Полоумный Жу...

Ещё в июле 1932 года театр-студия Юрия Завадского заключила с Булгаковым договор на перевод мольеровского «Мещанина во дворянстве». В ноябре пьеса, получившая название «Полоумный Журден», была готова. Вот какую оценку дал ей сам Михаил Афанасьевич:

«В этой пьесе был выведен буржуа Журден, помешавшийся на сладкой мысли стать аристократом и органически выйти в высший свет».

(«Жизнь господина де Мольера»)

«Стать аристократом», «выйти в высший свет» — разве у кого-либо в советской стране могли быть подобные желания? Нет, конечно же! Как говорится, боже упаси!

Зачем же надо было браться за это замшелое произведение, рассказывающее о вещах, давным-давно отживших свой век? Что интересного, нового, современного и острого можно было извлечь из пьесы трёхсотлетней давности? И что вообще общего между строящими социализм советскими людьми и французским мещанином, мечтающим выбиться в аристократы?

Вопросы, вопросы!.. Но...

Если за дело брался Михаил Булгаков, то под его пером (и мы неоднократно имели возможность убедиться в этом!) любая несовременная тема мгновенно приобретала актуальность, становилась значительной и злободневной. И, добавим, невероятно крамольной! Так получилось и на этот раз.

Перечитаем «Полоумного Журдена»! Попробуем почувствовать в нём булгаковский стиль, булгаковскую манеру!

Пьеса начинается с того, что на сцену «из разреза занавеса» выходит актёр Луи Бежар и обращается к зрителям:

«БЕЖАР. Закончен день, и, признаюсь вам, господа, я устал. И что-то ноет моя хромая нош. А что помогает моей ноге? Мускатное винцо. Где же взять это винцо? Оно имеется в кабачке на улице Старой Голубятни. Идёмте же в "Старую Голубятню"».

Да, актёр Луи Бежар с детства хромал. Но имеет ли его хромота какое-нибудь отношение к содержанию пьесы? Ровным счётом никакого!

А «мускатное винцо» сыграет в дальнейшем какую-то роль? Нет, не сыграет!

А на «Старой голубятне» произойдут какие-нибудь события? Не произойдут! До голубятни Бежар просто не успеет добраться, потому что ему принесут распоряжение провести репетицию. Он соберёт актёров и обратится к ним со словами:

«БЕЖАР. Господин Мольер заболел, и я буду играть главную роль — Журдена. Соль в том, что я сошёл с ума... я, то есть Журден, парижский мещанин, богатый человек, помешался на том, что он — знатный дворянин».

Актёр Юбер, исполняющий роль жены Журдена, по ходу действия бросит в лицо мужу ещё более откровенные выражения:

«ЮБЕР. Ты окончательно спятил, с тех пор как вообразил, что ты знатный дворянин... соседей стыдно! Почтенный человек! Совершенно ополоумел! Вместо того чтобы заниматься своей лавкой, куролесит!»

Казалось бы, абсолютно невинное начало. Полностью соответствующее как содержанию пьесы Мольера, так и характеру описываемой эпохи. Но уже в нём чувствуется нечто такое, чего не спутаешь ни с чем, а именно нечто булгаковское.

Вместо того чтобы просто перевести «Мещанина во дворянстве» с французского языка на русский, Булгаков переиначил пьесу по-своему. Уже в перечне действующих лиц мы не встретим знакомых мольеровских персонажей: парижского мещанина Журдена, его жены и дочери Люсиль, нет там влюблённого в Люсиль Клеонта, нет маркиза Доранта с маркизой Дорименой и так далее. Вместо них в списке героев пьесы перечислены актёры мольеровского театра: Луи Бежар, Юбер, Лагранж, Дюкруази и другие. Этим Булгаков как бы говорил: я предлагаю вам не пьесу Жана-Батиста Мольера, а одну из её трактовок, То есть то, как можно толковать забавную историю Журдена, которую разыгрывает для нас группа артистов под руководством Луи Бежара.

После введения этого драматургического приёма «Полоумный Журден» сразу начинает напоминать «Багровый остров», в котором актёры театра Геннадия Панфиловича разыгрывают некий идеологический опус перед грозным цензором Саввой Лукичом. В «Журдене» цензора нет, его роль достаётся зрителям (или читателям). Именно они и призваны решить, есть в пьесе крамола или нет.

Попробуем и мы приглядеться к «Полоумному Журдену» глазами Саввы Лукича и поломать голову над булгаковской интерпретацией мольеровской комедии.

Как в «Багровом острове» актёры на глазах зрителей превращались (с помощью грима и костюмов) в героев опуса Василия Артуровича Дымогацкого, так и в «Полоумном Журдене» артисты превращаются в персонажей пьесы Мольера.

Но почему — почему?! — Булгаков доверил главную роль актёру, у которого нелады с одной из конечностей?

Для чего нужно нам знать, что этого актёра тянет к вину?

Зачем понадобилось вводить в пьесу какую-то «Старую голубятню» — это, образно выражаясь, «ружьё», которое так ни разу и не выстрелит?

И наконец, чем не устраивало драматурга старое название пьесы — «Мещанин во дворянстве»? Для чего в её заголовок вынесено помешательство главного героя?

Ответы на эти вопросы появятся сами собой, если у героев булгаковской пьесы слега приподнять «маски». Под ними тотчас обнаружатся реально существовавшие люди (и вновь высокопоставленные!), у которых — те же причуды и приметы, что и у персонажей мольеровской комедии.

Начнём с хромоты актёра Бежара. Были ли у кого-нибудь из деятелей тогдашнего советского руководства нелады с конечностями? Были! Мы уже говорили о том, что на ноге у Сталина было два сросшихся пальца. К тому же вождь с детства страдал сухорукостью. «Копыто» на ноге, «сухая» рука... Есть с чем сравнить физический недостаток Бежара? Есть!

Пойдём дальше! Кто из тогдашних советских вождей любил вино? Опять же Сталин, родившийся и выросший на Кавказе!

А нестреляющее «ружьё» — кабачок «Старая голубятня»? Оно тоже при внимательном рассмотрении оказывается не таким уж «нестреляющим»! Ведь «Старая голубятня» — это название парижского театра, где шли пьесы Булгакова, запрещённые в Советском Союзе. Вот, оказывается, куда стремится попасть любитель вина с аномалией в конечностях! Ведь только там он может увидеть пьесу, которую в его собственной стране играть на сцене не разрешалось!

Кстати, начальные буквы названия зарубежного театра («С» и «Г») абсолютно те же, что и у названия поста, который занимал Сталин: генеральный секретарь, секретарь генеральный. Те же «С» и «Г»! Вполне возможно, что это опять-таки простое совпадение. Вот только случайное ли?

На первый слог сталинской фамилии (ДЖУ — от Джугашвили) Булгаков уже намекал — кличкой одного из героев «Кабалы святош», Справедливого Сапожника (Juste Cordonnier, а по-русски — Жуст Кордоньер, если произнести эти слова по-русски). В новой пьесе этот слог «ЖУ» обнаруживается уже в заголовке пьесы — «Полоумный Журден».

Да и в самой «полоумности» мольеровского персонажа тоже просматривается намёк на Сталина! Ведь убийственный диагноз академика Бехтерева породил слухи о том, что свихнувшегося генсека вот-вот сменит здравомыслящий Молотов. А если так, то полоумный мещанин ЖУрден, возомнивший себя знатным дворянином, должен был тотчас напомнить всем полоумного большевика ДЖУгашвили, возомнившего себя вождём всех времён и народов.

Но если так, то и реплики персонажей пьесы должны восприниматься по иному! Особенно если вспомнить, что именно с конца 20-х годов с лёгкой руки Бухарина Сталина стали за глаза называть «хозяином»:

«УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. С тех пор как почтенный хозяин спятил, слишком много народу увивается вокруг него».

А кто назойливее других «увивается» вокруг «хозяина»? Человек, вооружённый шпагой. Об этом — диалог танцора с музыкантом:

«УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Мне, например, не нравится этот длинный подлиза со шпагой.

УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Учитель фехтования?

УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Да. Его необходимо выжить из дому».

И учителя затевают драку, в которой фехтовальщику крепко достаётся. Тот начинает жаловаться (дескать, его побили) «хозяину». Но жалобщика останавливает актёр Дюкруази, исполняющий роль учителя философии:

«ДЮКРУАЗИ. Спокойствие. Прежде всего, сударь, измените вашу манеру выражаться. Вы должны были сказать: мне кажется, что меня побили...

Сударь, философия учит нас, что не должно быть вполне решительных суждений. Вам может казаться, а факт на самом деле может и не существовать».

Зрителям и читателям 30-х годов эта забавная сценка должна была тотчас напомнить тогдашнюю ситуацию в Кремле. Ведь и драка учителей, и «философское» её толкование были словно скопированы с тех бесконечных внутрипартийных дрязг и постоянных кремлёвских разборок, которые изумляли всю страну и весь мир.

В самом деле, разве не похожи учителя музыки и танцев, выживавшие из дома учителя фехтования, на Каменева и Зиновьева, выживавших с кремлёвского Олимпа своего конкурента, главу Красной армии Троцкого?

А официальные объяснения причин высылки Троцкого, Каменева и Зиновьева из Москвы, а затем и всемилостивейшее «прощение» как Каменева («танцора»), так и Зиновьева («музыканта»)? Разве не сродни они примиряющим разглагольствованиям учителя философии?

Политическая трескотня, сопровождавшая борьбу Иосифа Сталина с антипартийными «уклонами», и увязывание этой борьбы с марксистско-ленинской теорией были у всех на слуху. Поэтому «философские» рассуждения актёра Бежара, исполнителя роли «полоумного ЖУ», призваны были напомнить мудрые высказывания «полоумного ДЖУ» и вызвать громкий смех в зрительном зале:

«БЕЖАР. ...философия — великая вещь... А в самом деле, может быть, никакого скандала... и не было, и мне только показалось... надо будет себе это внушить! Не было скандала, и шабаш. Не было скандала. Не было скандала... Нет, был скандал. Не веселит меня философия».

Вот так Михаил Булгаков «осовременил» Жана-Батиста Мольера, представив под видом невинного перевода с французского на русский очередную ёрническую басню, в которой под масками мольеровских героев вновь выступали деятели большевистского руководства. Не зря актёр Бежар зазывал зрителей в кабачок «Старая голубятня»! Он приглашал их на очередной булгаковский спектакль — со всеми присущими ему подковырками и намеками.

Стоит ли удивляться тому, что «Полоумный Журден» так до зрителя и не дошёл?

А как сложилась судьба биографии великого французского драматурга, работать над которой Михаил Афанасьевич начал жарким летом 1932 года?

Вернёмся в осень того же года!