Елена Сергеевна родилась в 1893 году в Риге в семье учителя Сергея Марковича Нюренберга и его жены Александры Александровны. Через два года (после рождения ещё одной дочери) у супругов Нюренбергов было уже четверо детей: дочери Елена, Ольга (младшие) и сыновья Александр с Константином (старшие).
В 1908 году С.М. Нюренберг сменил профессию, переквалифицировавшись из учителя в податного инспектора. Когда началась мировая война, семья Нюренбергов переехала из Риги в Москву. Елена Сергеевна впоследствии вспоминала, что в 1915-м, когда ей исполнилось 22 года, она...
«...научилась печатать на машинке и стала помогать отцу в его домашней канцелярии, стала печатать его труды по налоговым вопросам».
Прекрасно печатала на машинке и её сестра Ольга.
Наступил год 1918-й...
Однажды по Поварской улице разнёсся гулкий перезвон колоколов — в церкви Симеона Столыпина проходило венчание. Юрий Неёлов, сын знаменитого актёра Мамонта Дальского, вступал в законный брак с 25-летней Еленой Нюренберг. В тот морозный декабрьский день она стала гражданкой Неёловой.
Её молодой супруг служил в 16-й армии РККА, сформированной в ноябре 1918-го. Возглавить её большевики доверили бывшему царскому генералу А.Е. Снесареву. Адъютантом командующего и был назначен Юрий Мамонтович Неёлов.
Молодые отправились к месту службы супруга — на Западный фронт. Там шла война с белополяками.
За время боевых действий в 16-й армии сменилось пять командующих. Владевшего 14 языками Снесарева вскоре сменил казачий атаман Ф.К. Миронов. Он уступил свой пост А.В. Новикову, который, в свою очередь, сдал армию Н.В. Соллогубу. Затем командармом стал А.И. Кук.
И при всех командующих уверенно шёл вверх по служебной лестнице бывший капитан царской армии, выпускник Академии Генерального штаба Евгений Александрович Шиловский. Свою службу у большевиков он начал с должности начальника оперативного управления 16-й армии, потом стал начальником штаба. А в апреле 1921 года 31-летнего Евгения Шиловского назначили командующим армией, шестым по счёту.
Впрочем, уже через месяц, в мае месяце, 16-я армия РККА была расформирована. Евгений Александрович получил повышение — стал начальником штаба Западного фронта. Всё это время он активно сотрудничал (в качестве корреспондента) во фронтовом журнале «Революция и война». Так что наверняка мог читать напечатанную в одном из его номеров статью («Захват Ковеля поляками»), которая начиналась словами:
«"Человек боится" — это краткое изречение Ардан дю-Пика военачальникам, будь они лично львиной храбрости, никогда не следует забывать. Зарождение самой первобытной военной техники — взятие в руки дубины, бросок камнем — обязано чувству страха одного человека, слабейшего, перед другим, сильнейшим».
Евгений Шиловский, которого поставили во главе одной из армий, победивших в Гражданской войне, не мог чувствовать себя «слабейшим». И хотя война с Польшей была бесславно проиграна, сражение на любовном фронте статный красавец-командарм выиграл: отбил-таки жену у адъютанта Юрия Неёлова.
Впрочем, в делах амурных трудно определить, кто кого очаровал, а кто пал жертвой очарования. Поэтому очень трудно сказать, Елена ли Неёлова обворожила командующего, или Евгений Шиловский завоевал её сердце. Ясно одно: весной 1921 года в полку влюблённых прибыло. И очень скоро встал вопрос о том, как эту блистательную амурную победу документально зафиксировать.
Наступило лето 1921 года. О том, что тогда произошло, — в рассказе самой Елены Сергеевны:
«Это было в 1921 году в июне (или в июле). Мы с Евгением Александровичем пришли к патриарху, чтобы просить разрешения на брак. Дело в том, что я с Юрием Мамонтовичем Неёловым... была повенчана, но не разведена. Мы в загсе оформили развод. Ну, и надо было поэтому достать разрешение на второй церковный брак у патриарха».
Ситуация, согласитесь, довольно редкостная, если не сказать уникальнейшая! Красный командарм (пусть даже и беспартийный) в атеистической большевистской Москве обращается к самому патриарху! К тому самому патриарху Тихону, которому очень скоро советская власть объявит непримиримую войну, отстранит от управления церковью, подвергнет заточению в Донском монастыре, затем выпустит и...
Но, во-первых, антитихоновской кампании предстояло начаться только через год. Во-вторых, Евгений Шиловский принадлежал к стану победителей, которые никого тогда не боялись. И он смело повёл свою возлюбленную к главному православному иерарху.
Когда молодые люди вошли в патриарший дом, его хозяин был занят — прощался с А.М. Горьким, который покидал опостылевшую ему Советскую Россию. Прославленный писатель уехал за границу в июле 1921 года, значит, именно в июне экс-командарм и нанёс визит главе Православной церкви.
Непосредственно к патриарху влюблённые обращались потому, что торопились и не могли ждать, пока их вопрос решат обычным путём: Елена Сергеевна была беременна.
И что же патриарх? По воспоминаниям Елены Сергеевны он...
«...когда Евгений Александрович высказал свою просьбу, — улыбнулся и рассказал какой-то остроумный анекдот не то о двоежёнстве, не то о двоемужестве, — не помню, к сожалению.
И дал, конечно, разрешение».
7 декабря 1921 года в семье красного военспеца Шиловского (он в тот момент уже преподавал в Военной академии и одновременно был помощником её начальника) отмечали знаменательное событие: Елена Сергеевна родила сына, которого в честь отца назвали Евгением.
Своих героических защитников (даже в голодный 1921 год) советская власть обеспечивала щедро. Поэтому семья Шиловских жила безбедно — с продуктами питания проблем не было. Новорожденному младенцу тут же взяли няню. Все домашние дела выполняла домработница. Конечно, до шика, который могли позволить себе удачливые нэпманы, Шиловским было далеко. Но десятки, если не сотни тысяч москвичей в один голос сказали бы тогда, что семья военспеца живёт припеваючи.
Но очень скоро Елена Шиловская заскучала. Окружённая со всех сторон вниманием и заботой, она страдала от вынужденного безделья. И потому стала звать сестру Ольгу поселиться в её квартире — чтобы было с кем разгонять невыносимую тоску. К тому времени Ольга носила уже фамилию Бокшанская, работала в Московском Художественном театре и находилась в гастрольной поездке за рубежом, во Франции. Елена Сергеевна писала ей:
«"Приди в наш дом и живи в нём"... я надеюсь к тому времени иметь возможность предоставить тебе отдельную комнату, обставленную с чисто советской роскошью. Что же касается нашего стола — о! я думаю, что даже после парижской кухни он тебе покажется донельзя изысканным».
Через какое-то время Елена Шиловская отправила сестре ещё одно письмо. Ольга Бокшанская была уже за океаном — в стране, которую тогда называли САСШ, Северо-Американские Соединённые Штаты. Елена Сергеевна снова жаловалась на не покидавший её сплин:
«Мне иногда кажется, что мне ещё чего-то надо... тихая, семейная жизнь не совсем по мне. Или, вернее, так, иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Нет, у нас их не было за всё время нашей жизни...»
Иными словами, ни отсутствие «неладов дома», ни любовь и забота со стороны мужа Елену Шиловскую не радовали. Пресытившись достатком и благополучием, она жаждала каких-то захватывающих перемен в жизни. В ноябре 1923 года за океан полетело новое письмо:
«...я не знаю, что со мной делается (последнее время я это чувствую особенно остро). Мне чего-то недостаёт, мне хочется больше жизни, света, движения. Я думаю, что просто мне надо заняться чем-нибудь... Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете, — мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней всё время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или — когда солнце светит на улице и в моей душе — брожу одна по улицам».
В октябре 1926 года в семье Шиловских отметили рождение второго сына. В честь рижского деда (со стороны матери) его назвали Сергеем.
Супруга красного военспеца по-прежнему жила жизнью, обеспеченной до мелочей. Точно такой, какой жила главная героиня «Мастера и Маргариты». Как и Маргарита, Елена Сергеевна «не нуждалась в деньгах», «могла купить всё, что ей нравилось», «никогда не прикасалась к примусу» и «не знала ужасов житья» в коммунальной квартире. Приведём ещё одну цитату из романа: «С уверенностью можно сказать, что многие женщины всё что угодно отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь», которую вели придуманная писателем Маргарита и вполне реальная Елена Шиловская.
Однако Елена Сергеевна счастливой себя не чувствовала. И очень завидовала сестре Ольге, вращавшейся в загадочном и казавшемся таким необыкновенно-очаровательным театральном мире. В том самом, где шли «Дни Турбиных», спектакль, на который супруги Шиловские смогли попасть благодаря билетам, устроенным им всё той же Ольгой Бокшанской.
В «Театральном романе» Булгаков описал одно из посещений Независимого театра некоей дамой, появившейся в сопровождении сына в матросской шапочке и его няни, говорившей с немецким акцентом. Вспомним этот эпизод! В контору заведующего внутренним распорядком театра Филиппа Филипповича Тулумбасова...
«...входила очень хорошенькая дама в великолепно сшитом пальто и с черно-бурой лисой на плечах... Дама радостно смеялась... журчащим смехом».
Дама эта (в ней очень легко узнать Елену Шиловскую) заказывала билет на спектакль для своей портнихи, приглашала Тулумбасова, которого запросто звала «Филей» и «Филькой», вместе с актёром Аргуниным к себе на ужин, а затем звонила мужу:
«— А к нам я сегодня Филю позвала пирожки есть. Ну, ничего. Ты поспи часок. Да, ещё Аргунин напросился... Ну, неудобно же мне... Ну, прощай, золотко. А что у тебя голос какой-то расстроенный? Ну, целую».
Благодаря сестре Елена Шиловская была в курсе всех театральных новостей. Знала она и о том шуме, который вызвали в Москве спектакли по пьесам Михаила Булгакова. И ещё у неё, так же как и у Маргариты...
«...была страсть к людям, которые делают что-либо первоклассно».
И вот наконец они встретились. На вечере у Уборевичей. Модный драматург, сочинявший первоклассные пьесы, и скучавшая от отсутствия серьёзных занятий замужняя дама. Встретились и сразу же договорились...
«...идти на следующий день на лыжах. И пошло. После лыж — генеральная "Блокады", после этого — актёрский клуб, где он играл с Маяковским на биллиарде, и я ненавидела Маяковского и настолько явно хотела, чтобы он проиграл Мише, что Маяковский уверял, что у него кий в руках не держится...»
(«Жизнеописание Михаила Булгакова»)
Приведём ещё несколько воспоминаний Елены Сергеевны из той же книги. О посещении Большого театра:
«...когда мы только что познакомились с Мишей, он сказал мне: "Пойдёмте на "Аиду"". Встретились под первой колонной слева. А в театре... он сказал во время увертюры: "В особенно любимых местах я пожму вам пальцы"».
Ещё через какое-то время Булгаков позвонил посреди ночи:
«Ночью (было около трёх, как оказалось потом) Оленька, которая всего этого не одобряла, конечно, разбудила меня: иди, тебя твой Булгаков зовёт к телефону. (Страшно раздражённо сказала.) Я подошла. "Оденьтесь и выйдите на крыльцо", — загадочно сказал Миша и, не объясняя ничего, только повторял эти слова...
Под Оленькино ворчание я оделась (командировка-то ещё не кончилась!) и вышла на крылечко. Луна светит страшно ярко, Миша, белый в её свете, стоит у крыльца. Взял под руку и на все мои вопросы и смех — прикладывает палец ко рту и молчит, как пень. Ведёт через улицу, приводит на Патриаршие пруды, доводит до одного дерева и говорит, показывая на скамейку: здесь они увидели его в первый раз. И опять — палец у рта, опять молчание. Потом так же под руку ведёт в какой-то дом у Патриарших, поднимаемся на третий этаж, он звонит. Открывает какой-то старик, роскошный старик, высоченного роста, красивый, с бородищей, в белой поддёвке, в высоких сапогах... Идём все в столовую. Горит камин, на столе — уха, икра, закуски, вино. Чудесно ужинаем, весело, интересно...»
Что и говорить, ухаживать Булгаков умел блестяще! Да и Елена Сергеевна, надо полагать, партнёршей была достойной, в чём много лет спустя сама признавалась в письме брату:
«...я понял, — говорил всегда Миша, вспоминая с удовольствием этот вечер, вернее, ночь, — что ты ведьма! Присушила меня!»
А вот как описал свои тогдашние ощущения Михаил Булгаков:
«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож! Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя...
...если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь её пуста».
(«Мастер и Маргарита»)
Их романтичные встречи происходили всё чаще, и очень скоро...
«И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».
(«Мастер и Маргарита»)
Мало этого, они...
«...уже в первые дни своей связи пришли к заключению, что столкнула их... сама судьба и что созданы они друг для друга навек».
(«Мастер и Маргарита»)
Впрочем, «тайные» отношения Елены Сергеевны и Михаила Афанасьевича не помешали Булгаковым и Шиловским продолжать дружить семьями, часто ходить друг к другу в гости. Ведь Евгений Александрович был человеком с широким кругозором, много писал по своей специальности. В 1928 году у него даже вышла книжка — «На Березине», в которой описывались действия 16-й армии против белополяков. Так что бывшему командарму и знаменитому драматургу было о чём поговорить.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |