...Русский человек, герой Булгакова, — современник и жертва величайшей катастрофы; он лишился опоры в прежнем образе жизни, в прежнем Боге как выражении духовной сущности мира... Это делает самый мир обреченным, саму жизнь ставит на край пропасти. Поэтому нужно, чтобы человек культуры нашел опору в себе, в ценностях экзистенциальных, вечных, свободных от господствующих идей.
Булгаков, как известно, считал «русскую интеллигенцию самым лучшим слоем в нашей стране». В ту пору, когда внушалась идея безжалостной классовой борьбы, классовой ненависти, взрывающей тысячелетний дом России; когда «отрекались от старого мира», когда Швондеры и шариковы громили и компрометировали «старую» культуру, — Булгаков выступил с идеей культуры как величайшей ценности. Он заявил о трагических последствиях ее утраты.
Но тут же твердо напомнил: именно поэтому никто — ни Рокк, ни Швондер, ни государство, ни стихии истории — не снимут с человека культуры его совершенно исключительной личной ответственности перед жизнью, перед Россией.
Здесь, мне кажется, коренная духовная проблема, разрешение которой двигало все творчество Булгакова. Он снова и снова всматривается в ученых («Роковые яйца», «Собачье сердце», «Адам и Ева», «Блаженство», отчасти «Бег»), людей искусства («Багровый остров», «Мольер», «Пушкин»), функционеров «новой жизни» и грядущего коммунистического рая (особенно, «Адам и Ева» и «Блаженство»).
Все его персонажи — люди культуры — так или иначе, встают перед выбором: или находят опору в себе самих, или остаются во власти «всемогущих» обстоятельств.
В этой связи необходимо вспомнить весьма острую пьесу начала 30-х годов — «Адам и Ева», которая по-своему завершает проблематику двух ранних сатирических повестей.
Созданная в атмосфере милитаризации страны, нагнетания духа воинственной ненависти к «капиталистическому окружению», булгаковская пьеса с горечью говорит о глубочайшем трагизме слепого и жестокого сопротивления классовой идеи всему тому в культуре, в самой жизни, что не подчиняется новым утопистам, фанатикам, утверждающим: «Наша правда — единственная правда» (так согласно вторят в пьесе друг другу инженер-партиец Адам и летчик-партиец Дараган). Вот почему самым ненавистным врагом для них становится соотечественник, академик Ефросимов, открывший новое средство массового уничтожения, но сделавший все, чтобы оно не попало в руки агрессивных поборников идеи. Афросимов видит жалкое раболепие науки, когда она соглашается на союз с «единственной правдой».
Это делает самый мир обреченным на уничтожение, саму жизнь ставит на край пропасти. «Я боюсь идей», — заявляет Ефросимов. Таким идеям (независимо — «нового» или «старого» мира, если они отрицают друг друга) оказалась ненужной сама жизнь на Земле. В борьбе с нею та и другая стороны в XX веке алчно ищут союза с наукой, ищут «старичка профессора», который вооружит эту идею средствами тотального уничтожения. «Есть только одно ужасающее слово, и это слово «сверх», — говорит Ефросимов. Сверхученые создают сверхоружие, которое несет миру сверхсмерть. В этом «старичке профессоре» в чем-то отдаленно угадываются Персиков и Преображенский. И лишь Ефросимов в отличие от них по-настоящему определился, убежденно отстаивая науку, культуру, независимую от политиков и неподвластную им.
Но для этого нужно, чтобы сам человек культуры нашел опору в себе, в ценностях экзистенциальных, вечных, свободных от господствующих идей.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |