Вернуться к Е.В. Михалевич. Сопоставительный анализ речевых партий персонажей романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных»

1.4. Речевая партия в свободном косвенном дискурсе (СКД). Речевые партии персонажей в «Белой гвардии» М.А. Булгакова

Прозаическому тексту всегда присуща некоторая размытость смыслов (по сравнению с их воплощением в драматургии). В нашем случае это свойство усугубляется принципиальной неоднозначностью повествовательной ткани романа «Белая гвардия».

Повествовательную форму, в которой выдержан роман, можно охарактеризовать как свободный косвенный дискурс (СКД). Если «в традиционном повествовании все, что мы знаем о персонажах, нам рассказывает повествователь», то «СКД содержит элементы мимезиса — прямого воспроизведения голоса персонажа» [Падучева 1996:337].

«СКД, как и традиционный нарратив, не предполагает подлинной коммуникации в смысле кооперативного взаимодействия Я и ТЫ... Однако СКД, в противоположность традиционному нарративу, не требует редукции естественного языка. Дейктические и экспрессивно-диалогические элементы остаются в распоряжении автора, избравшего эту повествовательную форму, поскольку в СКД они меняют интерпретацию — хозяином-распорядителем эгоцентриков в СКД является не повествователь, а персонаж: персонаж «узурпирует» эгоцентрический пласт языка — как дейктическую, так и экспрессивно-диалогическую области. Возникает особая фигура, не возможная ни в разговорном дискурсе, ни в традиционном нарративе — 3-е лицо, которое обладает всеми правами 1-го» [Падучева 1996:337].

Таким образом, с повествовательной формой СКД коррелирует 3-ий тип языковых структур (по Е.В. Падучевой) — несобственно-прямая речь (НИР).

Понятно, что в чистом виде свободный косвенный дискурс обнаружить трудно: обычно в тексте произведения в том или ином объеме присутствует все три повествовательные формы (перволичная, традиционный нарратив 3-го лица, СКД). Следовательно, при характеристике нарратива (определении, к какому типу повествования принадлежит текст) речь идет о преобладании той или иной повествовательной формы над другими.

Повествовательная ткань романа «Белая гвардия» характеризуется чередованием и сложным взаимодействием аукториального и акториального типов повествования (то есть повествования от лица автора-рассказчика и повествования от лица персонажа). «И аукториальный, и акториальный повествовательные типы — всего лишь обозначения различных интерпретационных позиций, которые в конкретном развитии романного действия могут взаимозаменяться, переходя друг в друга» [Ильин И.П. 1996:18]. Авторская речь в романе «Белая гвардия» многослойна [Винокур Т.Г. 1979:52]: происходит сложное взаимодействие «авторского лица (писателя), «лица автора-рассказчика» и «лица героя» [Архангельская 1972:119]. План персонажа представлен сложными композиционно-речевыми фигурами, «главные компоненты которых — косвенная, несобственно-прямая и прямая речь» [Винокур Т.Г. 1979:51] и выделяемая некоторыми исследователями «смешанная речь» [Архангельская 1972:121]. Внешний дискурс акторов-персонажей (слова персонажей, произнесенные вслух) передается прямой речью (монолог/диалог); внутренний дискурс транспонируется в косвенную или несобственнопрямую речь. Практически каждый персонаж романа раскрывается всеми возможными способами передачи его дискурса. Таким образом, представляется необходимым выделить голоса персонажей в романе и смоделировать их речевые партии.

Для анализа были избраны речевые партии следующих героев романа: Алексея Турбина, Николки, Елены, Мышлаевского и Лариосика.

Речевые партии членов семьи Турбиных были выбраны потому, что Булгакова интересовала именно судьба этой семьи в страшные годы революции. Эти герои неизбежно оказываются в центре внимания писателя и, как следствие этого, — в гуще событий. Они — стержень пьесы (что отражено и в ее названии — «Дни Турбиных») (см., например, [Биккулова 1992, 1993, 1994, Бабичева 1983, 1989, Новиков 1996, Лакшин 1984, Петелин 1986, Яновская 1983] и ДР-).

Речевая партия Тальберга, тесно связанного с семьей Турбиных (муж Елены), в романе слишком незначительна, чтобы ее можно было использовать в качестве материала для сопоставительного анализа.

Образы Мышлаевского и Лариосика традиционно привлекаются для исследования закономерностей преобразования прозаического произведения в драму, так как считается, что авторская концепция относительно этих героев не претерпела при этом существенных изменений1.

Различия в объеме и построении сцен с этими героями обусловлены не изменением их характеров, а способом (и объемом) их раскрытия. [Бабичева 1983:122]. На примере этих героев особенно отчетливо проступает основной принцип изображения персонажей в пьесе «Дни Турбиных» — они характеризуются в первую очередь (а, может быть, и единственно) как «представители определенной политической группы и социальной среды» [Бабичева 1983:123].

Образ Лариосика (в пьесе) воспринимается обычно как чисто комедийный, однако его фигура занимает в дискурсе особое положение. Как известно, дискурс представляет собой «связный текст в совокупности с экстралингвистическими — прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами...» [Арутюнова 1990:137]. Дискурс включает в себя «прагматическую ситуацию» (без которой невозможна его интерпретация) и участников коммуникации. Специфическое положение фигуры Лариосика заключается в том, что этот персонаж совмещает в себе черты и участника событий, и фона для восприятия Алексея (и всей семьи Турбиных). Таким образом, можно говорить о том, что образ Лариосика играет в дискурсе двойную роль.

Что касается образа Алексея Турбина, то на нем следует остановиться особо. М.Е. Бабичева выдвинула несколько критериев, которые позволяют установить степень адекватности персонажей прозаического и драматургического произведений. «Персонаж эпического произведения может считаться адекватным персонажу драматургического текста, если сходство не просто внешнее, формальное (имя, внешность, черты характера), а полное и сущностное (один и тот же социальный характер, раскрывающийся в аналогичных ситуациях)» [Бабичева 1982:136].

Подавляющее большинство исследователей считают, что образ Алексея не соответствует этим требованиям. Утверждается, что образ полковника Турбина в драме представляет собой результат слияния Най-Турса и полковника Малышева (следовательно, разрушается целостность характера); что Алексей в драме — это даже и не характер, а «символ и тезис, ...давший возможность остальным играть ситуацию выбора» [Бабичева 1989:48].

Однако некоторые наблюдения заставляют усомниться, настолько ли безоговорочны подобные оценки.

1) Вызывает возражение деление предложенных М.Е. Бабичевой групп характеристик на формальные и сущностные. Так, например, более естественным было бы включение «черт характера» во вторую группу (сущностные характеристики).

2) Компоненты, из которых составлен образ Алексея в «Днях Турбиных», при более подробном рассмотрении представляются не такими уж разнородными, как кажется на первый взгляд. И Най-Турс, и полковник Малышев, и сам Алексей Турбин принадлежат, в принципе, одному сословию. И с этой точки зрения общего у них больше, чем различного.

3) Полковник Турбин унаследовал имя, внешность, сословную принадлежность своего предшественника (врача Алексея Турбина из романа). Несколько изменился его характер. Но примечательно, что изменения, произведенные Булгаковым, сближают «Дни Турбиных» с первыми редакциями романа (в них Алексей погибал в гимназии)2. К тому же, эти изменения были заложены в самом тексте романа: речи полковника Турбина «таились в романе и были сформулированы драматургическим способом: автор передал герою те наблюдения и выводы, которые содержались в романных описаниях, а также некоторые самые решительные оценки автора» [Козлов 1989:121].

4) Несмотря на произведенные изменения, место и функция героя в обоих произведениях обнаруживает поразительное сходство: Алексей Турбин выполняет роль композиционного стержня и в пьесе, и в романе (где ему отдано право осмысления происходящего, не отнятое, впрочем, и в пьесе). Таким образом, соотношение этих образов может быть подвергнуто анализу, и привлечение речевой партии героя в качестве анализируемого материала кажется вполне оправданным.

Примечания

1. Существует, правда, и противоположная точка зрения [Биккулова 1992:73; Козлов 1989:109]: герои мало похожи на свои романные прототипы.

2. См. рассказ И.С. Раабен [Чудакова 1976:52].