Тем временем закончилось лето. Литератор Григорий Гаузнер записывал в дневнике:
«Осень. Повсюду сажают зелёные деревья. Мы во всём идём наперекор природе. Воля».
Булгаков тоже продемонстрировал волю, показав, что продолжает идти своим путём, без устали поддевая большевистский режим своим непокорным ершистым творчеством. На этот раз он сочинил произведение, над которым с таким воодушевлением трудился всё лето 1931 года.
Внешне всё выглядело как обычно — пьеса как пьеса. Но если вчитаться в неё повнимательней, то сразу чувствуется, что перед нами — драматургическая басня. С древним как мир названием — «Адам и Ева».
Пьеса начинается с эпиграфа.
Их даже два!
И оба с подтекстом!!
Первый эпиграф явно взят из противогазовой инструкции, напоминавшей о том, что газ — штука очень опасная и что шутки с ним плохи. Но поскольку фраза исходила от Булгакова, она воспринималась как признание смельчака-драматурга, пытавшегося бороться с советской властью, в бессмысленности этой борьбы, так как любого борца ожидает неминуемое поражение:
«Участь смельчаков, считавших, что газа бояться нечего, всегда была одинакова — смерть!»
Следующий эпиграф звучит так:
«...и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал: впредь во все дни Земли сеяние и жатва не прекратятся.
Из неизвестной книги, найденной Маркизовым»
Захар Маркизов — один из персонажей пьесы. По ходу действия он читает книгу, найденную в подвале. В ней и рассказывается об Адаме и Еве, которые «были оба наги... и не стыдились», и о змее, который «был хитрее всех зверей полевых»...
Что за книгу читал Маркизов, догадаться нетрудно — книгу Бытие Ветхого Завета. В стране, в которой восторжествовал атеизм, книга эта была не в чести. Вот и пришлось называть её «неизвестной» и «найденной». Для маскировки.
Но для чего вообще потребовалось начинать пьесу цитатой из религиозной книги?
Вопрос нетрудный. Знатоком Библии в Стране Советов был, как известно, бывший семинарист Иосиф Джугашвили, ставший с некоторых пор товарищем Сталиным. Ему — человеку, которого Булгаков захотел иметь главным своим читателем, не надо было объяснять, из какой «неизвестной книги» взят эпиграф. А ведь это Всевышний сразу после Потопа давал обещание Ною «не поражать» никого и ничего из «всего живого». Явно уподобляя вождя Господу, лукавый драматург как бы неназойливо намекал, что и Сталину неплохо было бы дать аналогичное обещание.
Как видим, обстоятельное знакомство с жизнью господина де Мольера не прошло для Булгакова бесследно! И вне всяких сомнений, сказалось на тактике общения с большевистскими «святошами», давая драматургу новые (ещё более лукавые!) ходы и приёмы!
Сдержал ли драматург данное им слово?
За эпиграфами следует собственно пьеса. В ней разворачивается трагический, но вполне допустимый в ту пору сюжет: начинается мировая война, и Ленинград подвергается газовой атаке. Бомбы с ядовитыми газами сбрасывают на жилые кварталы самолёты врага, прилетевшие из «мира насилья», то есть с капиталистического Запада.
Булгаков, конечно же, прекрасно знал, кто именно толкает человечество к развязыванию мировой бойни. Ведь вот уже 14 лет слышал он призывы большевиков смело пойти «в бой за власть Советов», за грядущий социалистический рай. При этом без устали повторялось, что «Красная армия всех сильней» и что «весь мир насилья мы разрушим до основанья»!
Но в «Адаме и Еве» всё происходит не так, как планировали большевики. Не сталинские соколы летят уничтожать загнивающий Запад, а вражеская эскадрилья преспокойно долетает до Ленинграда. В результате бомбардировки всё живое в городе на Неве мгновенно погибает!
Вот авторская ремарка, предваряющая «Акт второй»:
«Большой универсальный магазин в Ленинграде... Гигантские стёкла внизу выбиты, и в магазине стоит трамвай, вошедший в магазин. Мёртвая вагоновожатая. На лестнице у полки — мёртвый продавец с сорочкой в руках. Мёртвая женщина, склонившаяся на прилавок, мёртвый у входа (умер стоя)...
Весь пол усеян раздавленными покупками.
В гигантских окнах универмага ад и рай. Рай освещён ранним солнцем вверху, а внизу ад — дальним густым заревом. Между ними висит дым, и в нём призрачная квадрига над развалинами и пожарищами.
Стоит настоящая мёртвая тишина».
На весь город — всего несколько выживших «счастливчиков». Но испытывают они не счастье, а ужас.
С лица земли стёрт не просто какой-то островок человеческой цивилизации. Уничтожен Ленинград, город Ленина, колыбель Октябрьской революции!
Написать такое в те годы вряд ли кто-либо осмелился! А Булгаков написал!
Размышляя над этой (выдуманной им) ситуацией, он подводил читателей и зрителей к мысли о том, что коммунистическая идеология (равно как и любая иная) не вечна и что настанет час, когда ей придёт неминуемый конец. Равно как и планы кремлёвских вождей, мечтающих о мировом господстве, приведут страну к полному краху!
Обо всём этом в пьесе говорилось открытым текстом! В уста одного из персонажей (литератору Пончику-Непобеде) Булгаков вложил невероятные по своей смелости слова.
«ПОНЧИК. Это коммунистическое упрямство... Тупейшая уверенность в том, что СССР победит...
Вот к чему привёл коммунизм! Мы раздражили весь мир, то есть не мы, конечно, интеллигенция, а они. Вот она, наша пропаганда, вот оно, уничтожение всех ценностей, которыми держалась цивилизация... Терпела Европа... Терпела-терпела, да потом вдруг как ахнула!.. Погибайте, скифы!»
Чуть позднее размышления над этой крамольной темой будут продолжены:
«ПОНЧИК. Был СССР и перестал быть. Мёртвое пространство загорожено и написано: "Чума. Вход воспрещается". Вот к чему привело столкновение с культурой. Ты думаешь, я хоть одну минуту верю тому, что что-нибудь случилось с Европой? Там электричество горит и по асфальту летают автомобили. А мы здесь, как собаки, у костра грызём кости... Будь он проклят, коммунизм!»
Захар Маркизов (тот, что нашёл в подвале Библию) впрямую спрашивает товарища по несчастью:
«МАРКИЗОВ. Так за кого ж теперь — за коммунизм или против?
ПОНЧИК. Погиб он, слава тебе Господи, твой коммунизм!»
Устами своих героев Булгаков рассуждает не только на острейшие политические темы. Он затрагивает и экономические проблемы. Например, размышляет о перспективах платёжеспособности советского рубля. Весьма пророчески, надо сказать, размышляет!
«ПОНЧИК. Советский рубль — я тебе скажу по секрету — ни черта не будет стоить... А доллары будут стоить до скончания живота. Видишь, какой старец напечатан на бумажке? Это вечный старец!.. На свете существуют только две силы: доллары и литература».
Впрочем, в финале пьесы, когда вдруг выяснится, что мир капитала повержен, а СССР победил, Пончик-Непобеда заявит торжествующим победителям, что всему, о чём он говорил ранее, значения придавать не следует.
«ПОНЧИК. У меня был минутный приступ слабости! Малодушия! Я опьянён, я окрылён свиданием с людьми!»
Да, Пончик раскаивается, но слова-то его (крамольные слова!) всё-таки были произнесены! Высказаны! И невероятная по смелости фраза о «главном человеке» тоже прозвучала!
«ПОНЧИК. Когда главный человек начинает безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать!»
И это говорилось в ту пору, когда самым главным человеком в стране был товарищ Сталин, а слова академика Бехтерева о безумии большевистского вождя передавались шёпотом и только своим!
Вот, стало быть, о каком «ключе к пьесе» Булгаков с такой гордостью сообщал в письме завлиту МХАТа Маркову! Этот «ключ» открывал нечто совершенно невероятное, давая драматургу возможность высказывать свои самые сокровенные мысли! Поверженный, но непобеждённый Булгаков как бы заново осознавал своё истинное предназначение в этой жизни. И — устами литератора Пончика-Непобеды — заявлял об этом во всеуслышанье!
«ПОНЧИК. Кто знает, может быть, судьба избрала меня для того, чтобы сохранить в памяти и записать для грядущих поколений историю гибели».
В «Адаме и Еве» поднимались и другие запретные темы. Так, например, главный герой пьесы, учёный-химик Ефросимов изобрёл чудодейственный луч, способный нейтрализовывать действие отравляющих газов. И считает, что он вправе распоряжаться своим изобретением по своему усмотрению. И даже передать его всему человечеству. Если будет такое желание.
Иными словами, Ефросимов ставит вопрос о праве изобретателя на созданное им устройство. О праве автора на его интеллектуальную собственность.
Но авиатор Дараган с подобной позицией категорически не согласен, считая, что у Ефросимова не просто изобретение, а «военное величайшей важности открытие».
«ДАРАГАН. Ваш аппарат принадлежит СССР!»
Дараган тотчас посылает за представителями власти. И они очень скоро появляются — в образе «двоюродных братьев» Туллеров, гэпэушников.
Почему представители карательных органов носят именно такую фамилию? Да потому что слово «tool» переводится с английского как «рабочий инструмент», «орудие». Неисправимый ёрник Булгаков и тут остался верным себе, назвав сотрудников ОГПУ «орудием», «рабочим инструментом» советской власти. При этом Михаил Афанасьевич явно рассчитывал на то, что большевики английским языком не владеют и никаких вопросов в связи со «странной» фамилией у них не возникнет.
В «Адаме и Еве», как и в предыдущих булгаковских произведениях, сквозь хитросплетение событий, фантастических и реальных, можно разглядеть и некоторые события из биографии самого драматурга.
Пьеса начинается с того, что в комнате из громкоговорителя «течёт звучно и мягко "Фауст" из Мариинского театра». Инженер Адам Красовский, только что расписавшийся с красавицей Евой, целует молодую жену и говорит:
«АДАМ. Сегодня "Фауст", а завтра вечером мы едем на Зелёный Мыс!»
«Фауст», как мы помним, — любимая опера самого Булгакова! А находившийся неподалёку от Батуми Зелёный Мыс был тем местом, которое неизменно оказывалось на пути Михаила Афанасьевича в самые критические моменты его жизни.
Лирическая канва «Адама и Евы» тоже имеет к драматургу самое непосредственное отношение. Впоследствии Елена Сергеевна напишет:
«В ней наш треугольник — М[ихаил] А[фанасьевич], Е[вгений] А[лександрович], я».
Но в этой «треугольной» ситуации главный лирический герой пьесы (в отличие от Михаила Булгакова) побеждает своего соперника. И в жизни добивается многого из того, чего никак не удавалось достичь драматургу.
Этот удачливый персонаж — 41-летний академик Александр Ипполитович Ефросимов (и Булгакову шёл тогда сорок первый год). Он (в отличие от Булгакова) побывал за рубежом и... Впрочем, предоставим автору пьесы самому охарактеризовать своего героя:
«Ефросимов худ, брит, в глазах туман, а в тумане свечки. Одет в великолепнейший костюм, так что сразу видно, что он недавно был в заграничной командировке...»
Любопытная деталь — «в глазах туман, а в тумане свечки»! Звучит как «кукиш в кармане», который у Булгакова всегда был наготове. По ходу пьесы академик несколько раз решительно заявляет, что имеет право жить там, где ему нравится, ездить туда, куда хочет.
«ЕФРОСИМОВ. Я могу хотеть всё, что я хочу».
Поступки Ефросимова тоже неожиданны. Так, своим чудодейственным лучом он нейтрализует смертоносный газ, который находится в бонбоньерках, выданных лётчику Дарагану (он должен сбросить их на врага, когда будет отдан приказ Реввоенсовета). Поступок академика ошеломляет окружающих.
«АДАМ. ...изменник, анархист, неграмотный политический мечтатель предательски уничтожает оружие защиты, которому нет цены. Да этому нет меры! Нет меры! Нет! Это — высшая мера!
ДАРАГАН. Нет, нет, Адам! Он не анархист и не мечтатель! Он — враг-фашист! Ты думаешь, это лицо? Нет, посмотри внимательно, это картон: я вижу отчётливо под маской фашистские знаки!»
Дараган считает, что Ефросимов носит маску, скрывающую от окружающих его истинное лицо. В том же самом, как мы помним, многочисленные недоброжелатели постоянно упрекали и самого Булгакова.
Любопытно, что наличие маски на своём лице академик не отрицает. Он лишь заявляет уклончиво:
«ЕФРОСИМОВ. Я в равной степени равнодушен и к коммунизму, и к фашизму».
А теперь обратимся к любовному «треугольнику» булгаковской пьесы. Главная её героиня, 23-летняя Ева Войкевич, так объясняет своё отношение к попавшему в опалу химику Ефросимову:
«ЕВА. Человек ослепляет меня свечками, которые у него в глазах. Оказывается, мы совершенно одинаковы, у нас одна душа, разрезанная пополам... (Плачет, хватает Ефросимова за руки.) Милый, любимый, великий, чудный человек, сиреневый, глазки расцеловать, глазки расцеловать! (Гладит голову Ефросимова, целует.) Какой умный!»
Реальный соперник Михаила Булгакова, командарм Евгений Шиловский, послужил прототипом для двух персонажей пьесы: 28-летнего инженера Адама Красовского и авиатора Андрея Дарагана, влюблённого в Еву. Военный лётчик угрожает Ефросимову пистолетом и даже стреляет в него.
«ЕВА. Я заявляю: Дараган-истребитель решил... убить Ефросимова с целью уничтожить соперника. Да».
И Ева берёт инициативу в свои руки. Она уходит от Адама к Ефросимову, но при этом говорит ему:
«ЕВА. Ты гений, но ты тупой гений! Я не люблю Адама. Зачем я вышла за него замуж? Зарежьте, я не понимаю. Впрочем, тогда он мне нравился... И вдруг катастрофа, и я вижу, что мой муж с каменными челюстями, воинствующий и организующий. Я слышу — война, газ, человечество, построим здесь города... Мы найдём человеческий материал! А я не хочу никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего — одного человека. А затем — домик в Швейцарии, и — будь прокляты идеи, войны, классы, стачки... Я люблю тебя и обожаю химию!»
В словах Евы слышны отголоски грёз и мечтаний самого Михаила Булгакова: уехать куда-нибудь подальше от этой дьявольской социалистической страны и увезти с собой «одного человека». И поглядеть на мир, где живут «просто люди», головы которых не обезумели от «проклятых» классовых идей. Уехать и там, вдали, наконец-то обрести покой!
Но, увы, это были всего лишь мечты, которые вряд ли могли осуществиться.
А теперь попробуем отыскать ту роль, которая отведена в «Адаме и Еве» Любови Евгеньевне Белозёрской, законной жене драматурга.
Появление Ефросимова в первом акте предваряет авторская ремарка:
«...безукоризненное бельё Ефросимова показывает, что он холост и сам никогда не одевается, а какая-то старуха, уверенная, что Ефросимов полубог, а не человек, утюжит, гладит, напоминает, утром подаёт».
А ещё у академика есть Жак.
«АДАМ. Кто такой Жак?
ЕФРОСИМОВ. Ах, если бы не Жак, я был бы совершенно одинок на этом свете, потому что нельзя же считать мою тётку, которая гладит сорочки... Жак освещает мою жизнь...»
После этих слов Ефросимов задумывается, делает паузу. А потом говорит:
«ЕФРОСИМОВ. Жак — это моя собака».
Далее следует рассказ о том, как в жизни академика появилась собака. История эта безумно напоминает другую — знакомство Михаила Афанасьевича с Любовью Евгеньевной. Вспомним, как это произошло! Булгаков встретил одинокую женщину, у которой в Москве не было угла и которая подумывала о том, не наложить ли на себя руки. А теперь — слово Ефросимову!
«ЕФРОСИМОВ. Вижу, идут четверо, несут щенка и смеются. Оказывается — вешать. И я им заплатил двенадцать рублей, чтобы они не вешали его. Теперь он взрослый, и я никогда не расстаюсь с ним. В неядовитые дни он сидит у меня в лаборатории и смотрит, как я работаю. За что вешать собаку?»
Любовь Белозёрская, как мы помним, очень быстро потеряла интерес к темам и интересам, которые волновали её мужа. У неё появились свои увлечения, далёкие от литературных пристрастий Булгакова. И Михаил Афанасьевич перестал испытывать к ней прежние чувства. Это смущало его.
Ефросимов тоже испытывает смущение. Правда, совсем по другой причине — не облучил своим «аппаратом» ни Жака, ни тётку. Они погибают. Этот факт и терзает академика.
«ЕФРОСИМОВ. Душа моя, Ева, смята... Но хуже всего... это потеря Жака.
ЕВА. Милый Саша! Возможно ли это, естественно ли — так привязаться к собаке! Ведь это же обидно! Ну, издохла собака, ну что же поделаешь. А тут в сумрачном лесу женщина, и какая женщина, — возможно, что и единственная во всём мире, — вместо того чтобы спать, приходит к его окну и смотрит в глаза, а он не находит ничего лучше, как вспоминать дохлого пса! О, горе мне, горе с этим человеком!.. Разве я хуже Жака?.. О нет, это величайшая несправедливость — предпочесть мне бессловесного Жака!»
Л.Е. Белозёрская, видимо, так и не поняла, что выведена в образе любимой собаки главного героя. А если и поняла, то сделала вид, что ни о чём не догадывается. Во всяком случае, в её «Воспоминаниях» об этом не сказано ни слова. И только когда Булгаков во второй раз выведет её в образе «любимого пса», последуют комментарии. Но об этом речь впереди.
А мы вновь обратимся к ефросимовским лучам, которые обезвреживают смертоносные газы. Что это за «газы», убивающие всё живое? И что это за «лучи», нейтрализующие их смертоносное действие?
Булгаков явно рассчитывал на тех, кто хорошо помнил содержание «Багрового острова». А там Геннадий Панфилыч тоже обращал внимание на очень странных «красных туземцев», населяющих экзотическую страну. И задавал автору пьесы Дымогацкому вопрос.
«ГЕННАДИЙ. Позвольте, это что же за туземцы такие?
ДЫМОГАЦКИЙ. Аллегория это, Геннадий Панфилыч. Тут надо тонко понимать».
В «Адаме и Еве» понятие «газ» тоже весьма аллегорично. Но о чём идёт речь, догадаться совсем нетрудно. Вспомним первый эпиграф, предваряющий пьесу:
«Участь смельчаков, считавших, что газа бояться нечего, всегда была одинакова — смерть!»
Разве не читается в этой фразе объяснение причин недавнего поражения Булгакова в его столкновении с режимом Страны Советов? Стоит лишь странное слово «газ» заменить «большевиками», и всем сразу станет ясно, что воевать с ними — безумие!
Но Ефросимов воюет! Воюет с «газами», то есть с большевистскими идеями, отравляющими сознание народа. А ефросимовский «аппарат» — это, по мнению Булгакова, та литература, которая, как глоток свежего воздуха, даёт возможность всем, кто к ней приобщился, остаться в живых, выжить.
Конечно, с могучей советской властью спорить бессмысленно, и мудрая Ева говорит Ефросимову:
«ЕВА. Саша! Умоляю, не спорь... с победителем! (Дарагану.) Какой ты счёт с ним сводишь? Зачем нам преградили путь? Мы — мирные люди, не причиняем никому зла. Отпустите нас на волю!..»
Но Дараган продолжает агитировать Ефросимова. Он убеждает академика остаться на родине, рисуя увлекательную перспективу светлого завтрашнего дня, когда весь мир станет коммунистическим раем:
«ДАРАГАН (Ефросимову). Ты жаждешь покоя? Ну что же, ты его получишь! Но потрудись в последний раз... а потом... живи, где хочешь. Весь земной шар открыт, и визы тебе не надо.
ЕФРОСИМОВ. Мне надо одно — чтобы перестали бросать бомбы, и я уеду в Швейцарию.
ДАРАГАН. Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймёшь тех, кто организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере твой гений послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь».
Этими словами, в которых тоже «позванивает» очередной булгаковский «ключик», пьеса и заканчивается. Её заключительными словами Булгаков ещё раз напомнил всем о том, что Сталин «хочет» его видеть. И заодно попенял самому вождю за то, что их встреча до сих пор не состоялась.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |