Через два дня после получения мхатовского требования возвратить аванс (16 октября 1929 года) Михаил Булгаков принялся сочинять пьесу.
К этому времени Сельвинский и Маяковский свои очередные драматургические произведения уже создали. Первый написал «Теорию юриста Лютце», второй — «Баню». Пьесу Сельвинского намеревались ставить вахтанговцы, пьесу Маяковского — в театре Мейерхольда.
«Теория...» и «Баня» едко критиковали советскую бюрократическую систему. При этом оба автора, не сговариваясь, высмеивали некий «ПУП». У Сельвинского это была «Партия Угнетённого Плебса». А в пьесе Маяковского главный герой занимал пост главного начальника по управлению согласованием, то есть был главначПУПсом. В этом забавном словечке прочитывался намёк на Главное Политическое УПравление, то есть на ГПУ, которое тогдашние шутники иначе как «ПУПом» и не называли. Не случайно «Теорию юриста Лютце» сразу же начал «шерстить» Главрепертком.
У «Бани» тоже возникли неприятности. Хотя, когда Маяковский впервые прочёл друзьям свою новую пьесу, её приняли восторженно. Мейерхольд, по свидетельству очевидцев, вновь упал перед автором на колени, крича:
«— Мольер! Шекспир! Гоголь!»
Газеты тотчас осыпали Маяковского восторженными статьями. В некоторых из них его драматургический талант сравнивался с мольеровским.
Мариэтта Чудакова в книге «Жизнеописание Михаила Булгакова» выдвинула предположение, что подобное сравнение должно было вызвать у Михаила Афанасьевича весьма ревнивую реакцию:
«Мольер?.. Я покажу вам, каков был действительно Мольер и кто сегодня может сравниться с ним по справедливости!»
И Булгаков решил сочинить пьесу о французском драматурге.
К Мольеру у Булгакова с юных лет было особое отношение. Хотя бы потому, что умер великий французский драматург от той же коварной болезни, что и его отец Афанасий Иванович. Да и пьесу свою Михаил Афанасьевич начал писать намного раньше, чем появились первые отклики на «Баню». И в пьесе своей он хотел сказать не столько о величии Мольера, сколько о тех печалях и невзгодах, что на каждом шагу подстерегали короля французской сцены.
О том, как начиналась эта работа, впоследствии рассказала Елена Сергеевна:
«Как-то осенью 29 года Михаил Афанасьевич очень уж настойчиво звал по телефону — придти к нему на Пироговскую. Пришла. Он запер тщательно все двери — входную, из передней в столовую, из столовой в кабинет. Загнал меня в угол около чёрной круглой печки и, всё время оглядываясь, шёпотом сказал — что есть важнейшее известие, сейчас скажет. Я привыкла к его розыгрышам, выдумкам, фокусам, но тут и я не смогла догадаться — шутит он или всерьёз говорит.
Потребовал тысячу клятв в молчании, наконец сообщил, что надумал написать пьесу.
— Ну! Современную?..
— Подожди! — опять стал проверять двери, шептать заклинания, оглядываться...
— ...пьеса о Мольере!.. Но смотри, ни-ко-му ни слова!»
Посвятив свою тайную подругу в очередной тайный проект, Булгаков привлёк её и к делу написания самой пьесы. В письме к брату (от 13 февраля 1961 года) Елена Сергеевна рассказывала:
«С осени 1929 года... мы стали ходить с ним в Ленинскую библиотеку... надо было выписывать из французов всё, что было нужно ему».
А «нужно» Булгакову было всё, что имело отношение к временам французского абсолютизма, когда жил и творил великий драматург.
У задуманной пьесы было несколько вариантов названия: «Заговор ханжей», «Заговор святош», «Кабала святош»... В конце концов Михаил Афанасьевич остановился на последнем.
И вновь слово — Елене Сергеевне:
«Пьесу писал больше всего по утрам, вставал рано, часов в шесть, зажигал свечи — канделябр, поставив его на печку... Сам в халате, надев наушники и слушая утреннюю музыку, садился к этой печке и писал».
В основу сюжета «Кабалы святош» легла судьба мольеровского «Тартюфа»: как пьесу запрещали, как Мольер просил у короля защиты, как она возвращалась на сцену и как вновь сгущались над нею тучи. Но удивительное дело, эта история под пером Булгакова неожиданно стала очень современной. Рассказ о событиях, случившихся в давние времена и в дальнем зарубежье, напомнил вдруг о том, что совсем недавно произошло с драматургом советским в стране победившего пролетариата!
Открывает «Кабалу святош» двустишье на французском языке. Тут же в сноске даётся его перевод:
«Нет ничего, чего бы недоставало для его славы,
Его недоставало для нашей славы».
О ком эти слова? Разумеется, о Мольере. Но ведь в равной степени их можно отнести и к любому другому писателю, который, создав немало «славных» произведений, вынужден под давлением злобных сил замолчать!
Иными словами, получается, что Булгаков имел в виду самого себя?
Этот вопрос сразу возникал у каждого, кто прочитывал или выслушивал «Кабалу святош».
От эпиграфа перейдём к пьесе. Она начинается с того, что в театре Мольера появляется король и великий драматург обращается к монарху с льстивой речью:
«МОЛЬЕР. Ваше Величество. Светлейший государь... Актёры труппы Господина, всевернейшие и всеподданнейшие слуги ваши, поручили мне благодарить вас за ту неслыханную честь, которую вы оказали нам, посетив наш театр...
Вы несёте для нас королевское бремя.
Я — комедиант, — ничтожная роль.
Но я славен уж тем, что играл в твоё время,
Людовик!..
Великий!!. (повышает голос)
Французский!!. (кричит)
Король!!. (бросает шляпу в воздух)»
Мольер угодничает, но делает это не без умысла. Роль шута ему необходима! Для того чтобы иметь возможность работать — писать пьесы и ставить их в театре! Ведь желающих лишить его этой возможности предостаточно! Если они победят, великий драматург будет опозорен и его жизнь закончится:
«МОЛЬЕР. ...у меня уже появились морщины, я начинаю седеть. Я окружён врагами, и позор убьёт меня».
Кто же они — враги Мольера? Вот один из них, отец Варфоломей, пришедший к королю с жалобой на крамольного драматурга:
«...появляется отец Варфоломей. Во-первых, он босой, во-вторых, лохмат, подпоясан верёвкой, глаза безумные.
ВАРФОЛОМЕЙ (приплясывая, поёт). Мы полоумны во Христе!.. Славнейший царь мира. Я пришёл к тебе, чтобы сообщить, что у тебя в государстве появился антихрист.
У придворных на лицах отупение.
Безбожник, ядовитый червь, грызущий подножие твоего трона, носит имя Жан-Батист Мольер. Сожги его, вместе с его богомерзким творением "Тартюф", на площади. Весь мир верных сыновей церкви требует этого».
Вроде бы вполне невинный эпизод, воспроизводящий нравы, царившие во времена абсолютизма. Но стоит заменить «церковь» на «партию», «Христа» на «Маркса», «Тартюфа» на «Дни Турбиных», «Мольера» на «Булгакова», а «славнейшего царя» на «генерального секретаря», как XVII век мгновенно превратится в век XX. А преследование французского комедиографа религиозными святошами — в травлю советского драматурга Булгакова партийными ортодоксами.
Впрочем, и без этих «замен» намёки на современность видны в пьесе невооружённым глазом.
Так, действие второе начинается с того, что маркиз де Лессак играет в карты с королём Людовиком. Казалось бы, что тут особенного? Обычная житейская сцена. Но в 1929 году она воспринималась как намёк, поскольку у всех в памяти свежи были слова Горького (уже приводившиеся нами):
«Наше правительство? Лодыри! В подкидного дурака играют!»
Во время этой игры:
«Сидит один Людовик, все остальные стоят... за креслом стоит Одноглазый, ведёт игру короля».
Кто он — этот «одноглазый» персонаж? В списке действующих лиц пьесы он представлен так:
«Маркиз д'Орсиньи, дуэлянт, по кличке "Одноглазый", "Помолись!"».
Слово «кличка» в этом представлении явно призвано было напомнить современникам Булгакова о кличках партийных. Но почему у маркиза они такие странные?
В древнегреческих мифах существо с одним глазом зовётся циклопом. Вглядимся в слова: «ЦиКлоп», «Одноглазый», «Помолись»! Не правда ли, знакомое сочетание букв: Ц, К, О и П! Они встречались нам, когда речь заходила о Керженцеве, ответственном работнике Отдела Агитации и Пропаганды ЦК (ОАП ЦК). Кстати, не его ли запечатлел драматург в образе одноглазого дуэлянта?
Подобное «копание» в буквах кому-то может показаться занятием абсолютно никчёмным. А уж поиски в них какого-то тайного смысла могут и вовсе вызвать подозрения, что у самого «искателя» фантазия разыгралась настолько сильно, что начала слегка «зашкаливать».
«Диагноз» этот был бы абсолютно справедливым, если бы через два года Илья Сельвинский не написал пьесу «Пао-Пао», главным героем которой была обезьяна по кличке Пао. А ПАО — это (в перевёрнутом виде) всё та же аббревиатура Отдела Агитации и Пропаганды ЦК ВКП(б). Неужели это тоже случайность? Не слишком ли много «случайных» совпадений, обнаруживаемых вокруг партийного органа, досаждавшего тогда очень многим?
Но вернёмся к «Кабале святош». Аббревиатура названия пьесы — «К.С.» — идентична инициалам вождя! Ведь это в 30-х годах Сталин стал для всех Иосифом Виссарионовичем. В 20-е же годы его ещё продолжали называть кличкой, сохранившейся со времён подполья — Коба Сталин. Те же К.С., что и в названии пьесы! Да и сами слова «Коба» и «Кабала» очень созвучны!
Один из персонажей пьесы (королевский шут) назван Справедливым Сапожником. Монарх то и дело обращается к нему за советами. И шут их даёт, дурачась и веселя Людовика.
Почему драматург сделал своего «справедливого» героя именно «сапожником»? Почему не «садовником», не «пекарем» или не «лекарем»? Да потому, что сапожником был отец Сталина! И современникам Булгакова это было хорошо известно.
Прозвище шута (Справедливый Сапожник) по-французски звучит как «Juste Cordonnier» или «Жуст Кордоньер». Так и тянет предположить, что слогом «ко» Булгаков отсылает нас к Кобе, а слогом «жу» — к фамилии Джугашвили.
Пригласив Мольера в королевский дворец, король внезапно предлагает ему:
«ЛЮДОВИК. Сегодня вы будете стелить мне постель».
И Мольер идёт исполнять королевскую волю. Идёт с гордостью!.. В этом эпизоде автор, видимо, надеялся на зрителей, которые должны помнить поговорку о том, что постелить можно мягко, да спать будет жёстко!
По ходу пьесы король вслух размышляет о Мольере. Однако трудно отделаться от ощущения, что аналогичные слова, но уже в свой адрес, хотел услышать сам Булгаков:
«ЛЮДОВИК. Дерзкий актёр талантлив... я попробую исправить его, он может служить к славе царствования. Но если он совершит ещё одну дерзость, я накажу».
Но вот король обращается к Мольеру с вопросом:
«ЛЮДОВИК. Скажите, чем подарит короля в ближайшее время ваше талантливое перо?
МОЛЬЕР. Государь... то, что может... послужить... (Волнуется.)
ЛЮДОВИК. Остро пишете. Но следует знать, что есть темы, которых надо касаться с осторожностью. А в вашем "Тартюфе" вы были, согласитесь, неосторожны. Духовных лиц надлежит уважать. Я надеюсь, что мой писатель не может быть безбожником?
МОЛЬЕР (испуганно). Помилуйте... ваше величество...
ЛЮДОВИК. Твёрдо веря в то, что в дальнейшем ваше творчество пойдёт по правильному пути, я вам разрешаю играть в Пале-Рояле вашу пьесу "Тартюф".
МОЛЬЕР (приходит в странное состояние). Люблю тебя, король!..»
Разве не хотелось Булгакову, чтобы с теми же словами к нему обратился большевистский «король»? Разве не мечтал опальный драматург о том, чтобы его «Дни Турбиных» вновь пошли на сцене. Чтобы шли всегда! И если для этого потребовалось бы... Да он бы отдал всё, что угодно! Всё!
Неужели всё?
Нет, конечно. Булгаков прекрасно понимал, какую цену пришлось бы ему заплатить за право видеть свои пьесы на театральных подмостках Страны Советов. Знал, что, какие бы уступки ни делал большевистскому режиму, он всё равно останется в проигрыше. Потому и вложил в уста Мольера полные печали слова:
«МОЛЬЕР. Всю жизнь я ему лизал шпоры и думал только одно: не раздави. И вот всё-таки — раздавил! Тиран! ...я, может быть, вам мало льстил? Я, может быть, мало ползал? Ваше величество, где же вы найдёте такого другого блюдолиза, как Мольер?..
Что ещё я должен сделать, чтобы доказать, что я червь? Но, ваше величество, я писатель, я мыслю, знаете ли, и протестую».
Пьеса завершается словами актёра Лагранжа, летописца мольеровского театра. Только что (прямо на сцене) скончался великий драматург, и Лагранж пытается понять, почему это произошло:
«ЛАГРАНЖ. Что же явилось причиной этого? Что? Как записать? Причиной этого явилась ли немилость короля или чёрная Кабала?.. (Думает.) Причиной этого явилась судьба. Так я и запишу. (Пишет и угасает во тьме.)».
Вот такая пьеса вышла из-под пера Михаила Булгакова!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |