Изучение эволюции «московских» героев в творческой истории романа «Мастер и Маргарита» следует, пожалуй, начать с пары Берлиоз — Бездомный: во всех редакциях романа читатель впервые знакомится именно с ними. А, кроме того, из представленных в данной главе пар, именно эта остается практически неизменной с самого первого варианта романа, в отличие от пары Маргарита — Мастер, появившейся, как уже было указано, отнюдь не в первом варианте, насколько это можно судить по рукописям. Кроме того, сам первоначальный замысел произведения Булгакова был связан именно с миром писательским, литературным, и именно тем, который олицетворяют собою фигуры Берлиоза и Бездомного.
Имена двух литераторов менялись на протяжении романа неоднократно. Так, Берлиоз был называем Антоном Антоновичем, Владимиром Мироновичем, Антоном Мироновичем, Марком Антоновичем, Михаилом Максимовичем, Александром Александровичем, Михаилом Александровичем, а также Крицким, Чайковским, Цыганским, Мирцевым. Возможно, выбор имени и отчества был в какой-то степени случаен, и метания доказывают лишь поиск наиболее приемлемого сочетания имени, отчества и фамилии. Но возможно также, что выбор этот обусловлен особыми обстоятельствами. Известно, что Булгаков с чрезвычайной аккуратностью собирал газетные вырезки и вел дневник. Из этого дневника следует, что писателя интересовал религиозный вопрос, там же появляется название журнала «Вавилонская башня». Интересно, что в 1922 г. его редактор-издатель Карцев печатал свои богоборческие статьи, подписывая их просто «Миша». Отсюда, по-видимому, идет обращение Бездомного к Берлиозу, своему редактору, а кроме того, человеку гораздо более старшему и солидному, чем он сам — «Миша» (2МиМ, 17; КТ, 24; ВК, 33).
Поскольку тема христианства — одна из важнейших, если не самая важная в романе, необходимо вспомнить традиционное представление, связанное с именем Михаил. В иудаистической, христианской и мусульманской (Микал) литературе это архангел, в Ветхом Завете выступающий как «архистратиг», предводитель небесного воинства в окончательной эсхатологической битве против сил зла»1. В Апокалипсисе и апокрифической литературе он представлен как воин, сражающийся с драконом, с сатаной, дьяволом, с ангелом зла Самаэлем. Вероятно, знакомство с этой традицией также повлияло на Булгакова, ибо он именно Берлиоза «заставляет» первым (как предводителя) встретиться с Сатаной и принять первый удар на себя. Кроме того, происшествие на Патриарших прудах можно считать первой вестью о том, что «Он появился» (одно из предполагаемых названий романа), недаром и Бездомный впоследствии будет назван первым вестником несчастья. Помимо прочего, архангел Михаил выступает в функции учителя. В православной традиции он был героем, обучавшим скотоводству, хлебопашеству, ремеслам. В Ветхом Завете — учителем Авраама, Моисея, Адама и Сифа, посвятившим их в тайны богопознания и мироздания.
Берлиоз, в свою очередь, «забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек» (2МиМ, 10), говоря о происхождении и бытии разнообразных богов. Он же выступает в этом вопросе в качестве учителя Иванушки. Таким образом, персонаж, традиционно учащий вере в Бога, в Советской России, поставившей все с ног на голову, учит неверию в него. И как производную от описанной, можно привести еще одну аллюзию. Провозвестник Христа — Иоанн Креститель был убит не без участия двух женщин — Иродиады и Саломеи, потребовавших за танец последней отрезанную голову Крестителя. Не без участия, по-видимому, насмешливого Воланда, как бы взявшегося подыгрывать советским богоборцам, Берлиозу, этому несостоявшемуся провозвестнику сатаны, также отрезают голову при невольном участии девушки (в других редакциях — женщины) — вагоновожатой и Аннушки, разлившей подсолнечное масло.
Последним фактом, подтверждающим связь имени булгаковского героя с христианской традицией, можно назвать эпизод из Соборного послания святого апостола Иуды, когда Михаил «говорил с дьяволом, споря о Моисеевом теле»2. В ранних редакциях более, чем в «Мастере и Маргарите», видно, что Берлиоз спорит с Воландом об Иванушке. Только в данном случае они опять-таки меняются ролями: Михаил Александрович толкает поэта к безбожию, а Сатана помогает обрести веру. Отсюда, по-видимому, и разность в тоне рассказов Берлиоза и Воланда об Иисусе — Иешуа, когда сам Берлиоз в «Копыте инженера» говорит Воланду: «Вы любите его, как я вижу» (КИ, 234). Его — Иисуса. Поэтому и наказание Берлиоза суровее, нежели, например, Алоизия Могарыча, погубившего тело Мастера, но не душу его.
Размышляя о том, почему писатель назвал именно так своего героя, нельзя не заметить совпадения инициалов: М.А. — М.А. Михаил Александрович и Михаил Афанасьевич. Мало того, они еще и тезки: оба Михаилы. Случайно ли это?
Высказывалось множество предположений относительно прототипа Берлиоза. В числе прочих назывались: П.Л. Авербах, В.И. Блюм, М.Е. Кольцов и другие, а также сам Булгаков. «Возможно, что Берлиоз — это в какой-то степени сатира писателя на самого себя, модель преуспевающего Булгакова, пожертвовавшего чистотой помыслов и твердостью убеждений для карьеры»3. Таким образом, совпадение инициалов и имен оказывается не случайным, а вполне продуманным. О том, что Булгаков примерял на себя маску председателя Массолита, достоверно свидетельствует сам роман и, особенно, черновики к нему.
Фамилия Михаила Александровича одинакова в первом и последнем варианте романа. Возможно, желание дать герою фамилию необычную, вычурную сказалось в том, что редактор был то Цыганским, то Крицким, то Чайковским, то Мирским. Однако останавливается Булгаков на фамилии Берлиоз. И не только оттого, что она непривычна для русского уха. В романе не зря упоминается тот факт, что Михаил Александрович — однофамилец знаменитого композитора. Гектор Берлиоз был автором «Фантастической симфонии» (где звучит тема дьявольского шабаша, напоминающая шутовскую пародию на религиозную музыку), восьми снов из «Фауста», ораториальной трилогии «Детство Христа» и оперы — оратории «Осуждение Фауста» — произведений далеко не канонических. Нетрудно заметить и переклички в жизни и творчестве «мистического писателя» и «мистического композитора»4. И Г. Берлиоз и М. Булгаков получили медицинское (т. е. естественнонаучное) образование, но профессию врача оставили ради искусства, в котором оба обращаются к иррациональным проблемам5.
Завершая перечень прототипов редактора Массолита, надо отметить, что в те времена, когда писался роман, недостатка в богоборческих выступлениях и в богоборцах не ощущалось. Названные выше Блюм, Авербах, М. Кольцов — лишь основные из них, помеченные Булгаковым в «списке врагов» — людей, выступавших против него самого, его произведений или идей, предлагавших ударить по «булгаковщине» (трансформировавшейся затем в «пилатчину» в «Мастере и Маргарите»).
Учеником новоявленного апостола — безбожника Булгаков сделал начинающего поэта-самородка Ивана Николаевича Понырева (Бездомного). Его фамилия и псевдоним по мере написания романа также неоднократно изменялись: Попов, Тешкин, Покинутый, Безродный, Беспризорный.
Псевдоним Ивана ассоциируется со многими псевдонимами того времени: Иван Приблудный, Безымянный (ранний псевдоним А. Безыменского), Безродный и т. д. и именами литературных и кино-героев. Например, герой кинофильма 1928 г. «В большом городе» Граня Бессмертный — провинциальный паренек, приехавший в Москву и ставший знаменитым поэтом6.
Взяв за основу модную в среде писателей первой половины XX в. тенденцию красоваться своей неприкаянностью, приблудностью по отношению к литературе, Булгаков совершенно серьезно разрабатывает ее. Возможно, поводом к тому послужило письмо, полученное им в декабре 1928 г. и хранимое долгие годы. Вот строки из него: «Паршиво жить, ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить — это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной» (выделено нами), — и подпись: Виктор Викторович Мышлаевский7.
Не столь прямо, как в случае с И. Приблудным и А. Безыменским, указывает псевдоним Ивана на еще один прототип — Демьяна Бедного. Скорее всего, именно он был основным прототипом поэта в первых редакциях, хотя и потерял затем остроту, отдельные резкие черты.
Творчества Бедного (как, впрочем, и Безыменского, о чем вспоминает Е.С. Булгакова) Булгаков не признавал, поэтом не считал. Сохранилась следующая запись в дневнике писателя: «Василевский мне рассказывал, что Алексей Толстой говорил: — Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор — самородок (кстати, самородок — характеристика Бездомного в одном из черновиков — О.В.) Потап Дерьмов. Грязный, бесчестный шут. Василевский же рассказывал, что Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал: — Моя мать была б...»8.
Так же, как Бездомный, Бедный представлял Христа человеком порочным, и вывод делал такой же:
Точное суждение о Новом Завете:
Иисуса Христа никогда не было на свете
Так что некому было умирать и воскресать,
Не о ком было Евангелия писать9.
(см. «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна в «Правде» 1925 г. за апрель—май, «Безбожник», 1925, № 3). Вероятно, знаком был Булгаков и со стихами, приписывавшимися впоследствии С. Есенину — с «Посланием «евангелисту» Демьяну Бедному»
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Ты не задел Его своим пером нимало...
Разбойник был, Иуда был,
Тебя лишь только не хватало...Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрей, как сытый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов10.
Еще один вариант произведения — прототипа отмечен у Л. Фиалковой. В 1923 г. в «Красной ниве» была опубликована критическая статья С. Городецкого на пьесу С. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины»11. Возможно, Булгаков был знаком и с тем, и с другим опусом, а Городецкий, в какой-то мере, послужил к тому же прототипом критически настроенного Берлиоза.
В последнем варианте романа в образе Ивана также просматриваются черты В. Маяковского12.
Раздумывая над фамилией своего героя, Булгаков подбирал предельно простые, банальные, тривиальные: Попов, Тешкин, Понырев. Однако, то, что писатель остановился именно на последней, факт, скорее всего, не случайный. Она появляется весной 1937 г., т. е. в то время, когда первоначальный образ Ивана (чрезвычайно сниженный, пошловатый, залихватски-шутовской) претерпел значительные изменения, когда отношение автора к герою, по-видимому, изменилось довольно значительно.
Словарь В. Даля дает четыре толкования слова, от которого, вероятно, образована фамилия поэта — поныр. Среди них: 1. ныряла, ныряльщик, охотник или Мастер нырять; 2. поныр или подныр — подземный проток, сообщение между озерами и морями, уход потока в глубь земли.
Возможная связь деятельности Ивана с первым значением усматривается лишь в эпизоде (присутствующем во всех черновиках), когда поэт неизвестно для чего бежит купаться на Москву-реку и, вынырнув, не обнаруживает своей одежды, и эпизоде (в одном из черновиков), когда он выкрадывает гроб с телом Берлиоза и вместе с ним падает с моста в воду. Более интересным представляется другое значение. Возможно, в данном случае фамилия героя — это некий намек на его душевные и духовные возможности (о которых не может быть и речи в первых редакциях). Человек «девственный», «невежественный» (2МиМ, 133), как называет его Мастер, оказывается, хранит в себе некие прекрасные качества, как земля скрывает поток. Ведь не зря в конце концов именно Мастер (а не Берлиоз, как вначале), называет его своим учеником и сам поэт отказывается от своих «чудовищных» (2МиМ, 131) стихов и собирается посвятить свою жизнь чему-то другому, более высокому. Вышло это у него или нет — вопрос спорный. Так, Б. Гаспаров отводит ему роль второго Левия Матвея: «эти добрые люди ничему не учились и все перепутали, что я говорил» (2МиМ, 24). С этим, однако, трудно согласиться.
Иванушка, как некий поток, соединяет два своеобразных «водоема». Мастера и Воланда, ведь именно он становится для Мастера вестником грядущих событий, и он же, возможно, тот посредник, который донес до нас, читателей, рассказ о посещении Воландом Москвы, историю Мастера и Маргариты (об этом будет сказано далее).
Если при рассмотрении псевдонима и фамилии героя можно говорить о некоторой эволюции отношения автора к герою, то можно сказать об этом и по поводу имени. Известно, что Иваном поэт звался во всех редакциях романа. Имя Антоша удержалось лишь на первых страницах первой рукописи. Это одно из очень немногих имен, не изменявшихся в процессе работы Булгакова над романом. Тем не менее, сама эта неизменность лишь оттеняет произошедшие с героем перемены.
Если в первых редакциях имя носило чисто поверхностную, назывную нагрузку, то в последующих оно приобретает все более глубокое значение. Так, в первых черновиках оно используется явно лишь с целью подчеркнуть простоту и незамысловатость героя (ср.: Антоша, а не Антон), вошедшие вместе с именем в пословицы. В «Копыте инженера» оно погружается в фольклорные и даже исторические ассоциации. Так, на трамвае, зарезавшем Берлиоза, едет Пилат — в плаще, сандалиях и с портфелем в руке. И Иванушка, ни коим образом не могущий знать о послании Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь по поводу нарушения устава опальными боярами Собакиным, Шереметевым и Хабаровым, думает вдруг: «Симпатяга этот Пилат, псевдоним Варлаам Собакин...» (КИ, 241). (Грозный называет трех указанных бояр соответственно Пилатом, Анной и Каиафой). Тон повествователя приближается к сказочному, сказительному, скоморошескому, к речи юродивого: «Как сапожками топнул, двинул мехи баяна», «учинился Иванушка на паперти. И сидел Иванушка, погромыхивая веригами...», «вселукавый мних», «студные дела твои, царь», «почто пужаешь царя» (КИ, 241, 242). Как тут не вспомнить пушкинского юродивого из трагедии «Борис Годунов» («Нельзя молиться за Царя — ирода, — Богородица не велит!»)
Однако по мере расширения, разрастания замысла романа с именем Иванушки связывается все более глубокий смысл. Для последних редакций (и для самого Булгакова в этот период) немаловажен тот факт, что имя Иван имеет библейские корни. Какие же именно и как их соотнести с романным повествованием?
В христианской традиции известны прежде всего два основных носителя этого имени: Иоанн Креститель и Иоанн Богослов или Евангелист Иоанн. Второй — любимый ученик Христа, наряду с Петром занимающий центральное место среди двенадцати апостолов. Он является автором одного из четырех догматических Евангелий, трех посланий и Апокалипсиса («Откровения Иоанна Богослова»). Иван же Бездомный является не только автором неудачной поэмы о Христе («совершенно живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж» (2МиМ, 9)), но и единственным человеком, который может поведать миру еще одно Евангелие, Евангелие от Воланда. То есть, в какой-то мере он — евангелист: что-то ему рассказывает Воланд, что-то он видит во сне13.
Кроме того, Иван — единственный, кто знает всю истину о происшедшем в Москве. Сам Булгаков называл эти события апокалипсисом. Действительно, на земле появляется Дьявол и бесчинствует. В черновиках ранних редакций пребывание Воланда в Москве заканчивается куда более трагически: не только убит барон Майгель и умирают Мастер и Маргарита, убитые исчисляются десятками, включая всех основных героев, горят не четыре здания (торгсин, грибоедов, дом на Садовой и дом Мастера), а вся Москва. А Воланд отправляется в дальнейшее путешествие по земле (некоторые исследователи полагают, что в Париж). Иванушка же в данном случае выступает как пророк. «Ну пусть погибает Красная столица, а я в лето от Рождества Христова 1943-е все сделал, чтобы спасти ее! Но... но победил ты меня, сын погибели, и заточили меня, спасителя... И увижу ее в огне пожаров, в дыму увижу бегущих по Бульварному Кольцу...» (КК, 260) — и глаза его становятся хоть и «мутны, но неземной красоты». Однако здесь неуместное сравнение со Спасителем и меры спасения вызывают насмешку рассказчика.
Проследим дальнейшее сходство Иоанна и Ивана.
Иоанн Богослов был учеником Иоанна Крестителя и после его слов «се агнец божий» пошел за Иисусом. Церковь отождествляет его с тем, кто пристал к Христу вместе с Андреем Первозванным. Иванушка был первым, кто встретил Сатану, открывшего для него путь к Иешуа. Вместе с братом Иаковом Иоанн был прозван «сыном грома». Некоторые исследователи14 склоняются к мнению, что прозвище было дано за яростную пылкость в некоторых вопросах веры. Иван выступает в качестве бойкого, а в некоторых вариантах и буйного молодого человека, способного упрятать Канта в Соловки за его несуразное доказательство бытия Божия. Братья же Иоанн и Иаков собирались сжечь селение, не принявшее Христа.
По одному из преданий Иоанна ссылают на остров Патмос, где на него нисходят видения Апокалипсиса. Иванушку «упрятывают» в больницу, где он прозревает окончательно, а также произносит слова, приведенные уже выше и близкие к апокалиптическому предвидению.
В византийско-русской иконографической традиции Иоанн изображается погруженным в мистическое созерцание старцем. В последней главе «Мастера и Маргариты» Иван предстает перед нами также в некотором мистическом озарении и созерцании, о чем свидетельствуют его прогулки к дому Маргариты, которого он никогда не видел, пока был поэтом, ночные видения лунного света и прощеного Пилата.
Об Иоанне были слова Христа: «Если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду» (Ин: 21, 22), — которые дают повод полагать, что он должен быть сохранен для грядущего мученического подвига во время пришествия антихриста и второго пришествия. Так что можно предположить, что в образе Иванушки последних редакций Булгаков пытается представить, как выглядел бы Иоанн в его время и в его стране (что касается интеллектуальных потенций, то Иоанн, сын галилейского рыбака Зеведея, вряд ли намного превосходил Бездомного).
Образ Иванушки сопоставим и с образом Иоанна Предтечи, Иоанна Крестителя. Он «непонятый никем первый вестник несчастья» (2МиМ, 348), вестник появления на земле Сатаны, как Иоанн — предвестник прихода Мессии.
Купание Иванушки в Москве-реке можно сопоставить с обрядом крещения, очищения, который совершает Иоанн в реке Иордан, обличение Ивана Грозного — с обличением тетрарха Галилеи Ирода Антипы.
Таким образом, уже при рассмотрении имен и вкладываемого в них смысла мы можем судить об изменении авторского замысла: от злободневной сатиры до вечных нравственных, религиозных и просто человеческих проблем, — авторского отношения к героям: от резкого неприятия, насмешки до глубокого проникновения в суть характеров и поступков, до понимания и сочувствия.
Постараемся показать это и на примере творческого формирования сюжетных линий, связанных с этими персонажами. Берлиоз и Бездомный появляются в самой первой главе всех редакций на Патриарших в час заката. В ранних рукописях оговаривается их возраст: Берлиоз — 35 лет, Бездомный на 10 лет моложе. Что же касается внешности и поведения, то поначалу Иван представлен не просто бойким молодым человеком, а хамоватым молодцам с «буйными зелеными глазами» (КТ, 19), не просто шепотом ругающим абрикосовую воду, но «бранящимся скверными словами» (КТ, 18) и с издевкой названным «поэтом-самородком» (ср. с вышеприведенными словами А. Толстого). Высокообразованный Берлиоз просвещает «невежественного» (КТ, 99), но «входящего в большую славу» (КТ, 18) (такое сочетание появляется только в «Князе тьмы» весной 1937 г.) поэта по поводу происхождения и бытия разнообразных богов. В словах его нет ничего безнравственного, но именно они затуманивают голову бедного поэта, подталкивают его к безверию, бездуховности. Особенно четко это видно в «Копыте инженера»: Воланд предлагает в качестве доказательства неверия Бездомного в Христа наступить на его портрет, нарисованный на песке. Иван отказывается, Воланд настаивает, уверяя, что тот «здорово верит в Христа» (КИ, 239). После чего следует фраза, доказывающая зависимость во мнениях Ивана от Берлиоза: «Иванушка, теряясь, посмотрел на своего патрона и приятеля» (КИ, 238). Поэт топчет рисунок в гневе, не выдержав оскорбительного для него названия «интеллигент». Берлиоз же заявляет, что все это глупо и помочь принять решение своему приятелю отказывается. Таким образом, этот эпизод — испытание веры обоих15, которое Бездомный не выдерживает по буйству характера, а Берлиоз из-за того, что у него атрофировался орган, которым верят (по выражению героя А. Тарковского). И если в Иване видит Воланд возможность «выздоровления» (именно для него он рассказывает свое Евангелие16, к нему приходит ночью в лечебницу), то по поводу Берлиоза замечает «успокоенно»: «Ну, вот, все в порядке. И дочь ночи Мойра допряла свою нить» (КИ, 240), словно убедившись в своей правоте, в невозможности исправить эту душу, в том, что единственное из всех возможных приемлемое доказательство для него — смерть.
Еще одна характерная деталь: к необычным явлениям Берлиоз не привык, поэтому, когда «из воздуха соткался» (ВК, 26; 2МиМ, 8) клетчатый гражданин, а затем материализовался в Коровьева — Михаил Александрович себе не поверил. Однако, «соткался в воздухе» (ВК, 27—28) из его рассказа и Озирис, и Таммуз и другие боги, в существование которых он также не верит, как и в Коровьева. Этот мотив полуреального существования героя появится впоследствии в «Мастере и Маргарите», в поэме Бездомного. Характер отношения Булгакова к своему герою в первых редакциях резко отрицательный, что доказывает насмешливое упоминание о том, что Берлиоз предлагает работать в своем журнале «Богоборец» самому Сатане, а тот сообщает, что считает это за счастье. Оттеняя слепоту своего героя, автор повествует о следующем событии. Неизвестно откуда (в редакции «Копыто инженера») появляется на Патриарших целая стая собак и проделывает вот что: «Псы во главе с Бимкой вдруг снялись и побежали следом за <Берлиозом>. Бимка обогнал неожиданно Берлиоза, заскочил впереди него и, отступая задом, пролаял несколько раз... <Берлиоз> замахнулся на него угрожающе, ...Бимка брызнул в сторону, хвост зажал между ногами и провыл скорбно» (КИ, 240, 241). По народной же примете собаки воют к покойнику.
В «Князе тьмы» предупреждением звучит фраза клетчатого: «Ваш срок истекает, гражданин...» (КТ, 37). Реплика же: «Вы аккуратны, секунда в секунду, и хорошо» (КТ, 37), — явная насмешка над недавними рассуждениями Берлиоза о том, что жизнью своей управляет сам человек.
Описание смерти Берлиоза в «Копыте инженера» не сохранилось, исключая ерническую фразу о трамвае, который «летел и качался, как пьяный, вертел задом и приседал» (КИ, 241). Но уже одна эта фраза говорит достаточно об отношении автора к персонажу. К человеку приближается смерть, но в каком обличье! У рассказчика — ни сожаления, ни сочувствия, лишь издевка.
В «Великом канцлере» сцена несколько меняется. Это спокойное описание случившегося с долей некоторого любопытства. «Он лицом к трамваю упал. И увидел, что вагоновожатая молода, в красном платочке... И страшно удивился тому, что сейчас же все закроется...» (ВК, 37). И здесь же жестокий натурализм в описании смерти. Но уже не насмешка.
Третья редакция «Князя тьмы» — еще один шаг по пути изменений. Эпизод описан достаточно реалистично, но уже добавляется нечто, предполагающее хоть каплю сочувствия: это и «смертельный ужас» вожатой, и попытка Берлиоза крикнуть или застонать, и чей-то голос в его мозгу: «О, Боже! Неужели»! (КТ, 38), — и самое главное сама интонация рассказа — с оттенком сожаления. В «Мастере и Маргарите» сцена становится почти трагичной: «женскими голосами завизжала вся улица» (2МиМ, 47), а Берлиоз проявляет неожиданную покорность (не отчаянный крик, а отчаянный вопрос в его мозгу: «Неужели?..» (2МиМ, 47)). Это по-прежнему не трагедия, но происшествие, вызывающее у автора жалость к своему слишком поздно прозревшему герою. Если в ранних редакциях просматривается издевка над героем — Иванушка выкрадывает гроб с его телом, опрокидывает его в реку и тому подобное, — то в «Мастере и Маргарите» и даже еще в «Князе тьмы» этого эпизода нет, но есть зато мертвая голова с «живыми, полными смысла и страдания» (1МиМ, 213) глазами, то есть, есть опять-таки определенное сочувствие к герою. А потому, как нам кажется, небезосновательным является предположение некоторых исследователей о том, что один из прототипов Берлиоза — сам Булгаков. Скорее всего, изначально, то есть в первых редакциях, это и не было так, но, примерив к себе эту трагикомическую роль, глубже поняв причины падения своего героя, автор почувствовал не только отвращение, но и жалость. Он понял героя в его трагической ипостаси, следовательно, не мог уже так категорически осудить, как это было в первых редакциях. Кроме того, образ воинствующего — в духе своего времени — героя дает повод для размышлений о человеке умном, образованном, но посвятившим себя служению «массам».
Возвращаясь к эпизоду с собаками, надо отметить, что он касается и Бездомного, именно он обнаруживает их сидящими перед скамейкой и внимательно смотрящими на таинственного инженера (ср. мотив, связанный с черным пуделем у Гете). Интересно, что и сам поэт сидит рядом с ними с таким же, надо полагать, «собачьим» интересом в глазах. Именно с этого момента начинается преображение Ивана. Хотя в последующих рукописях этот эпизод исчезает, но есть нечто общее почти для всех редакций, указывающее на перемены, происходящие в герое. Именно: в первой главе автор называет его то Бездомным, то Иваном Николаевичем, в следующей — уже просто Иваном, хотя Воланд по-прежнему иронически-вежливо называет его Иваном Николаевичем. А в самой ранней рукописи — «гражданином Бездомным» и тут же «братушкой» (КИ, 239). Следует отметить, что здесь отсутствует одна глава, и Иван Николаевич сразу становится Иванушкой. В более поздних редакциях Иванушкой он становится уже после смерти Берлиоза, однако, это ласковое имя еще соседствует с именем Иван. Последний же раз называет его Булгаков полным именем в тот момент, когда тот видит смерть своего приятеля: «...А Иван Николаевич Понырев, как упал на скамейку, ...так и остался на ней сидеть» (КТ, 38)17. Со скамейки этой он поднимается уже как Иван. Все прошлое как бы «осталось на ней сидеть» навечно, ибо не зря же в «Мастере и Маргарите», в эпилоге есть замечание, что каждую весну приходит сюда бывший поэт и сидит, разговаривая сам с собою — не с собою ли прошлым?
Однако в тех местах, где характер и мысли прежнего Бездомного дают о себе знать, наименование Иван Николаевич появляется вновь.
Таким образом, уже с помощью имени героя автор дает знать о перемене, произошедшей в герое, о характере и времени этой перемены.
Интересно, что в «Мастере и Маргарите» и в «Князе тьмы» лишь одно намекает на одобрение самокритических размышлений поэта в лечебнице — бас консультанта, подтверждающий мнение поэта о себе: «Дурак» (КТ, 87; 2МиМ, 115) (что дает еще одну интересную ассоциацию, уже с фольклором). А вот в «Великом канцлере» одним «дураком» дело не кончается. Изменившийся Иван сожалеет о том, что нет сейчас рядом иностранца, чтобы расспросить его о Пилате. И иностранец появляется и рассказывает ту историю, которая в «Мастере и Маргарите» рассказывается еще на Патриарших. То есть, появляясь из подсознания Ивана, из мыслей о себе самом, Воланд вырастает в фигуру реальную, осознанную героем (как это происходит у Берлиоза с Клетчатым гражданином несколько ранее).
«Обезумевший» (КТ, 38), «больной мозг» (ВК, 38) — вот характеристики состояния Ивана после сцены у турникета в ранних редакциях. Это в отличие от «Мастера и Маргариты»: «расстроенный мозг» (2МиМ, 48), — то есть не то, чтобы совсем больной, но уже и не прежний. Действия, совершаемые Иваном, странны, но вполне осознанны. Несообразности начинаются с квартиры 47 дома № 13. Причем ненормальное состояние опять-таки резче подчеркивается в ранних редакциях. Так в «Великом канцлере» Иван учиняет разбой на одном из балконов дома, на котором он заметил, якобы, силуэт Воланда. За это-то поэт был бит швейцаром, но после сообщения, что ловит кое-кого, чтобы доставить в ГПУ, видит служителя коленопреклоненным и сам бьет его, и неожиданно оказывается на Москве-реке.
В «Копыте инженера» эпизод со швейцаром показан с еще большей издевкой. Тот извиняется перед Иваном «Христа ради, распятого же за нас при Понтийском Пилате» (КИ, 244).
Расправившись с ним, Иван оказывается на набережной храма Христа Спасителя, где не купается, как в других черновиках, а просто плачет, предварительно раздевшись. Бессмысленность его действий усугублена до такой степени, что поневоле читатель присоединяется к басу консультанта в конце главы: «готов» (КИ, 244). А фраза автора «приятная вонь поднималась... вместе с туманом» (КИ, 244) явно перекликается со сказанной Воландом еще на Патриарших издевательской фразой: «... А вечер чудесный. Из помоек тянет тухлым, чувствуете жизненную вонь гнилой капусты?» (КИ, 241).
Следовательно, в это время Булгаков настолько нетерпим к своему герою, что смеется над ним даже в тот момент, когда он становится почти юродивым. О том же говорит и эпизод с Пилатом, уезжающим на трамвае, уже приводившийся ранее, а также описание происшествий в Грибоедове. В «Мастере и Маргарите» Иван появляется в ресторане с иконкой, приколотой английской булавкой к толстовке. В предыдущих же редакциях писатель безжалостно прикалывает ее прямо к груди несчастного. В «Копыте инженера» дано еще более подробное описание и упоминание о текущей крови (тот самый жестокий натурализм, который наблюдался по отношению к Берлиозу).
Еще один момент стоит отметить: в ранних редакциях Воланд «ставит диагноз», подтвержденный затем профессором Стравинским, — мания фурибунда (то есть яростная мания). В «Мастере и Маргарите» диагноз смягчается — шизофрения (то есть расщепление личности, разума). По-видимому, здесь сыграли свою роль не только известное изменение в отношении автора к герою, но и некие литературные ассоциации с «Братьями Карамазовыми» Ф.М. Достоевского: классическая шизофрения Ивана Карамазова, чувствовавшего себя сразу человеком и бесом, и шизофрения Ивана Бездомного, раздвоившегося на старого и нового, верящего в того же беса (в одной из редакций — вдобавок и видящего его в кресле возле себя).
Можно заметить, что уже с первых редакций Булгаков предполагал возрождение Ивана к жизни новой, искупление жизни прошлой осознанием ее ничтожности и бестолковости. Разница в наказании, определяемом Воландом. В «Великом канцлере» на шабаше (позднее ставшем великим балом у Сатаны) появляется мертвый и слепой Иван с просьбой открыть ему глаза, чтобы мог он увидеть Иешуа Га-Ноцри. И Воланд обещает, что через тысячу лет, на тысячу первый год, в субботнюю ночь, он откроет глаза и увидит Его. А тысячу лет будет ходить Иванушка «по полям слепым и прислушиваться» (ВК, 153) и воспевать птичьи голоса в стихах. В. Лосев считает, что это «суровое наказание» за «слепоту вследствие невежества»18.
Но, скорее всего, смысл здесь иной. Это — своеобразное прозрение — вслепую, покой, но не тот, что дан Мастеру, а беспокойный, благодаря которому должен Иван понять, кто он, зачем идет по земле. И когда поймет он что истина — не в разливавшемся соловьем Берлиозе, а в простых птичьих голосах, тогда откроются его глаза. Только срок слишком велик. Выражаясь словами Маргариты: «Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?» (2МиМ, 370). Видимо задумался над этим вопросом впервые сам Булгаков, а не его героиня. Потому-то исчезает это тысячелетнее наказание в «Мастере и Маргарите», но зато присутствует другой эпизод. Улетая, Мастер навещает Иванушку в лечебнице. Изменения, произошедшие в поэте столь велики, что Мастер, прощаясь, называет его своим учеником: «Прощай, ученик». И Маргарита уверяет его, что теперь-то все «будет так, как надо» (2МиМ, 363). Иван не просто «многое понял» (2МиМ, 362) за это время.
Последняя часть последней главы — ключ к пониманию того, зачем появился он в романе, зачем прошел такой путь изменений.
По прошествии нескольких лет перед нами — сотрудник института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев. Он «все знает и понимает» (2МиМ, 381). И каждое полнолуние приходит на Патриаршие, разговаривает сам с собою, мучится чем-то. А потом «с пустыми и незрячими глазами» (2МиМ, 381) идет к особняку, где жила Маргарита. И ночью ему снова приснится прощание с Мастером. И тот снова назовет его своим учеником, а Маргарита снова поцелует в лоб и — «все у вас будет так, как надо» (2МиМ, 384). Не это ли то искупление, о котором говорил поэту Воланд в «Великом канцлере»? И не тот ли это мотив слепоты душевной? Да, мир и реальность взяли свое — Понырев знает, что стал жертвой преступного гипнотизера. Но истину, угаданную душой, не уничтожить, она жива, хотя и подспудно.
Поэтому именно Иванушка, «слепенький» Иванушка, видит окончание романа, не дописанное, а доделанное Мастером и которое тому увидеть не суждено, о котором он, возможно, даже забыл (ведь его «исколотая иголками память» (2МиМ, 372) затихла). Иван видит и слышит больше того, что видел и слышал его учитель.
«Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает свет прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом» (2МиМ, 384).
И еще — из разговора Левия Матвея с Воландом о Мастере:
— Он... просит тебя, чтобы ты... наградил его покоем.
— А что же вы не берете его к себе, в свет?
— Он не заслужил света, он заслужил покой. (2МиМ, 350).
Итак, Мастера, написавшего роман, награждают покоем. А свет получает Иванушка. Пусть не навсегда, лишь раз в год, но видение этого света так прекрасно, что, пожалуй, ради этого и живет профессор истории и философии Понырев.
Некоторые исследователи полагают, что образ Ивана по большому счету отрицательный, аргументируя это тем, что тот, как и Левий, был плохим учеником своего учителя: «Нетрудно вывести что история, которой он занимается, так же мало будет походить на истину, как и записи Левия Матвея»19. Действительно, хороший писатель — Мастер — заслужил лишь покой, а плохой — Левий — свет. Однако никакой несправедливости нет, ибо сказано: «Каждому будет дано по его вере» (2МиМ, 265). Не талант и разум были оценены в Мастере, Левии, Иване, но их вера и душа. Именно поэтому те сопоставления Ивана с Христом, которые приводит Б. Гаспаров, на наш взгляд, не являются ироническими, насмешливыми. Это печаль. Печаль от того, что, как и сотни лет назад, люди слишком крепко держатся за старые представления. Иван безумен? Да. Но и Иешуа был назван Пилатом безумным философом, и Мастер признается в своем безумии, и своего «князя — Христа» Ф. Достоевский называет идиотом. Время новое, да нравы прежние, о чем свидетельствует сам Воланд на сеансе в «Варьете».
Таким образом, от Ивана-дурака, от совершеннейшего невежды и хама в процессе работы над романом Булгаков приходит к образу, сходному с фольклорным образом Ивана-царевича, Иванушки-дурачка, которому везет всегда, и везет именно в конце сказки, именно он оказывается победителем в любых испытаниях. Булгаков в конечном счете склоняется к тому, что чуть ли не сам Иван и написал всю историю о Мастере и Маргарите («Я другое хочу написать» (2МиМ, 362)), об Иешуа и Воланде, Пилате и москвичах. От издевки, присутствовавшей в ранних рукописях, доходит писатель до чувства доброго и светлого к своему (прозревшему!) герою в «Мастере и Маргарите». Он ставит его, практически, наравне с Мастером. Два героя должны отныне существовать параллельно в двух мирах, определенных для них теми, кто изменил их жизнь и внешне и внутренне.
Таким образом, дороги Берлиоза и Ивана окончательно расходятся, и сюжетная линия сводит в пару Ивана Бездомного и его соседа по клинике Стравинского из 118 комнаты, так и не назвавшего в последней редакции романа своего имени. Собственно, пару этому последнему составляет главная героиня романа. Однако, в отличие от двух первых рассмотренных героев, изначально действовавших вместе и лишь затем разошедшихся — в прямом и переносном смысле, — двое последних встречаются лишь в конце произведения (рассказ героя о знакомстве с героиней мы опускаем, так как знакомство это произошло до начала развития сюжетной линии).
Примечания
1. Мейлах М.Б. Михаил // Мифы народов мира. Т. 2. С. 159.
2. Послание Иуды, 9 и др.
3. Кушлина О. Смирнов Ю. Некоторые вопросы поэтики романа «Мастер и Маргарита» // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 302.
4. Там же. С. 302.
5. См.: Читатель и писатель. 1928. № 3. С. 5.
6. Цитируется по предисловию В. Лосева к «Великому канцлеру». С. 8 (См. архив Е.С. Булгаковой)
7. Слово. 1995. № 1—2. С. 61.
8. Слово. 1995. № 1—2. С. 65.
9. Ср. также с дневниковой записью от 5 января 1925 года: «Исуса Христа изображают в роли негодяя, именно его. Этому преступлению нет цены.»
10. Фиалкова Л.Л. К генеалогии романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Известие АН СССР. Сер. лит. и яз. 1981. Т. 40. № 6. С. 532—537.
11. См. об этом: Гаспаров Б. Литературные лейтмотивы. М., 1994.
12. Ср. с последним диалогом Ивана и Мастера:
— Я другое хочу написать.
— А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нём продолжение напишите! (2МиМ, 362)
13. См., н-р: Аверинцев С.С. Иоанн Богослов // Мифы народов мира. Т. 1.
14. См. реплику Воланда: «Остановите его! Остановите!! Вы — старший!» (КИ, 239)
15. «И был, достоуважаемый Иван Николаевич, час седьмой» (КИ, 230; КТ, 35; 2МиМ, 43)
16. Ср. также в других редакциях: «...А Иван Николаевич Бездомный как упал на лавку, так и сидел на ней.» (ВК, 38) «...А Иван Николаевич как упал на скамейку, ...Так и остался на ней.» (2МиМ, 48)
17. Цитируется по комментариям В. Лосева к изданию: Булгаков М. Великий канцлер. М., 1992. С. 492.
18. Гаспаров Б. Литературные лейтмотивы. С. 38.
19. Собственно, данная тема, тема судьбы и личности художника появляется в творчестве Булгакова именно в это время — примерно в 1930 году.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |