Квартира Булгакова. За окном льёт холодный осенний дождь. Растоплена небольшая печь. Булгаков занят тем, что аккуратно вырезает из газеты, полученной у Немировича-Данченко, статью «Внешний блеск и фальшивое содержание». Вырезку пришпиливает к стене, к другим статьям. При очередном взрыве близкого грома и вспышке молнии в дверях появляется Елена Сергеевна с мокрым зонтиком и мокрыми же газетами.
Елена Сергеевна. Я отравлю Литовского!
Булгаков. Как?
Елена Сергеевна. Я не знаю... Обрызгаю ядом стены его кабинета...
Булгаков. Как ты попадёшь в его кабинет?
Елена Сергеевна. Как-нибудь попаду! Через окно влезу! Потом я пойду к Киршону и выцарапаю ему глаза, чтоб он в жизни больше гадостей не писал!
Булгаков. Не надо, Люся... Мы не должны... Давай доживём до старости с чистыми руками... Мы не такие как они...
Елена Сергеевна. Что же, простить? Забыть?
Булгаков. Это так сложно?
Елена Сергеевна. Признайся, ты боишься... Ты просто боишься.
Булгаков. Да, я хочу жить, писать... Так же, как Эрдман... Как Мандельштам... как многие другие... А теперь мне велят замолчать... Погиб «Мольер», погиб «Иван Васильевич»... Не будет «Пушкина», «Бега»... Хорошо, я замолчу... Я не буду писать... Но я хочу жить! Разве это такое уж невозможное желание? Хотя и оно пропадает... от всего этого... (кивок на газетные вырезки, разбросанные по полу).
Елена Сергеевна. А роман? Ты не можешь его бросить, в нём моя жизнь!
Булгаков. Его больше нет...
Елена Сергеевна на секунду цепенеет, потом глядит за спину Булгакова, там в печке прыгает огонь. Елена Сергеевна с воем кидается к печке, открывает заслонку, голыми руками вытаскивает оттуда пачку тетрадей. Она топчет их на полу, стараясь сбить огонь, Булгаков только смотрит на это со странным выражением на лице. Огня нет, от тетрадей валит дым и чад. Елена Сергеевна берёт в руки то, что осталось от тетрадей, пепел рассыпается у неё в руках. Она поднимает разные куски бумаги, но всё это маленькие, ничего не значащие обрывки. Елена Сергеевна подходит к Булгакову.
Елена Сергеевна. Что ты сделал?!
Булгаков. А зачем, если никому не нужно?
Елена Сергеевна. Мне нужно. Мне!
Булгаков мотает головой. Елена Сергеевна отвешивает ему пощёчину, на его щеке остаётся след пепла.
Елена Сергеевна. Ты восстановишь его! (бьёт по второй щеке) Ты восстановишь роман! Я помогу. Я почти всё помню... Ты помнишь ещё больше! Я достану тебе машинку, и ты напишешь такой роман, какого ещё не видывал свет! Ты будешь диктовать! Ты всё вспомнишь!
Булгаков. У меня не получится. Смотри. Портрет... совсем бледный...
Булгаков получает ещё раз по физиономии.
Елена Сергеевна. Нет. Этого я слышать больше не хочу.
Звонок в дверь. Елена Сергеевна идёт открывать, входит Ахматова.
Ахматова. Мандельштам...
Булгаков садится.
Ахматова. Его выслали... И не на каторгу, всего лишь на поселение!
Булгаков вздыхает с облегчением.
Булгаков (укоризненно). Анна Андреевна! Нельзя же так пугать!
Ахматова. Надежде Яковлевне разрешили ехать с ним, но у неё совсем нет денег, вот я хожу по друзьям...
Елена Сергеевна на этих словах начинает плакать и выворачивать карманы. Он отдаёт Ахматовой всю мелочь, какая только есть.
Елена Сергеевна. Подождите! Подождите!
Елена Сергеевна начинает носиться по комнате, собирать какие-то деньги по карманам, плошкам, кошелькам.
Ахматова. Спасибо, милая, вы необыкновенно добры! (Булгакову, доверительно). Говорят, на такой мере наказания настоял сам Сталин... Учитывая, что именно написал Осип Эмильевич, и как он всем это читал... Довольно великодушно для палача, не так ли?
Булгаков. Умоляю, тише. Кто это сказал, что сам Сталин?..
Ахматова. Следователь, который вызвал к себе Надю. Он сказал ей, что распоряжение идёт с самого верху.
Булгаков. Какое распоряжение?
Ахматова. Изолировать Мандельштама, но сохранить. Следователь утверждает, что именно эти слова он написал в качестве резолюции на приговоре: «Изолировать, но сохранить!» Своей рукой!
Булгаков (пробует слова). «Изолировать, но сохранить!» Господи, для чего мы ему?
Булгаков задумывается. Елена Сергеевна возвращается, отдаёт какие-то смятые бумажки, монетки.
Ахматова. Спасибо, милая...
Елена Сергеевна не перестаёт плакать.
Булгаков. Анна Андреевна! (Ахматова останавливается в дверях) Мы за вас тревожились... Когда вы приезжали в прошлый раз, вы странно себя вели. Вам было плохо? То есть, простите, конечно, вам было плохо... Но я имею в виду здоровье...
Булгаков неопределённо машет рукой у головы.
Ахматова. Вам показалось, что я сошла с ума? Ах нет, милый, что вы! Просто я была погружена... Я сочиняла стихотворение.
Елена Сергеевна перестаёт плакать. Булгаков хмурится.
Ахматова (читает).
Тихо льётся тихий Дон,
Жёлтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень.
Видит жёлтый месяц тень.Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Пауза. Булгаковы переглядываются в недоумении.
Булгаков (сдержанно, но вежливо). Очень интересные стихи. Но... ваш муж... Его же освободили... Он жив...
Ахматова. Строго говоря, Пунин мне не муж, наш брак не зарегистрирован. Мой единственный муж — Гумилёв, и он расстрелян в двадцать первом... Спасибо вам ещё раз. До свидания!
Ахматова уходит под недоуменными взглядами четы Булгаковых. Когда за нею закрывается дверь, Булгаков произносит.
Булгаков. Всё-таки поэты странные люди... Никогда их не понимал... Муж в могиле, сын в тюрьме, а молиться надо о ней...
Елена Сергеевна прыскает, Булгаков её обнимает.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |