Вернуться к К.В. Кряжевских. Следствие по делу Воланда

5. Где находится вечный приют Мастера и Маргариты?

Вечный приют Мастера и Маргариты нельзя найти так же, как нельзя найти Эдемский сад, откуда были изгнаны Адам и Ева.

Загадка местонахождения вечного приюта Мастера и Маргариты действительно в романе одна из самых сложных. Должно быть, каждому читателю хотелось бы узнать, что это за место. Особенно интерес к данному приюту возрастает на почве не менее загадочной смерти главных героев, наступившей в результате их отравления. Может быть, кому-нибудь когда-то удастся найти обе разгадки и укажет нам, где стали жить Мастер и Маргарита и что с ними все-таки произошло в их бывшем убежище. Мы же здесь будем искать местонахождение вечного приюта не в географическом, а в символическом смысле. Не исключено, что тут допустимо как то, так и это толкование. Ведь, в самом деле, какая разница, где жить Мастеру и Маргарите? Если люди любят друг друга, то не все ли им равно, где будет их приют, в подвале ли, в лесу ли, в горах ли? Это волнует лишь тех, у кого нет никакой любви. А те, у кого она есть, совсем не мечтают ни о каком вечном приюте — они хотят лишь быть друг с другом. Это же для них главное. Случай с Маргаритой и Мастером можно уподобить истории об Адаме и Еве, которые были изгнаны из своего райского приюта. Ясно же, что изгнание Адама и Евы из райского приюта было не столько изгнанием из этого Эдемского сада, сколько тем, что с ними произошло в результате вкушения запретного плода. Что-то такое произошло с их любовью, что это можно даже счесть за само изгнание из Эдемского сада. Но если Адам и Ева были из него изгнаны, то следует ли отсюда, что они перестали любить друг друга? Или их любовь продолжилась? Или, быть может, она даже стала еще лучше? Так что загадка вечного приюта, в который были отправлены Мастер и Маргарита, касается не столько вопроса, где он расположен, сколько вопроса, что за любовь существует между обоими героями.

Как же нам повезло, что у нас в руках имеется роман «Мастер и Маргарита». Ведь мы пришли к выводу, что духам неведома любовь. Но можно себе представить, что бы было, если бы при таком выводе не было самого романа. Как же бы тогда человек смог кому-то объяснить, что ангелы и демоны, если они не знают любви, — это вовсе не бездушные роботы, а подобные нам существа, которым ведомо что-то очень похожее на любовь? Когда же у нас появляется роман Михаила Булгакова, все проясняется и вопрос сам собою снимается, потому что достаточно сказать, что все духи существуют приблизительно или примерно так, как существуют Воланд, Азазелло, Коровьев и Бегемот. Их межличностная связь ведь тоже настоящая. Их единство так же естественно, как наше, но его, правда, нельзя назвать любовью, как мы не называем и их самих людьми. Ангелы и демоны тоже, получается, подобны носцентрическому Богу, но это не та половая носцентричность1, которая присуща человеку, как существу, созданного для любви. Бытие духов такое... более простое, чем бытие человека, который живет для того, чтобы кого-то любить и с кем-то дружить. Надо полагать, что, должно быть, они Бога называют каким-то другим именем — не Любовью, а как-то иначе. Стало быть, Бог для них не Любовь, а кто-то Другой. А как они Его называют, для этого они и созданы, для того они и существуют, и это же служит единством между ними.

В 3-й главе мог возникнуть вопрос, почему Воланд имеет мужской вид, если он никакой не мужчина. И на это ответить достаточно просто. Ведь мы же сказали, что быть человеком — это то же, что быть мужчиной. Поэтому Воланд как дух, приняв человеческий облик или вид человека, принял вместе с тем и мужской вид. Мы же можем сказать не только так: «Мне кажется, что Афраний и Воланд — это один и тот же человек», но и так: «Мне кажется, что Афраний и Воланд — это один и тот же мужчина», и здесь разницы никакой не будет, пусть эти тезисы и не тождественны друг другу. Вообще нетрудно понять, что слова «мужчина», «пол» и «бесполый» обязаны своим существованием именно наличию в нашем мире женщины. Не будь ее среди людей, этих слов бы просто не было, и никто бы про них ничего не знал. Поэтому до появления женщины Адам был только человеком и только так и назывался, а разницей между ним и духами была только в одной любви. Когда же появилась Ева, вот тогда-то и стал Адам именоваться еще и мужчиной и в его речи возникли два новых слова «пол» и «бесполый», первое из которых стало применяться лишь к нему, а второе — к ангелам и демонам. И с тех пор духи стали отличаться от людей не только незнанием любви, но и неведением полового деления, благодаря которому человеческий род состоит из числа женщин и мужчин. Вот почему Воланд и его присные выглядит как мужчины — приняв вид людей, они приняли и мужской вид. Они в самом деле ближе именно к мужскому, а не к женскому полу, почему мы и говорили раньше, что, стань они уже настоящими людьми, они бы были именно такими, какими являются в призрачном виде. Мы же не говорим, что Воланд — это не женщина, потому что это нелепое во всех отношениях отрицание, а мы лишь говорим, что он не мужчина. Но тем не менее как духи они все-таки бесполые существа, и поэтому оба наших пола отстоят от них на равном расстоянии, несмотря на то, что Воланд ближе к мужской половине человечества.

Таким образом, граница между женщиной и дьяволом, как мы поняли, та же самая, что граница между мужчиной и сатаной: Маргарита начинается с любви и заканчивается ею, а где заканчивается женская любовь, там начинается Воланд.

Чтобы было понятнее, каким примерно образом лежит граница между дьяволом и человеком, мы приведем здесь для наглядности опять две очередные таблицы, которые между собою взаимосвязаны:

Дьявол Дьявол
Человек Мужчина Женщина

Чего-то сложного в понимании обеих таблиц нет. В обоих случаях грань, существующая между человеком и духами, та же самая. Но во втором случае несложно заметить, что, хотя женщина и отстоит от духов так же, как и человек, находясь на его стороне упомянутой границы, ею может стать дьявол только искусственно, как будто выводя ее подобно Богу заново из человека, вид которого он всегда принимает (мы даже во второй таблице слово «дьявол» нарочно не сместили в центр ячейки, в которую оно вписано). Поэтому в романе Михаила Булгакова все демоны как люди имеют именно мужской вид.

Для большей ясности можно к данной таблице добавить еще большее количество ячеек, в которые будут вписаны названия уже других существ. Как известно, наше воображение безгранично, но при этом данная безграничность ограничена нашей невозможностью выдумывать то, что лежало бы ту сторону человеческого сознания. Проще говоря, человек может придумать любое разумное живое существо, но, каким бы оно ни было, оно всегда будет подобно своему творцу. И это подобие выражается прежде всего в наличии противоположного пола. Поэтому и гному, и эльфу, и орку мы можем подарить невесту или супругу. И если мы даже придумаем такое нелепое существо как говорящее бревно, мы и в таком случае сможем вывести из него дерево другого пола, назвав его бревнухой.

В итоге мы можем получить следующую таблицу:

Дьявол Дьявол
Человек Мужчина Женщина

Дьявол Дьявол
Эльф Эльф Эльфийка

Дьявол Дьявол
Гном Гном Гномиха

Дьявол Дьявол
Орк Орк Орчиха

Дьявол Дьявол
Бревно Бревно Бревнуха

Как мы видим любое выдуманное нами разумное существо может иметь противоположный пол и способно на любовь, потому что мы способны создавать что-либо только сообразно с самими собою. Поэтому можно с полной уверенностью говорить, что все гуманоиды из сказок, фильмов или легенд — это точно такие же люди, как и мы, и что граница между ними и сатаною та же самая, что и между человеком и дьяволом.

В связи с этим совсем нетрудно понять и другое — что любовь обязана в нашем мире прежде всего тому, что человек есть половое существо, и чтобы вообще знать любовь к женщине, существу нужно быть мужчиной или, что то же, человеком. Само собою разумеется, что в случае существования перечисленные нами человекоподобные расы имели бы точно такие же проблемы в любви, какие имеем и мы. Очевидно, что и у них была бы художественная литература, в которой бы их писатели поднимали эту тему. Поскольку они целиком подобны нам как своим творцам, то они также всецело подобны нам и жизненными трудностями, обусловленными в том числе и взаимоотношениями обоих полов. Вот только непонятно, что эта за такая любовь между обоими полами? И вот с этого вопроса как раз и начинается вся ее проблематика. Безусловно, подняв эту тему, мы не сможем в ней поставить окончательную точку, так как данная тема неисчерпаема и к проблемам, которые в ней поднимаются, можно подходить с множества сторон. Как бы нам ни хотелось противоположного, мы не можем охватить всю эту тему целиком, поэтому мы ее рассмотрим лишь в границах нашего исследования, основная задача которого показать, кто такой человек на фоне Воланда. В связи с этим мы скажем заранее, в каком направлении вообще пойдет наша мысль и к какому выводу в результате следования этому направлению мы должны прийти. Мы сразу скажем, что суть вечного приюта главных героев состоит в том, что тот символизирует ту истину, что любви Мастера и Маргариты и подобных им человеческих пар нигде в мире не находится места, без осознания чего она всегда приходит к своей собственной смерти или замене чем-либо себе подобным. Под миром же здесь надо понимать не только то, где мы живем, но и вообще все, чего только может коснуться наша мысль. Когда мы, например, спрашиваем, для чего нужна эта любовь, в сущности, мы спрашиваем не о чем ином, как именно о том, куда же в нашем мире ее поместить — где ее подлинное место, и наша мысль находит, что поместить ее вовсе некуда. И отсюда мы приходим к страшному выводу, что ей место только в одном аду. Правда, опять-таки под адом тут надо понимать не место вечных мук, а то, где должны оказаться оба возлюбленных, если они выберут свою любовь, предпочтя ее всему остальному. Тут они выбирают одно из двух: либо они отказываются от своей любви, и тогда они смогут остаться в этом мире, где существует все что угодно, кроме самой любви, либо они остаются при ней, и тогда они становятся невольными изгнанниками в этом мире, потому что их любви в нем места не находится, и сама она окажется никому ненужной, кроме них самих. Самый вопрос Правдивого Повествователя здесь оказывается наглядным примером этого явления: «Кто сказал тебе, что не на свете настоящей, верной, вечной любви?». Совершенно очевидно, что автором, то есть самим Михаилом Булгаковым, задумывалось и ожидается, что у неподкованного читателя должна быть одна и та же реакция на этот вопрос, когда тот с ним впервые сталкивается, становясь перед ним лицом к лицу: читатель должен стать перед лицом самого факта, что он в самом деле так всегда и думал — что такой любви в действительности нет и не может никогда быть, но просто в себе самом это никак не озвучивал — словесно не формулировал, а за него это сделал сам Михаил Булгаков. И тут дело не столько в том, что нужно понимать под этой любовью, сколько в том, что саму возможность таковой любви никто не допускает: если вообще может быть любовь, значит, она может быть и настоящей — такой, какой ее описал Правдивый Повествователь. И поэтому важно прежде всего не то, знает ли человек, в каком виде она становится настоящей, или нет, а то, что он считает, что ее не может просто даже быть: если человек все-таки точно узнает, когда она настоящая, это разве как-то повлияет на его веру, что ее нет?

Вопрос Правдивого Повествователя — это вопрос, на который всегда следует молчание. Как мы уже сказали, если неподкованный читатель начинает читать 19-ю главу впервые в своей жизни, этот вопрос как громом падает на его голову, сбивает его с толку, и это все потому, что ему нечего на него сказать. Весь скептицизм теряет свою силу, переходя в полное бессилие. Вся жизнь человека до гробовой доски, все попытки доказать другим, в том числе и себе, что нет настоящей любви, являются не чем иным, как именно внутренней, немой и бесконечной борьбой с этим вопросом, на который никто не в силах ответить, как будто тут какой-то дьявол спрашивает. Человек не может найти в жизни какого-то реального довода, после которого он бы смог полностью убедиться в невозможности и неосуществимости любви с тремя перечисленными свойствами. Поэтому, когда мы видим, что какой-то человек пытается уверить нас в том, что невозможно создать чисто и искренно любящую пару, это всегда без какого-либо исключения означает, что на самом деле данный человек пытается не столько уверить нас в том, что нет настоящей любви, сколько себе самому что-то ответить на тот вопрос, который задал нам автор «Мастера и Маргариты». Здесь прежде всего себя человек пытается уверить в том, на что пытается открыть глаза другим. Этот вопрос централен для человека, он не стоит где-то в стороне, в уголке, на обочине или особняком, не является каким-то частным вопросом, а находится в самом центре человеческой души, в самой ее сердцевине. Кого мы ни спросим: «Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?», в ответ мы получим одно молчание, то есть ничего. Именно так: это вопрос, после которого всегда следует молчание.

Наиболее спорным и не имеющим окончательного ответа моментом в отношениях между Мастером и Маргаритой была продажа души дьяволу со стороны последней. Было ли это проявлением любви? Можно ли сказать, что она тут поступила как любящий человек? И разве мы можем назвать любовью отчаянный шаг, на который решается человек, когда у него нет никакой надежды, кроме как обратиться к темным силам? Мы точно этого не знаем, но и просто узнать тоже не можем. И вот почему. Для начала скажем, что ничего хорошего в том, чтобы заложить своему душу самому сатане, нет и не может быть. Само собою разумеется, что вступать в общение с бесами и темными силами никому нельзя, так как это ни к чему хорошему не ведет. Но сам шаг по себе непозволительный шаг, на который пошла Маргарита, еще не свидетельствует о том, что это не было с ее стороны проявлением любви к Мастеру, так как тут можно сказать, что человек погибает, но погибает, как сама выразилась Маргарита, из-за любви. А было ли это в самом деле это любовью, мы не можем узнать только потому, что, если бы человек знал это, ее уже бы просто не было. Если бы Маргарита знала, что она идет на жертву, то та перестала бы быть как таковою. И поэтому мы не можем знать, какая любовь точно настоящая, потому что, если бы мы знали об этом, она уже не была бы любовью. Здесь, таким образом, ситуация со страшным и отчаянным решением Маргариты имеет неоднозначную оценку: с одной стороны, мы не можем сказать, что это была любовь, так как знание об этом ее исключает, обращает в ничто, оставляя от нее одно только слово, с другой стороны, как раз именно то, что Маргарита сама точно не знала, не была уверена в том, совершает ли она жертву ради Мастера своею сделкой с дьяволом или нет, свидетельствует о том, что это любовь, причем настоящая, так как без этой характеристики ее не может быть. Правда, эта неоднозначность в данном вопросе совсем не означает какую-то неопределенность и тем более какой-то произвол — что будто бы, не зная, какая любовь настоящая, человек может принимать за нее все, что душа пожелает. Мы лишь хотим сказать, что Маргарита ни за что не пошла бы на такой шаг, если бы она точно знала, что ни жертвой, ни проявлением ее любви это не является, так как с ее стороны и со стороны любого вообще человека это было бы психологически невозможно. И добавим к этому, что любовь — это далеко не единственное в мире явление, которое сопряжено с неоднозначностью, не имеющей при этом ничего общего с неопределенностью и произволом. Так, мы испытываем к своим друзьям или родным доверие, но доверие не было бы доверием, если бы мы знали, что это чувство не может послужить нам когда-то разочарованием. Тем не менее прежде чем доверять кому-либо, мы сначала должны изучить человека. Мы должны, например, сначала узнать, всегда ли он оправдывал доверие к себе или нет. Но, как бы ни был надежен человек, все равно тот может нас в любой момент разочаровать. Или можно привести такой не менее удачный пример. В фильме «На грани» (1997) было замечательно сказано, что испытания никогда не приходят к нам в той форме, которую мы предпочитаем. И это понятно: будь они в такой форме, они уже не были бы испытаниями, иначе проверка самого испытуемого не имела бы смысла. В случае же с Маргаритой мы имеем дело с лицом, которое всеми силами души желает увидеть любимого человека. И это лицо решило заложить свою душу дьяволу, чтобы вновь встретиться с Мастером. Почему же тогда такой любви, как мы сказали, нигде в мире не находится места?

Существует такое достаточно известное и очень интересное как по силе оригинальности мысли, так и по красоте изложения текста, но утопическое по своей главной идее сочинение Владимира Соловьева «Смысл любви». Этот философ видит во всякой любви силу, которая одна на свете может по-настоящему преодолеть наш эгоизм, чтобы мы могли признать во всей полноте за другим человеком его богоподобное достоинство. При этом задача мужчины и женщины, по его мнению, заключается в полном единении друг с другом, которое в конечном итоге должно привести их к взаимному слиянию. На это сочинение существует замечательная и не менее интересная критика другого философа — Евгения Трубецкого. Тот критикует философию Владимира Соловьева с нескольких сторон, и одна из них, естественно, религиозная. И вот здесь он пишет, что сама мысль о попытке связать образ Господа Иисуса Христа с любовью, пусть даже в самом чистом и возвышенном смысле, кажется кощунственной для всякого верующего человека2. Причем его мысль будет разделяема и всеми остальными верующими людьми. Так, другой русский философ — Василий Розанов — в своей книге «Люди лунного света» пишет, правда, уже не про любовь, но о том, что прямо с нею связано — с тем, что способствует размножению людей, — что в деле Боговоплощения не было участия противоположного пола, так как Христос был зачат девственным образом3. При этом, как известно, цель самого христианства состоит в единении с Богом4. В нем обязательно и необходимо все, чем живет христианин, начиная от чтения священных книг, молитв, духовного подвига, покаяния, участия в таинствах и хождения в храм и кончая проповедью благой вести, а также борьбой со злом, однако самое главное в нем — это именно Сам Христос — Богочеловеческая Личность. И когда человек это понимает, у него не возникают вопросы, вроде тех, засчитывается ли ему святое причастие, если он спит днем после Божественной Литургии, и будет ли его оберегать Ангел-хранитель, если он не прочтет полностью утреннее или вечернее правило (кстати, сразу вопрос: а кто этот Ангел-хранитель — человек ли, которого называют духом?). В таком смысле те заблуждающиеся люди, которые не видят смысла в исполнении обязанностей христианина и соблюдении церковных канонов и правил, глубоко правы, так как все это в отрыве от Христа теряет все свое должное значение. Ведь святые апостолы, когда последовали за Христом, не нарушали нравственные нормы, соблюдали Его заповеди и делали все, что Он им велел, очевидно, именно потому, что без этого они не могли следовать за Ним, но в этом же самого христианства, однако, они не видели, а они его видели в Самом Христе. Поэтому все, в чем они ни ошибались, было им простительно, с их стороны было непростительно лишь предать каким-либо образом своего Учителя, например, как люди, которые, взявшись за плуг, озираются назад. Человек, перешедший в христианство, не должен думать, забыл ли он выключить дома утюг или нет, а это должно иметь для него второстепенное значение. Все это мы говорим именно затем, чтобы показать, что мерилом всего, что только ни есть в нашем мире и что только ни приходит к нам на ум, в христианстве является только Христос и никто другой или тем более — ничто другое. Если, например, человек посвятил себя военной службе, или он богат, и при этом ему кажется, что это будто бы не совмещается с христианством, то он должен себе самому поставить на это вопрос правильно. Он должен спросить не: «Можно ли христианину воевать с врагами или быть ему богатым?», а: «Как бы на это посмотрел Христос?». Святой апостол Павел, следуя этому, можно сказать, правилу, так и задает уже свой вопрос в этой же форме: «Какое согласие между Христом и Велиаром?» (2 Кор 6. 15). Так вот если сочетание любви с образом Христа нам кажется кощунственным, то означает ли это, что и сочетание с нею и самого христианства тоже не менее кощунственно? Безусловно, любовь не противна христианству и даже, напротив, является живым отражением Самого Творца. Но ее наличие в христианстве подобно наличию в нем же и художественного творчества. То тоже нисколько не противно христианству, и даже, напротив, большая часть писателей была именно христианами, и никто никогда не выступал против самой литературы, и, наоборот, все всегда были за нее. Но все же христианская жизнь на деле всегда показывала человеку, что полный отказ от чтения такой литературы способствует большему успеху на пути спасения своей души. И нет никаких сомнений в том, что, будь «Евгений Онегин» или «Мертвые души» во времена Христа, Тот эти книги никогда бы не читал, хотя и не запрещал бы никому этого делать. В связи с этим-то и возникает неразрешимый вопрос, зачем вообще эта любовь и вместе с нею художественная литература существуют в человечестве. И это именно вопрос, а не тайна, так как под тайной в большинстве случаев подразумевается то, что касается потустороннего, то есть неизъяснимого мира, а любовь есть целиком, полностью здешнее явление, так как человек именно с нее начинает лично существовать. Нет никаких сомнений в том, что вместе со всеобщим воскресением упразднится в человеке и всякое желание брачной жизни, поскольку тот станет подобен ангелам на небесах (Мф 22. 23—30, Лк 20. 27—36, Мк 12. 18—25; эти три места из Библии, между прочим, служат явным свидетельством, что духи — бесполые существа). Человек перейдет в тот мир, где не будет уже места земной любви, потому что человек тогда почувствует сам, что в ней уже не будет никакой необходимости. Там, как точно сказал Евгений Трубецкой, человек будет одинаково принадлежать всему и всем, и одинаково всеми обладать5. Человек, конечно, не забудет своей Евы и обязательно с нею встретится, особенно если по-настоящему ее любил, быв ей верен до конца своей жизни, но там она уже не будет для него тем, чем она была для него в этой жизни, потому что там его будет волновать уже совсем другое и там он будет уже жить совсем другим. Так вот здесь и возникает соответствующий вопрос, что эта за любовь вообще такая и зачем она нужна. При этом стоит повториться еще раз, что это отнюдь никакая не тайна, под которой мы могли бы подразумевать, что будто бы все-таки там человек уединится от всех вместе со своей возлюбленной вопреки всеобщей радости и ликованию перед лицом совсем другой, новой и совершенно неизвестной нам вечной жизни, о которой, как сказал Никлой Бердяев, можно говорить только языком символа или мифа6. Тут даже для этого можно привести простейший пример, согласно которому два человека были впервые безумно влюблены в одну и ту же девушку, и оба желали с нею связать навеки свою жизнь, но полюбила она только одного из них, что иначе, разумеется, и быть не могло. Ясно же, что отвергнутому человеку не было бы смыла надеяться на встречу со своей возлюбленной в будущей жизни, если бы в самом деле там человек соединялся со своей половиной в единое целое, так как все равно та девушка была бы там с тем, кого она полюбила. Мы же лишь спрашиваем, зачем вообще нужен, если можно так выразиться, этот обман со стороны отвергнутого ею человека? И даже если ему было бы обещано, что он там с нею бы все-таки встретился, все равно это данный обман нисколько не упразднило бы, потому что ему нужна любовь ни когда-то в будущей жизни и даже ни сейчас, когда он с этим живет, пусть даже вспоминая об этом лишь с одной улыбкой и полным равнодушием. Его бы могли даже вернуть в прошлое, но и это ему не нужно, а ему лишь нужно, чтобы тогда все случилось иначе — чтобы его любовь не была отвергнута. Как Пилат желал, чтобы не было казни, виновником которой он был, так и отвергнутый того девушкой человек хотел бы, чтобы его любовь была ею разделена. Зачем нужны все эти бесчисленные любовные разочарования, любовные треугольники, самоубийства и постриги в монахи? А чтобы не было этого обмана, тут должно бы быть чему-то одному из двух: либо те, кому суждено столкнуться с ним, не должны никогда познать саму любовь, чтобы она не стала для них этим обманом, либо те же уже должны познать любовь, но тогда она должна перейти для них в желаемое, а не быть отвергнутой. Для того человека, например, гораздо лучше было бы, чтобы он вообще не познал любовь к той девушке, в которую был влюблен другой человек, чтобы затем перейти в тот невиданный никому мир без познания этого чувства. Или тогда в нее должен был быть влюблен лишь один человек, причем эти чувства не должны быть отвергнуты. Однако в действительности все не так, и вопрос, поставленный нами, так и остается без ответа.

Можно посмотреть на этот вопрос об этом обмане и с другой стороны — уже в свете сочинения Василия Розанова. Одна из главных идей «Людей лунного света» — что половая жизнь людей с приходом христианства утратила свое первоначальное значение, правда, больше в теоретическом, нежели в практическом смысле, так как против природы никак не пойти: если в дохристианский мир половая жизнь не знала границ, за исключением недопустимости блуда и измены, а девство было уделом лишь немногих, можно сказать, единиц, то в наше время половая жизнь была поставлена в более строгие рамки, а девственность стала расцениваться как высшее состояние человечества. Может быть, Василий Розанов местами не прав, но явным подтверждением его выводов служит многое в христианстве, хотя бы наличие идей по данной теме того же Владимира Соловьева. Так вот представим, что та девушка человека, которому она ответила взаимностью, была очень прекрасна как Афродита, и, к сожалению, в какой-то день она была обезображена. Ясно, что тут поводом для беспокойства со стороны мужа не должно быть: раз он ее любит, то он будет жить и с такой женщиной. Тут с этим никто не спорит. Но все равно в свете нашей темы и наших рассуждений со стороны человека это опять-таки является каким-то обманом. Ведь получается, чтобы удовлетворить свою первоначальную страсть, которой человек становится одержим при виде красивой женщины, вроде такой, что смущала буфетчика Сокова (Гелла), или такой, в какую был влюблен Амнон (в Фамарь)7, для человека существует лишь один законный, но при этом далеко не надежный по многим причинам, путь: это — вступить в брак с таким объектом вожделения. А почему он далеко не надежен, мы уже сказали: в любой момент, в том числе и на дне самой свадьбы, человек может быть обезображен, а возвращать красоту еще никто не научился, и к этому можно добавить, что тут примешивается нравственная оценка окружающих, а главное — самой женщины: чтобы вступить в брак, для этого необязательно ее нужно полюбить, но сама мысль, что человек пошел на ней жениться из-за желания удовлетворить половую страсть, будет, как правило, расцениваться если не отрицательным, то точно не одобрительным образом. Так или иначе, он должен полюбить ее, чтобы под этой любовью скрыть свое настоящее намерение. Даже здесь, как мы видим, в самой низшей стороне человека — в плотской или животной — человек сталкивается с обманом, потому что совершенно непонятно, зачем человеку нужна эта страсть, которую, кроме как законным образом, никак не удовлетворить. Получается, что эта страсть существует только ради того, чтобы человек был ею только просто одержим. Вот и стоит здесь вопрос: зачем? Зачем нужно было буфетчику Сокову увидеть Геллу — чтобы только коситься по сторонам? Причем этот вопрос усиливается в связи с тем обстоятельством, что, как известно, мужская натура такова, что, получив желаемое, она тут же охладевает к объекту вожделения («Бедная Лиза»), и нередко сила начавшегося отвращения прямо пропорциональна силе первоначального обожания (те же Амон и Фамарь).

Но если даже в низшей стороне человека существует обман, то тем более он будет и в остальных двух — в душевной и духовной. Возьмем, например, то, что можно было бы счесть за самое несомненное и настоящее проявление любви, когда ее наличие уже не нуждается в доказательствах, — смерть за любимого человека. Однако и здесь мы не останемся без вопросов, так как все равно останется непонятным смысл той любви, которая была у мужчины и женщины до совершения жертвы ради другого одним из них. Говорят, что любовь сильнее смерти. Это означает, что смерть не может лишить человека надежды встретиться на том свете с любимым существом. Так, например, было с героем из фильма «Гладиатор» (2000). Но обман здесь опять же имеется именно потому, что человеку на самом деле любовь нужна не там, а тут. Тот интуитивно понимает, словно ему это что-то подсказывает, что там эта любовь, как мы уже говорили, утратит все свое исключительное и возвышенное значение, которое у нее имеется здесь на земле, так как в той жизни человек уже будет другим человеком, и в силу этого ему уже будет нужна совсем другая любовь. Жертва жертвой, но человеку все-таки хочется быть до конца своей жизни с любимым существом. Вот и возникает здесь все тот же вопрос, без ответа на который все это будет казаться каким-то обманом: зачем? Зачем женщине если не мучиться, то хотя бы просто понимать, что ей уже никогда не быть с тем человеком, который пожертвовал ради нее своею жизнью? И разве надежда на встречу с ним что-то изменит для нее?

Но если перед лицом обмана на почве любовных разочарований, одержимости красотой некоторых женщин и смерти пожертвовавших собою людей стоят не все люди, а только большая их часть, то перед лицом обмана настоящей любви стоят уже все люди, сила которого как раз обусловлена общечеловеческой мечтой осуществления таковой любви. Отсюда и возник тот вопрос Правдивого Повествователя, вопрос, на который почему-то всегда следует молчание. Как-то Артур Шопенгауэр писал, что герой стыдится всяких жалоб, кроме жалоб любви8. Это означает, что во всем все всегда зависит от самого человека, и поэтому он не может где-то полностью оправдать свою неудачу. Но в деле любви все зависит не только от самого человека, и поэтому тут жалобы уместны и непостыдны, даже со стороны настоящего мужчины. Очевидно, что в мире практически нет настоящей любви не только из-за вины человека, но из-за других причин, каждые из которых в каждом случае глубоко индивидуальны. Если же это было бы не так, если бы все-таки все здесь зависело только от одного человека, то нам Михаил Булгаков не задал бы свой вопрос. Тот знал, что даже те люди, которые во всем винят только себя и ни на что не жалуются, проповедуя не только на словах, но и на деле, что человеку все возможно, если только захотеть, все же не верят в возможность осуществления таковой любви, и они любому человеку скажут, что это всего лишь сказка. Они не будут верить в безумие человека, а скорее всего будут на него смотреть как на какого-то Дон Кихота, живущего в своих фантазиях и любящего несуществующую даму сердца. Но если перед лицом наличия даже таких людей вера в то, что на свете нет настоящей, верной и вечной любви, обретает большую убедительность, то тогда тем более становится неясен обман этого всеобщего желания такой любви. Получается, что весь смысл этой напрасной мечты только в том, чтобы человек просто знал, что такой любви нет, но ее каждому хотелось бы, или в том, чтобы человек напрасно верил в такую любовь, а такая вера, кроме как к судьбе Дон Кихота, как правило, ни к чему не приводит.

Как мы можем заметить, здесь слово «обман» употребляется не в прямом смысле: оно используется здесь потому, что тут не находится более подходящего для этой темы слова, поэтому и мы оговорились перед тем, как его использовать, следующей фразой: «если можно так выразиться». Под обманом тут имеется в виду неизбежно возникающий вопрос перед лицом непонятного для человека факта, который возникает на почве всего того, что мы называем любовью. Причем, надо сказать, что из приведенных примеров, как ни странно, самым лучшим и самым понятным оказался именно случай с низшей стороной природы человека, а все из-за того, что человек, к сожалению, чаще всего избегает давать определение любви, прежде чем он начнет что-то говорить о ней. Отсюда человеку удается подразумевать под любовью все, что угодно, и даже то, что прямым образом противно ей, и отсюда слово «любовь» становится в определенном смысле пустым, особенно в случае многократного его использования. Было бы гораздо лучше, если бы человек вообще не использовал слово «любовь», а хотя бы говорил так: «то, что человек называет любовью». И это бы даже дало возможность слушателю самому решать, что уже принимать за саму любовь, а что — за ее бессодержательные подобия. И если даже браться за попытку определить, что такое любовь — когда можно считать, что человек действительно любит существо другого пола, то мы сразу же встретимся с некоторыми трудностями, обусловленными наличием множества сторон, с которых возможно подходить к разрешению этого вопроса.

Одна из труднообъяснимых проблем, например, в том, что с одной стороны мы нисколько не ошибемся, если скажем, что вопрос Правдивого Повествователя не имеет никакого смысла, потому что любовь не может не быть настоящей: если перед нами любовь, значит, она в то же время и настоящая, а если она не настоящая, значит, это даже вообще не любовь, а что-то другое, но только точно не она. И поэтому те три характеристики, которые ей дал автор московских глав, являются неотъемлемыми свойствами самой любви, самой ее сущностью — тем, с чего она просто начинается. Она не может без них существовать. Если походить к определению любви с этой стороны, то перед нами должен стоять лишь вопрос, любит ли Маргарита Мастера или нет. Но в то же время и с другой стороны вопрос Правдивого Повествователя имеет смысл, так как мы прекрасно понимаем, что человек, зная, что на свете однозначно есть любовь, а та всегда настоящая и не может такою не быть, почему-то при этом верит, что ее все-таки нет. Что-то же его вынуждает всегда отвечать молчанием на вопрос московского рассказчика. И это Михаил Булгаков, когда писал роман, прекрасно понимал. Если уже с этой стороны подходить к нашей проблеме, то тут уже можно спрашивать, настоящая ли любовь у Маргариты к Мастеру или нет. Но и здесь, как мы видим, получается ровно то же самое, что было в первом варианте: раз человеку нужна только настоящая любовь, если бы даже та могла быть без этой характеристики, то она может быть только настоящей, а то, что не настоящее, уже не есть любовь. Поэтому, с какой бы стороны мы ни подходили к этому вопросу, любовь не может не быть настоящей, а значит, она может только либо быть, либо не быть. А если это так, если весь вопрос упирается лишь в ее наличие, то тогда получается, что любовь есть только тогда, когда она настоящая, а настоящая она тогда, когда верная, а верная она тогда, когда вечная.

И вот из-за этой именно незначительной путаницы, из-за такой вроде бы простой проблемы, которая возникает при более глубоком анализе этого явления, гораздо лучше смотреть на вопрос о любви в свете обмана, когда мы подходим к ней не с высшей, а с ее низшей стороны, которая по некоторым причинам не носит никакого наименования. Ведь в самом деле никто не спорит с тем, что вожделение, возникающее при виде красоты другого пола, не более чем иллюзия, чтобы можно было из-за нее как-то беспокоиться. И даже если бы все люди имели своих жен, которых можно было бы назвать как Наташу богинями, все равно это вопроса нисколько не снимало бы и вместе с нею и самого обмана, а все из-за того, что либо красота в глазах мужчины перестает быть прежней, когда тот ее добивается, либо ее постепенно забирает беспощадное время с помощью постепенного старения. И вот на почве этого-то и возникает человеческое непонимание, зачем же тогда нужно это вожделение женской красоты, а иногда даже, как в случае с Амноном, одержимость ею, как не затем, чтобы только безнадежно, а значит, и бессмысленно ее желать. Надо полагать, что все-таки только незначительная часть людей добивается этой красоты, чтобы удовлетворить свою похоть. Но и те, кто ее добивается, опять-таки понимает, что это было совсем не то, что они сначала от этого ожидали. А чтобы не было этого обмана и возникающего на его почве вопроса, должно быть, как мы сказали, что-то одно из двух: либо человек не должен никогда познать вожделение к красоте другого пола, либо он должен это красоту непременно заполучить. К тому же это отделение полового соединения от любви на самом деле не только безосновательно, но даже ненормально, так как человек — это цельное существо, все стороны природы которого не существуют в отдельности друг от друга. Когда человек любит женщину, тот в то же время и желает ее, и, наоборот, когда человек желает ее, тот в то же время и любит ее. Правда, тут скажут, что сочетание обоих лиц постоянно происходит без всякой любви. Но это-то и есть как раз то, что называют извращением, ненормальностью — когда человек начинает в себе самом разделять друг от друга стороны своего существа, потому что человеку естественно соединяться только с тем, кого тот любит. Именно так происходит у тех, кто еще начал входить в мир познания другого пола: человек, если впервые влюбился и еще не был чем-то развращен, не знает того, чтобы можно было на эти вещи смотреть в отрыве друг от друга, потому что для него это — одно. Так было, например, у того опять же Амнона, у которого хотя и не было любви к Фамари, но в нем хотя бы эта страсть охватывала все стороны его существа: он был именно влюблен в нее, а не просто расценивал ее как объект вожделения. Просто в любви это сочетание должно стоять не на первом месте, как у Амнона, а на последнем. Как бы то ни было, если даже в низшей стороне существует обман, значит, таковой тем более есть и в высшей — в самой любви, хотя бы мы при этом не знали, что это такое. Обман же тут именно в том, что, в сущности, получается, что знание о любви человеку нужно только затем, чтобы это знание бессмысленно иметь, в то время как самому человеку нужно его воплощение в реальность, которое зависит далеко не только от его воли, что совсем нетрудно доказать. Достаточно сказать, что существует смерть, измена, любовные треугольники и многое другое, а главное — сама воля любимого человеком существа. Вот, например, сейчас человек любит кого-то, но потом эту любовь что-то прервет, допустим, смерть, что затем послужит ему осознанием того, что любовь он уже никогда не переживет. А никакое обещание продолжения этой любви в вечности ему не нужно, потому что она ему нужна здесь на земле. Разве это для него не то, что нам пришлось назвать обманом?

Каковы бы ни были причины этого обмана, тут ясно хотя бы то, что это на самом деле обманом в собственном значении данного слова не является. И если у читателя такая мысль тоже возникла, то тот может считать, что он правильно вник в суть настоящей проблемы. Когда у человека возникает вопрос по поводу этих вещей, то ему следует давать один и тот же ответ: что бы и зачем бы это ни было, это точно не есть обман. И сверх этого что-то говорить уже необязательно, а точнее, даже не нужно. Если, например, человек был отвергнут, то мы не можем сказать, что бы это значило, но мы ему можем сказать, что это точно никакой не обман, а что-то такое, чему нет никакого удовлетворительного объяснения. Кроме того, это служит лучшим объяснением того, почему Маргарита была готова заложить душу дьяволу, чтобы узнать, жив ли Мастер или нет. Маргарита не могла примириться с тем, что ей придется провести остаток своей жизни без Мастера, и ей пришлось обратиться к сатане, потому что только на его помощь она могла надеяться. Поскольку человек сталкивается с тем, что нам пришлось за неимением другого слова назвать обманом, тот иногда готов на то, чтобы обратиться за помощью к темным силам, чтобы получить желаемое. Иначе говоря, в том случае, когда человека не устраивает и такой ответ — что это не есть обман, тот начинает идти на все, что угодно, в том числе и на нравственные преступления, чтобы, как ему кажется, этим уже достичь желаемого. Мы, например, знаем, что, по Святому Евангелию, всякий, смотрящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в своем сердце (Мф 5. 28). Причем человек в самом деле не может наслаждаться женской красотой без какого бы то ни было вожделения, потому что в его природе нет такого переключателя, благодаря которому он бы мог в одних случаях наслаждаться бесстрастно, а в других — уже со страстью. В любом случае созерцание кладет в сердце человека хотя бы какою-то основу эротического начала. И если бы такой переключатель все-таки был, то тогда Святое Евангелие просто повелело бы нам перейти навсегда на тот режим, в котором созерцание красоты женщины совершается бесстрастно. При этом человек с нами согласен, что, несмотря на это, женская красота, которую созерцать позволительно лишь в браке, не есть, однако, какой-то обман. Но с таким ответом готовы примиряться не все люди. Осознавая, что в случае прямого следования этому правилу человек никогда не сможет наслаждаться женской красотой, лучше и выше которой чего-то на свете нет, тот соглашается на то, чтобы это правило нарушать, для того, чтобы поддаться самому сильному соблазну. И подобная операция нарушений тех или иных норм переносится на всю вообще половую жизнь человека, в особенности в ее наивысшей точке — в любви, откуда уже можно заметить основной корень зла в нашем мире. То возможно там потому, что человек существует в половом бытии.

Вывод из всего сказанного таков: любви как таковой нигде в мире не находится места. Для неба она, как хорошо заметил Евгений Трубецкой, «оказывается отношением слишком земным», а «для земли она, наоборот, слишком небесна», «ибо на земле может существовать все что угодно, кроме»9 одной лишь любви. Конечно, эти слова были сказаны философом по поводу любви в представлении Владимира Соловьева, но все равно это не мешает нам их тут употребить, потому что для этого у нас имеются все основания. Кроме того, если есть вообще любовь, то та в то же время непременно и настоящая. И в этом смысле мы совершили ошибку, когда сказали, что мире не находится места любви как таковой, и вопрос Правдивого Повествователя в свете такого заключения тоже теряет свое изначальное значение. Любовь либо есть, либо ее нет, и поэтому ее характеристики излишни. При этом практически любая любовная ситуация постоянно ставит человека перед неразрешимыми вопросами, потому что тому кажется, что он сталкивается с каким-то будто бы обманом, который ему преподносит любовь, на что ему мы ничего не можем сказать, кроме того, что это точно не есть обман. И эти постоянные обманы вынуждают многих людей идти против совести, а значит, и на сделку с темными силами, чтобы тем самым оказаться вне этого обмана. Так поступила именно Маргарита, потому что она подобно Анне Карениной не видела ни в чем надежды. И поэтому она была готова пойти на такой отчаянный шаг, благодаря которому она встретилась с Мастером. Вот что означает вечный приют главных героев, в который они были отправлены. Если на него смотреть в символическом смысле и говорить о нем языком мифа, то следует сказать, что его невозможно найти и обнаружить, потому что его в этом мире даже нет. Он есть лишь там, где находится жизнь двух любящих друг друга человек, которые не могут представить себе жизни друг без друга.

Примечания

1. О том, что такое носцентризм, читайте в сочинении Кряжевских К.В. «Книга дьявола: о Пресвятой Троице. Назначение человека».

2. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева. Т. 1 // Сайт «Электронная Библиотека Одинцовского благочиния». URL: http://www.odinblago.ru/mirosoz_solovieva_t1/16#4

3. Розанов В.В. Люди лунного света (Метафизика христианства). Сайт «Электронная библиотека BooksCafe.net». URL: https://bookscafe.net/read/rozanov_vasiliy-lyudi_lunnogo_sveta_metafizika_hristianstva-189729.html#p15

4. Беседа преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым Н.А. о цели христианской жизни. — М.: ООО «Духовное преображение», 2018. С. 18.

5. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева. Т. 1 // Сайт «Электронная Библиотека Одинцовского благочиния». URL: http://www.odinblago.ru/mirosoz_solovieva_t1/16#4

6. Бердяев Н.А. О назначении человека (Опыт парадоксальной этики) // Сайт «Электронная Библиотека Одинцовского благочиния». URL: http://www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/o_naznachenii_cheloveka/2/

7. Имеется в виду история, описанная во Второй Книге Царств, в 13-й главе.

8. Артур Шопенгауэр. Мир как воля и представление // Сайт «Викитека». URL: https://ru.wikisource.org/wiki/Мир_как_воля_и_представление_(Шопенгауэр;_Айхенвальд)/Том_II/Глава_XLIX

9. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева. Т. 1 // Сайт «Электронная Библиотека Одинцовского благочиния». URL: http://www.odinblago.ru/mirosoz_solovieva_t1/16#4