В газете советских железнодорожников — в том самом «Гудке» Цектрана (Центрального комитета профсоюза транспортников), который едко высмеял в одной из своих повестей Борис Пильняк, — Михаил Булгаков начал работать с февраля 1923 года. При оформлении он вновь утаил подлинные факты своей биографии, написав в анкете уже знакомые нам слова о том, что является «литератором» и что образование у него «среднее». В повести «Тайному другу» поступок этот объясняется так:
«Я тогда почему-то считал нужным скрывать своё образование. Мне было стыдно, что человек с таким образованием служит в газете... и у него нет картин на стенах».
Сначала Булгакова взяли обработчиком:
«Так назывались в этой редакции люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию».
(«Тайному другу»)
Зато он наконец-то стал иметь постоянный заработок! Но к «обработочному» своему труду относился с лютой ненавистью:
«...более отвратительной работы я не делал во всю свою жизнь... Это был поток безнадёжной серой скуки, непрерывной и неумолимой...
...каждую секунду я ждал, что меня вытурят, потому что... работник я был плохой, неряшливый, ленивый, относящийся к своему труду с отвращением».
(«Тайному другу»)
Но мог ли иначе относиться к подобной нетворческой работе человек, уже написавший пять пьес, повесть и несколько десятков статей-фельетонов? Человек, о котором журнал «Россия» сообщал с уважением:
«Михаил Булгаков заканчивает роман "Белая гвардия", охватывающий эпоху борьбы с белыми на юге (1919—1920 гг.). Другая книга — "Записки на манжетах", изображающая в форме гротеска приключения литератора в революционные годы, частью была напечатана в журнале "Россия", частью будет печататься во 2-м номере альманаха "Возрождение"».
А в «Гудке» приходилось обрабатывать чужие каракули. Было отчего возненавидеть свою работу!
Впрочем, мало кто был тогда удовлетворён своим существованием. Даже вроде бы вполне благополучный Борис Пильняк и тот написал 17 февраля (литератору Ю.В. Соболеву):
«У меня очень трудная, очень суматошная, очень нехорошая жизнь, я очень устал, — то, что мир положил мне на плечи, — не по плечам мне, мне это не нужно. Я с тоской вспоминаю о тех днях, когда я был никому не нужен... я часто чувствую себя затравленным — пока волком, хуже, если буду псом... Надо всё бросить, надо уйти в скит, писать не для построчных, писать подвижничая — писать только о прекрасном, — учиться, читать на всех европейских языках...»
Так что не один Булгаков мечтал уйти в монастырь, чтобы там, вдали от мирского шума, писать о прекрасном и изучать иностранные языки. Но, увы, жизнь не давала такой возможности — вся страна пребывала «в сплошной лихорадке буден».
К счастью, «серую скуку» повседневности время от времени скрашивали небольшие житейские радости. К примеру, обнаружилась «Тасина браслетка» — та самая, что в 1919-м Булгаков взял у жены «на счастье», а потом заложил в Ростове-на-Дону (после бильярдного проигрыша). Двоюродный брат Константин своё обещание выполнил: выкупил залог.
Чтобы забрать браслетку, надо было съездить в Киев. Там Булгакова встречали как настоящего писателя!.. А по возвращении в Москву пришлось снова впрягаться в лямку «обработчика», безымянного правщика чужих безграмотных заметок. А что ещё оставалось делать?
«Я... лелеял одну мысль, как бы удрать из редакции домой, в комнату, которую я ненавидел всей душой, но где лежала груда листов».
(«Тайному другу»)
А литературная жизнь Москвы бурлила и клокотала!.. Особенно много шума наделал состоявшийся 1 апреля 1923 года поэтический турнир в Политехническом музее. В нём приняли участие около сорока стихотворцев, а среди них — известные поэты: Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич... Жюри возглавил Валерий Брюсов.
Целый вечер состязались участники конкурса, читая свои стихи...
Кто знает, не находился ли в переполненном зале Политехнического и сотрудник «Гудка» Михаил Булгаков? Не аплодировал ли он вместе со всеми, когда было объявлено, что титул «короля поэтов» завоевал студент Московского университета Илья Сельвинский?
А спустя полмесяца собрались на свой XII съезд большевики. Ленин на нём не присутствовал — в марте с ним случился инсульт, уже третий по счёту. Вместо больного вождя съезд открыл Каменев, который сказал:
«Владимир Ильич учил нас (в 1905-м): "Врага классового, врага рабочего класса мало убить, надо, — говорил он, — его добить! И добить его может только железная власть, стальная воля — диктатура рабочего класса"».
Иными словами, спокойной жизни большевики не обещали.
Съезд был в самом разгаре, когда в дневнике К.И. Чуковского появилась (24 апреля) любопытная запись:
«...в эту субботу снова состоялись проводы Замятина. Меня это изумило: человек уезжает уже около года, и каждую субботу ему устраивают проводы. Да и никто его не высылает — оббил все пороги, наплакался всем коммунистам. И вот теперь разыгрывает из себя политического мученика».
Евгения Замятина и в самом деле собирались выслать из страны — ещё осенью 1922 года. Но друзья добились отмены этого решения. А писатель с завидным упорством почему-то продолжал устраивать свои проводы... Почему? Ответить на этот вопрос трудно. Такое уж было время!
В тот год долго не приходило тепло. Уже пролетели июнь и почти половина июля, а Булгаков записывал в дневнике:
«11 июля (28 июня). Среда
Стоит отвратительное, холодное и дождливое лето».
Но ещё отвратительнее было каждый день ходить в «Гудок». Запись от 25 июля:
«Жизнь идёт по-прежнему сумбурная, быстрая, кошмарная. К сожалению, я трачу много денег на выпивки. Сотрудники "Г[удка]" пьют мною...
Дела литературные вялы... пробиваюсь фельетонами в "Нак[ануне]". Роман из-за "Г[удка]", отнимающего лучшую часть дня, почти не продвигается».
1 августа вышел альманах «Возрождение» со второй частью «Записок на манжетах». Таким образом, повесть (пусть не целиком, а фрагментами) была-таки опубликована!
27 августа Булгаков вновь изливал на страницы дневника свою глубокую печаль:
«"Гудок" изводит, не даёт писать».
А вот Троцкий, по горло загруженный работой в Реввоенсовете и в наркомате по военным и морским делам, вынужденный постоянно заседать в политбюро, в Совнаркоме и в Совете Труда и Обороны, всё-таки сумел найти время для эпистолярной деятельности.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |