Заключение

Данная работа представляет собой попытку анализа религиозно-философского содержания романа «Мастер и Маргарита» в круге проблем русского «религиозного ренессанса» начала XX века. Актуальность исследования обусловлена малоизученностью философских и религиозных воззрений М. Булгакова, а также лишь в последнее десятилетие начинающим осознаваться влиянием философии выдающихся мыслителей «серебряного века» на русскую культуру в целом.

Основные итоги исследования заключаются в следующем.

1. В новом аспекте, в круге экзистенциальной проблематики, рассматривается ключевая для романа Булгакова тема творчества и творца. Анализ структуры «текст в тексте» позволяет выявить специфику булгаковского взгляда на авторское творение как единственно возможный способ бытования трансцендентной истины. Связывая роман Мастера с текстом-Откровением (Евангелием), Булгаков включается в проблематику русской религиозной философии начала XX века, ставящей вопрос об отношениях Бога и человека и метафизическом смысле творчества.

— Вслед за виднейшими представителями «религиозного ренессанса» начала XX века, Булгаков вступает в конфронтацию с важнейшими пунктами канонической христианской традиции. В романе положительно решается вопрос не только о возможности непосредственного узрения художником Истины, лежащей за пределами эмпирического опыта, но и самостоятельной способности художника производить ценности духовного характера, равноправные по отношению к Божественному Творению.

— В результате представления о необходимости и значении индивидуальной творческой активности художника, подвергается сомнению возможность существования единого сакрального текста (Библии). Согласно роману, единая истина, не только может иметь множественные формы, но и принципиально не может иметь единой формы.

— Вера, интуиция, предчувствие, творческое озарение оказываются в романе единственно адекватными способами утверждения существования и нахождения истины, помещающейся вне удостоверяемых логикой (или чувственно) пределов.

— Мы выявляем близость булгаковской концепции творчества пониманию творчества Н. Бердяевым как акта «чистого творения». В связи с этим проблема творчества оказывается изъята из круга привычных этических категорий, приравниваясь к «духовности» в самом широком смысле и оказываясь в одном ценностном ряду с понятием «святости».

2. В диссертации впервые предпринимается попытка по возможности полного анализа древних гностических мотивов в романе «Мастер и Маргарита».

— Мы констатируем близость образа Воланда гностическому «демиургу», важнейшими признаками которой являются привязанность к «видимому» миру, безграничная власть над эмпирией, «неонтологическая» сущность зла.

— В духе гностической концепции в романе характеризуется Свет: предельная «отстранённость», невозможностью объективироваться в материальном мире. Выбор, диктуемый добром, в романе, как правило, означает отказ от эмпирических благ.

— Образ Иешуа приближается к образу «гностического человека», только после смерти приобретающего «божественность».

— В романе исключается идея воскресения и преображения мира Духом, перерастая в гностическое мироотрицание и отстранённость.

— Признаком гностического мироотрицания в романе является понимание смерти как освобождения от злых пут материи, счастья и блага.

— В качестве гностического можно интерпретировать наличие в жизни героев романа «экзистенциального страха», являющегося следствием восприятия окружающего мира как «царства тьмы». Результатом такого страха является стремление подняться над миром, в рамках которого не мыслится невозможным подлинное существование.

— Следствием гностической установки на мироотрицания можно рассматривать мотив разрушения (огня) в романе.

— В образе Маргариты раскрывается идея гностического дуализма духа и плоти как абсолютно разделённых понятий; гностическим же является представление о сущности любви как исключительно духовной связи.

3. Понимание православной веры как естественной основы русского мышления, критика машинной цивилизации, восприятие революции как заслуженного наказания за грех интеллигенции сближает ранние булгаковские воззрения со славянофильско-евразийским направлением русской историософской мысли.

— В позднем творчестве Булгаков всё более углубляется в религиозно-философское, мистическое понимание истории. Поставленные в «закатном» романе М. Булгакова философские вопросы соприкасаются с историософской проблематикой русской религиозной философии. Это проблемы существования внутреннего метаисторического смысла событий, сопряжение их с земной жизнью человечества, вопрос о движущих силах исторического процесса, участия в нём отдельного человека и др.

— На страницах «Мастера и Маргариты» возникает диалог двух противоположных концепций исторического процесса: дьявольской, демонстрирующей глубокий скепсис в отношении возможности человека вырваться из вечного круга роковой предопределенности, и — традиции «геройства», выявляющейся в образах Иешуа и Мастера. Булгаковское видение истории оказывается близко традиции русской историософии, понимающей исторический процесс как прорыв индивидуальных творческих усилий, осуществляющих «внутреннее тождество небесной и земной судьбы» (Н. Бердяев) человечества.

— С воплощением божественной сущности человека связывается понятие подвига как преодоления оков материального мира и «тварной» природы человека.

— В связи с отсутствием в романе христианской идеи преображения мира из падшего в просветлённый, в значительной степени лишается своей трагичности идея гибели мира, понимаемая как окончательное погружение в конечную тварную природу. Разрешение и смысл мировой трагедии относится за пределы материального бытия.

— Зло в романе связано с категорией времени, адские муки непокоя мыслимы во времени. Утверждение о временности ада содержит в себе важную этико-религиозную позицию автора «Мастера и Маргариты», демонстрируя персонализм, лежащий в основе его мировоззрения, преобладающее значение личностных категорий над божественными. Булгаков продолжает харизматическую традицию русской историософии, понимающей историческую судьбу как судьбу человека. Отсюда, возможность «замирения» антиномии Света и Тьмы видится только в отдельном случае человеческой судьбы, но не во «всеобщем» метаисторическом пространстве.

Понятию «времени» как источника страдания в романе противопоставляется понятие «вечности», рассматривающейся в положительном ключе, как отсутствие страдания, счастье, «покой».

— Подобно Н. Бердяеву, М. Булгаков, абсолютизирует свободу — источник как зла, так и человеческого творчества. Сущность свободы разрастается в романе до степени, уже неспособной вместиться в рамки «божественной свободы», до безосновательной, вкоренённой в «ничто».

— Мировоззрение М. Булгакова основывается на экзистенциальном представлении о мире как вечно становящемся богочеловеческом процессе. Данная идея воплощается в рамках традиции мистического гнозиса как особого способа познания-переживания трансцендентного. Выражается это, в частности, в представлении об особой природе и способе восприятия художественного «текста-Откровения», остающегося пассивным без встречного творческого акта читателя.

— Поскольку персональный творческий акт оказывается единственным средоточием и «местом бытования» Откровения, творчество становится центральным смыслом метаисторического процесса, понимаемого как совместное миротворение, осуществляемое творческими силами Бога и человека.

В качестве перспективы дальнейшей разработки темы нам представляется плодотворным рассмотрение романа в свете экзистенциальной проблематики, позволяющей более полно раскрыть диалектическую сложность религиозно-философского содержания романа «Мастер и Маргарита».