в майском № 13 на обложке, на фоне фотоснимка Кремля (!) и высохшей Москвы-реки Н. Купреяновым вновь нарисована... огромная красивая курица, да к тому же еще она «обиженно» говорит человеческим голосом: «— Ишь, ироды — большевики! Обещали наводнение, а, глядишь, и выкупаться негде...» Здесь уже угадываются контуры булгаковской антиутопии: курица, словно бы прошедшая-таки через аппарат проф. Персикова, по размерам превышает кремлевские башни, ожидаемое засушливое лето приобретает черты геологической катастрофы (срв. также эту гигантскую курицу, нависшую над Кремлем... с воробьем из сказки Чуковского, склевавшим таракана — Сталина!).
Оба эти мотива, появляющиеся на «куриных» карикатурах журнала, можно встретить в постоянной рубрике «Вентилятор». Гигантское увеличение в размерах из будущей булгаковской повести — подразумевается уже одним из инструментов, которыми оперирует фельетонист: «...Другая моя трубка — мелкоскоп. Так в ней, поверите ли, не то чтобы клоп, а микроба самого низшего звания — больше любого московского здания» (№ 1, стр. 4). Уже здесь мы наблюдаем превращение «микроба»... в «микробу», а в № 13 та же рубрика целиком была посвящена «женскому вопросу» — и это обусловило, в конце-концов, шутовскую метаморфозу самого фельетониста — Кольки Зубастого: «...Надеюсь, сестрицы, вы не осерчали, что коснулся я ваших тайных печалей. Стыдного в этом ничего нет, а вопросы эти пора ставить на свет, хуже будет, если замолчишь. Зато мужчинам — показан шиш. Место все женщинам отведено, а мужчины пусть ходят — не пито-не-едено, — сегодня писал для вас только, Ваша подруга Зубастая Колька».
Любопытно отметить в этом же выпуске рубрики появление узнаваемого оборота из писем «красноармейца Сухова» из кинофильма «Белое солнце пустыни»: «Во первых строках моего письма, благодарю своего братишку Ленечку, за то, что пишет за меня полегонечку, говорит много полезного и заменил меня, болезного, и лез за меня на рожон...» В конце 1923 года то же речевое клише вводило кинематографическую тему в «гудковском» фельетоне Булгакова «Как разбился Бузыгин», иносказательно изображавшем судьбу «Дрезины». Бузыгин — разбился насмерть, постоянный же фельетонист рубрики Колька Зубастый — только заболел, ввиду чего в предыдущем номере его и заменял «брат Ленька»!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |