А начать серьезное чтение стоит вот с чего: главное в романе — образ ВРЕМЕНИ и СУДЬБЫ НАРОДА И ЧЕЛОВЕКА В ЭТОМ ВРЕМЕНИ. Не будем забывать, что роман этот, создававшийся на протяжении почти полутора десятка лет (конец 20-х — 30-е годы) в нескольких вариантах, вобрал в себя главное, что было открыто Булгаковым в судьбах России в новом, «ПЕРЕЛОМНОМ» для России времени. И крайне существенно, что в этом выборе эпицентром происходящего стала Москва. Перед нами прошло всего несколько дней обычной московской жизни (которую, однако, мы увидели сквозь своеобразное «увеличительное стекло» (как, вспомним, профессор Персиков узрел «красный луч» через объектив микроскопа...).
Москва у Булгакова — это своего рода современный Ершалаим: в тот момент, о котором сказано словами Иешуа Га-Ноцри: «Рухнет храм веры и воздвигнется храм истины». В сущности, об этом Булгаков писал со своих первых шагов в литературе: начиная с гражданской войны, с утраты своего ДОМА в Киеве (об этом роман «Белая гвардия»), думал и говорил в своих ранних повестях.
«Рухнул храм веры». Исчезли прежние традиционные опоры жизни: и всего народа, и каждого человека. Человек оказался наедине с бурным потоком времени. История поставила каждого перед выбором: или «каплей литься с массой», или понять, что новый мир нужно открывать заново — лично. И во всем отвечать за себя. Москва стала средоточием новой мифологии России. Явлением разрушенной России. Вот она, эта разруха, в бытовом, так сказать, «срезе»: ставший Бездомным Иван Николаевич Понырев. Мастер, отказавшийся от своего традиционного наследственного имени. Маргарита Николаевна, тоже, в сущности, бездомна. И — бездетная, отказавшаяся от отчества, ставшая просто Маргаритой-ведьмой... А многолико-безликие Берлиоз и Иван Никанорович Босой, и Степан Богданович Лиходеев, и многие-многие другие...
«Рухнул храм веры» — какое тяжелое, трагическое состояние! И как сложен, труден путь в «храму Истины».
...В этой связи хочется вспомнить об одном «знаковом», «ключевом» событии московской жизни тех лет: разрушение в конце 1931 года Храма Христа Спасителя по идеологическим директивам советской власти. Это было тяжело пережитое в народе потрясение.
Вот что пишет об этом в своем, лишь в последние годы опубликованном дневнике Михаил Михайлович Пришвин: о том, в особенности, как по-разному отнеслись к этому москвичи. Одни, «не видя опоры, не могли молиться»... «Бога действительно нет, раз он допустил разрушение храма». «Другие пошли смущенные и озлобленные, и только очень немногие приняли разрушение храма к самому сердцу, понимая, как же трудно будет теперь держаться Бога без храма: ведь это почти то же самое, что птице держаться в воздухе без надежды присесть и отдохнуть на кресте.
А может быть, и так, думали они, что все это отрицание приводит каждого к пересмотру того, что считалось и действительно было положительным, но износилось и требует капитальной очистки и возобновления... Вот именно потому так и тревожно теперь жить, что каждому нужно установить существо того, что он просто лишь называл» (выделено мною. — В.А.) Но ведь «установить существо» и есть взамен «храма веры» воздвигнуть «храм истины»! Не так ли?
(Цитирую по сборнику «Взгляд». Вып. 3. М., 1991, с. 443).
Несколькими страницами позднее, в записи от 24 и 26 февраля 1932 года, М.М. Пришвин развивает эту мысль: «В царство небесное принимают каждого лично (выделено авт.), а в это царство земное принимают непременно с условием безличия «наравне с другими» (с. 446). На той же странице дневника появляется у него поразительное по меткости и трагизму выражение, суть которого — превращение народа, населения в «организованную пыль». Еще раньше он писал — там же, в «Дневнике»: «Итак, исчезла вся троица: личность, общество и Бог...» (Там же, с. 439). Эта мысль М.М. Пришвина может стать одним из ключей к пониманию проблемы.
Современный человек в булгаковском романе перестал принадлежать себе самому. Он все время приспосабливается к «новым порядкам», вынужден все время демонстрировать согласие с ними, лояльность, верноподданость, как это, например, происходит в литературно-идеологическом разговоре на первых страницах романа. И тем самым человек вступает в конфликт со своей истинной духовной природой. Перестает быть самим собою, играет навязанную ему роль. Но тем самым он отдает себя во власть всеядной «тварной» природы. Так раздваиваются, расщепляются не только «идеологи» Берлиоз, Иван Бездомный, поэт Рюхин, Степан Богданович Лиходеев, критики романа мастера (Латунский и другие), но и — к примеру — взяточник Босой, председатель жилкооператива. Помните, как он тоже заявляет о своей преданности «новому строю»: «Я брал взятки, но брал нашими, советскими»!?
Так насилие идеологического регламента отнимает человека у себя самого и отдает его во власть дьявола корысти и приспособленчества. Потому что истинный человек — вспомним Иешуа Га-Ноцри — «сам подвешивает свою жизнь», сам управляет ею, отстаивая ИСТИНУ.
Отняв эту возможность у человека, его сделали игрушкой дьявола, сотворенного в нем — человеке! — многоликими страхами. В первую очередь — государственным идеологическим страхом. Внедрили в душу каждого человека своеобразного «дьявола приспособленчества», выпущенного на волю новым режимом. Добавим еще такие стимулы поведения персонажей романа, как вожделение, трусость, невежество, мстительность, корыстолюбие и т. д. и т. п. Мы видим это на каждой странице современных глав...
В душу каждого человека внедрился дьявол, выпущенный на волю после крушения «храма веры». Но при этом человек лишен «храма истины», оказавшегося под запретом в новых условиях.
Таким образом, дьявол Воланд засвидетельствовал факт утраты человеком самого себя.
...Кстати, вспомним, что в «Фаусте» полномочия Мефистофеля куда скромнее. И Фауст держит дьявола на расстоянии: «Но знай же: если ты, наглец, / Из ада мрачного беглец, / Так вот — взгляни — победный знак! / Его страшится ад и мрак, / Ему покорны духи праха...» И — дальше: «Не напрасно грозил я крестом: / Я сожгу тебя Божьим огнем...». И т.д.
В «Фаусте» общение с Мефистофелем для огромного большинства персонажей, западных (кстати, тоже «массовых») людей вообще прошло незамеченным. Как говорится: как с гуся вода!
...В заключение этой главки снова не удержусь от полемической реплики.
Роман бесконечно толкуется интерпретаторами различных «эзотерических» школ. Мне кажется, они сильно пересерьезничали, черпая из разных источников. Особенно — иностранных.
Истоки и сущность Воланда не нужно искать «за границей».
Этих сюжетов хватает в отечественной жизни, начиная с неисчерпаемого фольклора. И в русской литературе дьявол и его присные, встречаясь с «аборигенами» чем дальше тем больше сам быстро «обрусевал». Не будем далеко ходить — обратимся к полке с русской классикой: в «Сказках» Пушкина, в его «Руслане и Людмиле», даже в «Медном всаднике»... Проза Гоголя от начала до конца пронизана духом противостояния человека бесовским играм («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вий»). И далее «Петербургские повести» («Нос», «Портрет»...). У Достоевского целый роман называется «Бесы»; а еще вспомним диалог Ивана Карамазова со своим двойником и т. д. А чего стоит «Черный человек» Есенина?! И так вплоть до «Тени» Евгения Шварца... Дьявол в русской литературе становился все более тенью человека, рождаясь из его подспудных, скрытых потенций, становился его вторым «Я» (нагло претендуя при этом быть его первым и главным «Я»). Порою это негативное «Я» человек заталкивал в себя поглубже, в подполье, и тогда «тень» знала свое место. Порою же, и все чаще, — она демонстрировала, однако, свою власть над человеком.
Подполье, теневое жилье и есть то место в разрушенном русском ДОМЕ, русской ДУШЕ, где обитает русский ДЬЯВОЛ. Хотя, как показывает жизнь, это подполье он все время стремиться расширить до возможных пределов (или до беспредела): что и происходит, например, в квартире номер 50 в булгаковском романе...
Вот почему мне кажется, что чрезмерно увлекаются те толкователи романа, кто превращает маршруты познания булгаковского дьявола в книжные туристические путешествия по западным музеям демонологии и дьяволоведения. Вопрос о бесовских «донорах» в сюжете «Мастера и Маргариты» чрезмерно запутан и усложнен нашими эрудитами.
Искать истоки нужно не в «импортных» влияниях и вливаниях, а в собственных российских ментальных глубинах — и на самых разных уровнях, начиная с устного народного творчества... За «дьяволом» не нужно ездить «за бугор».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |