4.3. Общие вопросы

4.3.1. Проблема главного героя

Данную проблему можно отнести к числу самых запутанных и противоречивых. И действительно, кого же в «Мастере и Маргарите» можно считать главным героем? Некоторые критики, например, А.П. Казаркин, П.В. Палиевский, отчасти Б.В. Соколов склонны рассматривать в качестве главного героя Ивана Бездомного, поскольку он один сумел научиться чему-то новому и продолжить свое развитие [55, с. 173; 105, с. 56; 126, с. 169]. Другие же решительно с этим не соглашаются. Так, Н.К. Гаврюшин полагает, что «Уже то обстоятельство, что главным героем — почти всерьез — предлагают считать страдающего лунатизмом профессора Ивана Николаевича Понырева, достаточно свидетельствует о крайней неразработанности темы» [28, с. 25]. По мнению А. Кораблева, Бездомного нельзя считать главным героем, поскольку он всегда находится на втором плане (после Берлиоза, Мастера, рассказчика) [69, с. 167]. Данное мнение можно признать вполне справедливым.

Попытка рассмотрения в качестве главного героя Воланда тоже ничего не дает. Единственный бесспорный аргумент в пользу такой версии — это то, что Воланд на протяжении всего романа остается верным самому себе и не меняет своих убеждений [18, с. 131]. Однако непосредственный анализ действий данного персонажа эту версию не подтверждает:

1) Воланд в основном занимается интригами и сомнительными опытами, а в случае необходимости прикрывается подставными лицами;

2) он скорее побуждает к действиям других, чем действует сам;

3) главный герой не может быть настолько многоликим, чтобы у него невозможно было определить черты характера.

Таким образом, Воланда скорее можно считать антигероем романа, чем настоящим героем.

Что касается Мастера, то он, даже называясь героем, таковым все же не является:

1) главный герой не может являться с 13-й главы романа;

2) без участия Мастера проходят обе кульминации «Мастера и Маргариты»;

3) и, наконец, он слишком пассивен для главного героя.

У Маргариты, в свою очередь, есть свои недостатки:

1) нельзя сказать, чтобы ее сравнительно активная позиция привела к значительным достижениям;

2) Маргарита слишком непоследовательна и зачастую сама не знает, чего хочет.

На роль главного героя можно было бы предложить рассказчика, но и здесь находится немало противоречий:

1) в ряде случаев очень трудно понять, смеется ли рассказчик над персонажами книги или сочувствует им;

2) замечания рассказчика слишком разнородны, и к тому же в них нет четкой системы [63, с. 69];

3) главный герой не стал бы подытоживать события в «Эпилоге» романа в столь иронической манере и т. д.

И, наконец, можно упомянуть версию А.А. Кораблева, согласно которой в романе Булгакова имеется не один, а семь главных героев: Бездомный, Берлиоз, Мастер, Маргарита, Пилат, Воланд и Иешуа, и все они являются представителями определенных мировоззренческих позиций. Читатель романа отождествляет себя с тем или иным героем и, последовательно сменяя при переходе от одного к другому мировоззренческие позиции, проходит как бы ступени посвящения, своеобразный курс ученичества [68]. Подобная версия по-своему убедительна, однако и в ней имеются недостатки:

1) для «последовательного прохождения ступеней» нужен тщательный сопоставительный анализ позиции каждого героя, но даже в этом случае вряд ли удастся прийти к однозначным результатам;

2) в романе есть и другие немаловажные персонажи. Так, Каифа в «ершалаимских» главах мало чем уступает Пилату, а Коровьев в «московских» главах действует куда активнее Берлиоза и Бездомного;

3) как уже отмечалось, Бездомный не смог подняться выше уровня своего первого наставника Берлиоза. В то же время разница между Пилатом и Воландом очень велика.

Таким образом, возникает парадоксальная ситуация — роман вообще остается без главного героя. Можно, однако, предположить, что Булгаков при написании романа вкладывал частичку своей души в каждый персонаж, поэтому именно он сам и является героем данной книги. С другой стороны, героем становится и каждый читатель, который сопереживает персонажам «Мастера и Маргариты» и пытается разгадать предложенные автором загадки.

4.3.2. Жанр романа

Жанр «Мастера и Маргариты» — своеобразный «камень преткновения» практически для всех критиков, анализирующих роман. Если рассмотреть различные точки зрения на этот вопрос, то получится весьма любопытная ситуация: ни одна из имеющихся версий не выглядит абсолютно убедительной, и более того, создается впечатление, что однозначного решения данного вопроса вообще быть не может [117, с. 65].

Приведем наиболее характерные высказывания литературных критиков. Так, А.З. Вулис¹ и А.П. Казаркин полагают, что «Мастер и Маргарита» укладывается в 14 признаков мениппеи, определенных М.М. Бахтиным [25, с. 25; 55, с. 152]. При этом под мениппеей понимается жанр литературы, характеризующийся свободным соединением стихов и прозы, серьезности и комизма, философских рассуждений и сатирического осмеяния, общей пародийной установкой, а также пристрастием к фантастическим ситуациям, создающим для персонажей возможность свободы от всяких условностей поведения [51, с. 44]. В подобной версии есть три спорных момента: 1) как отметил М.Н. Золотоносов, «...четырнадцать признаков мениппеи, сформулированные Бахтиным, столь тотальны, что позволяют отнести к этому жанру едва ли не любое сочинение даже с самым примитивным фантастическим элементом и скачками во времени» [48, с. 7; см. также: 80, с. 229]; 2) роман подается Булгаковым не как фантастическое произведение, а как своеобразная хроника, причем это относится как к «ершалаимским», так и к «московским» главам»; 3) история любви Мастера и Маргариты написана во вполне реалистическом ключе.

Такие авторы, как И. Виноградов и В. Лакшин, полагают, что «Мастер и Маргарита» — роман философский [22, с. 353; 75, с. 296; см. также: 86, с. 35]. Между тем далеко не все исследователи придерживаются такой точки зрения. Так, по мнению В.И. Немцева, «роман Булгакова — чисто художественное явление и философским его назвать трудно, хотя философия там присутствует, как и во всяком подлинном творении» [98, с. 106]. Аналогичной точки зрения придерживается и Т.В. Рыжкова: ««Мастер и Маргарита» — не философский и не богословский трактат, а художественное произведение, поскольку в нем нет четко сформулированного тезиса и системы аргументов, доказательств и выводов» [117, с. 63]. Подобные возражения представляются вполне убедительными.

По мнению Е. Сидорова, «Мастер и Маргарита» — «лирико-философская поэма в прозе о любви и нравственном долге, о бесчеловечности зла, об истинном творчестве, которое всегда преодоление бесчеловечности, всегда прорыв к свету и добру» [16, с. 6]. Похожую точку зрения высказывает и М.О. Булатов [14, с. 72]. На наш взгляд, любовь к людям со стороны Иешуа в романе занимает довольно скромное место, а любовь Мастера и Маргариты — вовсе не идеал любви. Кроме того, Мастер в любом случае не сумел преодолеть бесчеловечность и прорваться к свету.

Г. Макаровская и А. Жук склоняются к определению «Мастера и Маргариты» как сатирического романа [83]. Такая версия не учитывает то, что в истории любви Мастера и Маргариты сатиры очень мало, а в романе о Понтии Пилате ее нет вообще. Кроме того, в ответственные моменты даже нечистая сила не стремится к сатире (здесь можно упомянуть тот же сатанинский бал).

Некоторые исследователи как, например, Б.М. Гаспаров, рассматривают «Мастера и Маргариту» как роман-миф. При этом отмечается, что некий мотив, однажды возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте и новых очертаниях [34]. Сходной точки зрения придерживаются О. Кушлина и Ю. Смирнов [17, с. 302]. По этому поводу можно сказать следующее: 1) что касается романа Мастера, то он сильно отличается от классического мифа как по содержанию, так и по своей реалистичности. Именно его реалистичность и привлекает дьявола, вознамерившегося использовать данное произведение в своих целях; 2) весь роман Булгакова в целом тоже трудно назвать мифом. С одной стороны, как уже говорилось, роман подается автором как достоверное повествование, а с другой стороны, «Мастер и Маргарита» неожиданно оказывается сложнее мифа, поскольку число толкований романа (и даже каждого его эпизода в отдельности) настолько велико, что превышает все возможные рамки; 3) рассматривать «Мастера и Маргариту» как роман-миф можно в том случае, если вообще все творчество понимать как бессознательный, всецело интуитивный процесс и отождествлять его с мифотворчеством. Однако и в данном случае не все выглядит гладко. Вполне возможно, что роман Мастера писался на уровне чистой интуиции, но про «московские» главы так не сказать, поскольку там преобладает беспощадно-трезвый подход к действительности, и постоянно разоблачаются различные иллюзии.

Отдельные исследователи склонны рассматривать «Мастера и Маргариту» как волшебную сказку [18, с. 223; 52, с. 71]. Кроме того, иногда указывается, что в романе Булгакова одновременно присутствуют и сказка, и миф: «Рассказ, согласующийся с господствующей верой, можно назвать «мифом»; рассказ, не согласующийся ни с господствующей верой, ни с верой других общественных классов, можно назвать «сказкой»... Если такие тезисы верны, то легко понять историю отношений между Иешуа и Понтием Пилатом как «миф» — миф являлся бы зеркалом сказки, и сказка зеркалом мифа» [Цит. по: 18, с. 224].

Сказочная реальность достаточно подробно была рассмотрена в первой главе данной работы, причем общий вывод получается вполне определенным: роман Булгакова в целом не является сказкой. (Под сказочную реальность можно подвести только то, что делается в «ведомстве» Воланда, да и то с известными оговорками).

И, наконец, В. Сахаров и В. Новиков считают, что «Мастер и Маргарита» — роман прежде всего исторический [100, с. 221; 120, с. 224]. Подобная версия представляется весьма убедительной, хотя она тоже не исчерпывает всего содержания романа. Прежде всего, следует отметить, что некоторые события и явления, описанные в «московских» главах, относятся к разным годам (от 1929 до 1937 г.) и в принципе не могут быть совмещены друг с другом [80, с. 247]. Кроме того, повествование в романе ведется от лица разных рассказчиков, причем одни из них не обладают полной информацией о происходящих событиях, другие же обладают, но сами не внушают доверия.

В целом ситуацию, создавшуюся вокруг вопроса о жанре, очень точно прокомментировал М. Крепс: если подходить к роману со стандартными мерками, то тут же оказывается, что «...кое-что так, а кое-что совсем не так. Платье менипповой сатиры при примериваний хорошо закрывает одни места, но оставляет оголенными другие, пропповские критерии волшебной сказки приложимы лишь к отдельным, по удельному весу весьма скромным событиям, оставляя почти весь роман и его основных героев за бортом. Фантастика наталкивается на сугубый реализм, миф на скрупулезную историческую достоверность, теософия на демонизм, романтика — на клоунаду» [Цит. по: 124, с. 307]. Подобные рассуждения можно обнаружить и у В.Г. Боборыкина [12, с. 164].

Таким образом, вопрос о жанре «Мастера и Маргариты» так и остается нерешенным. Если же все-таки попытаться дать еще одно определение «Мастера и Маргариты», то на наш взгляд, данный роман больше всего напоминает синтез мистического детектива и философской притчи:

1) в «Мастере и Маргарите» безусловно воплощен основной принцип детектива, согласно которому героев надо ставить в экстремальные ситуации, чтобы с максимальной полнотой раскрыть их характеры. Более того, данный роман удовлетворяет даже современным требованиям, предъявляемым к детективу, за исключением того пункта, что в классическом детективе нельзя использовать нечистую силу [26, с. 141]. Именно поэтому роман Булгакова следует назвать мистическим детективом;

2) читатель постоянно вынужден строить различные версии относительно описанных в романе событий и решать самые разнообразные загадки и вопросы, что тоже не противоречит жанру детектива;

3) основные события романа — визит таинственного незнакомца в Москву, его эксперименты над людьми, поединок с Мастером, интриги Воланда и Пилата в Ершалаиме, действия московских следователей — даны явно в детективном ключе;

4) с другой стороны, поскольку в романе имеются моменты, превосходящие возможности детектива (учение Иешуа, лучшие стороны любви Мастера и Маргариты и др.), его следует определить как произведение, написанное на основе глубокого изучения и анализа двух исторических эпох и содержащее в себе элементы философской притчи;

5) определение жанра «Мастера и Маргариты» во многом зависит от того, как подходить к роману Мастера. Если рассматривать его как «автономное» произведение, только формально зависящее от «московских» глав, тогда «Мастер и Маргарита» — безусловно, нечто большее, чем мистический детектив; если же «роман о Пилате» — это необходимая составляющая действий нечистой силы, версия о мистическом детективе становится главной.

Наиболее существенным недостатком в такой версии является то, что в «Мастере и Маргарите» имеется довольно много неточностей и несоответствий, в то время как для детектива необходима абсолютная точность [80, с. 223]. Конечно, в значительной степени это объясняется тем, что роман не был полностью отредактирован Булгаковым, но тем не менее проблема неточностей в тексте достаточно серьезна, чтобы ее полностью игнорировать.

4.3.3. Неточности в тексте

Некоторые исследователи, говоря о неточностях в тексте «Мастера и Маргариты», утверждают, что они почти неизбежны во всяком большом художественном произведении, да и читатель их обычно не замечает, «поскольку в задачи искусства не входит адекватное изображение физического мира, законов механики и т. п.» [80, с. 223]. Следует, однако, отметить, что неточности тоже бывают разные, а в таком сложном произведении, как «Мастер и Маргарита», подчас вообще невозможно понять, что же является неточностью, а что — своеобразным сюжетным ходом (ловушкой для читателя).

Исходя из этого, можно попытаться классифицировать неточности в тексте, чтобы иметь более точное представление о том, с чем же именно приходится иметь дело.

1. Неточности, которые легко поддаются логическому объяснению. К подобным можно отнести тот факт, что на Воланде при его появлении на Патриарших прудах надет серый берет, а во время разговора с Лиходеевым — черный (впоследствии оказывается, что Воланд меняет одеяние чуть ли не перед каждым выходом «на люди»). Точно также можно объяснить хромоту Воланда во время проведения бала (хотя в первой главе и указывается, что «ни на какую ногу описываемый не хромал», из главы «При свечах» следует, что у Воланда просто разболелась нога).

2. Неточности чисто описательного порядка. Так, например, во второй главе говорится, что Иешуа пришел в Ершалаим в сопровождении Матвея, а в 16-й — что Левий заболел и Иешуа отправился в Ершалаим один [89, с. 129]. Далее, в 13-й главе сообщается, что Мастер был выбрит, а в главе 24-й и в «Эпилоге» — что Мастер был с бородой. Следствие по делу Воланда, в свою очередь, не может найти ни одной афиши, извещающей о сеансе черной магии, но в то же время в главе «Вести из Ялты» говорится, что Варенуха оставил одну афишу в кабинете Римского [16, с. 540, 605]. Еще более странная вещь происходит с Могарычом: после его выдворения из квартиры Мастера он одновременно вылетает в окно дома на Садовой и выходит через дверь [Там же, с. 690]. Можно отметить и тот факт, что невидимая Маргарита во время полета на шабаш ведьм стала отбрасывать тень, а место проведения данного «сборища» именуется то берегом реки, то островом. Далее оказывается, что Коровьев и Азазелло завтракали в 4 часа дня и т. д. Данными неточностями при чтении романа вполне можно и пренебречь.

3. Неточности, связанные с неверным употреблением отдельных понятий. Так, перепуганный нечистой силой Степа Лиходеев сполз на пол, но тем не менее царапал пальцами притолоку, чего не могло случиться, поскольку притолока расположена над дверью, и хвататься Степа мог только за косяк [80, с. 223].

4. Неточности сказочного характера, связанные с описанием некоторых действующих лиц. В частности, трудно представить себе, как это громадный Бегемот уместился на плечах Бенгальского, или как грач управлял легковой машиной.

5. Неточности двусмысленного порядка, когда невозможно с точностью сказать, что же именно подразумевалось в том или ином случае. Например, в первой главе указывается, что правый глаз у Воланда был черный, а левый зеленый, а в главе «При свечах» говорится следующее: «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней» [16, с. 657]. Может быть, это вовсе не ошибка, а своеобразная «перемена полярности» в зависимости от того, с кем именно Воланд ведет беседу? Следующая «неувязка» касается мыслей Берлиоза и Бездомного по поводу Воланда: Бездомный принимает незнакомца за англичанина, Берлиоз — за немца, а буквально через две страницы Берлиоз думает: «Нет, он не англичанин» [16, с. 468]. Посчитать этот момент обычной неточностью сложно, поскольку противоречащие друг другу замечания расположены практически рядом. По этому поводу можно сделать два предположения: либо Воланд путает и искажает мысли литераторов, либо рассказчик не показывает все мысли действующих лиц. Аналогичный момент присутствует и в главе «Судьба Мастера и Маргариты определена». В ней описывается, как на закате солнца «тень шпаги, медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны» и в то же время говорится, что «Воланд был спиною к закату» [Там же, с. 740—741]. Но такое возможно, если только шпага была за спиною Воланда, что, впрочем, не соответствует описанной ситуации. Таким образом, приходится признать, что тень от шпаги двигалась в обратную (неправильную) сторону, образовывая у ног Воланда перевернутый крест. Кроме того, в данном контексте можно упомянуть и одно из замечаний рассказчика: «Что дальше происходило диковинного в Москве в эту ночь, мы не знаем» [Там же, с. 628]. Но ведь это замечание относится к той ночи, когда проходил великий бал! Что же тогда понималось под словом «диковинное»?

6. И, наконец, в романе есть сюжетное противоречие принципиального характера, а именно «двойная» смерть Мастера и Маргариты. Здесь приходится выбирать одно из двух: либо это недоработка текста (но для недоработки это как-то чересчур!), либо так и должно быть на самом деле (но в таком случае непонятно, почему же данный момент не имеет однозначного толкования).

Таким, образом, в целом можно сделать вывод о том, что при чтении «Мастера и Маргариты» неточности в тексте не только не раздражают читателя, но и заставляют задуматься над все новыми и новыми загадками романа. Что же касается детективной линии, то она от подобных неточностей совершенно не страдает, ведь чем больше загадок, тем интереснее процесс чтения.

4.3.4. Ловушка для автора

Гораздо более серьезными, чем простые неточности в тексте, представляются противоречия мировоззренческого характера, заключенные в авторской концепции «Мастера и Маргариты». Говоря о романе Булгакова, можно, конечно, согласиться с В.М. Акимовым, что «Все чтение Булгакова — это проверка нас самих на все и всякие соблазны и искушения, какие выпали на долю персонажей романа» [2, с. 5]. Но в таком заключении есть один неожиданный момент: Булгаков, мистифицируя читателя и устраивая различные ловушки, сам мог чего-то не доглядеть и в чем-то ошибиться, чему можно привести немало примеров.

1. Как уже говорилось, роман Мастера скорее выгоден дьяволу, чем Богу. Но в таком случае получается следующее: если один писатель художественно описывает ошибку, сделанную другим писателем, значит он сам ее делает, особенно если ошибка эта заключается в самой подаче материала.

2. С другой стороны, художественно описывать похождения нечистой силы и не возражать против ее действий и высказываний, значит самому содействовать распространению зла. Кроме того, в произведении, где так много реальностей и зеркальных отражений, четких ориентиров для читателя вообще не остается, а некоторые персонажи вроде того же Воланда начинают жить собственной жизнью. Здесь можно согласиться с А.А. Королевым: «Густота финального мрака, лихорадка пьяной луны, соблазны амбивалентности, смех на грани глумления — все эти порочные красоты сатанианы выдают пороки и тайные неправды авторского замысла» [72, с. 99]. Конечно, по поводу авторского замысла в литературной критике есть и более оптимистичные суждения, но абсолютно убедительными они не выглядят, и происходит это как по причине общей недосказанности романа, так и по причине чрезмерной запутанности отдельных проблем, затронутых в данном произведении. В качестве примера можно привести высказывание Т.С. Фроловой: «На наших глазах рождается новый миф, миф о Сатане, творится евангелие наоборот... но и этот миф не утвердится и не восторжествует над истиной в булгаковском романе. Автор надеется на ученика Мастера и Иешуа» [136, с. 150]. Но все дело в том, что в земной реальности Иешуа не может противостоять «ведомству» зла, а Иван Бездомный уже достаточно «обработан» тем же Воландом.

3. В «московских» главах присутствует много иллюзий и в то же время нет ни одной действительно полноценной человеческой жизни: «Мастеру и Маргарите, чью жизнь автор отмечает печатью подлинности, чтобы жить той жизнью, какой они хотят, надо умереть. Единственный ученик Мастера, Иван Николаевич Понырев, ведет ... законопослушное существование, перемежаемое припадками лунатизма. Существование же прочих либо вовсе призрачно, неподлинно, либо сводится к витально-хищническому модусу бытия в стиле незабвенной Аннушки» [44, с. 96]. Похожие высказывания можно найти и у других критиков. Так, В. Гаспаров полагает, что «И без присутствия Воланда изображенный в романе мир проникнут театрализованной мистикой. Этот мистический мир, мир безумия и балагана, ... как бы являет собой разросшуюся и заполнившую все пространство романа сцену шабаша, кружащегося в ожидании крика петуха» [34, № 11, с. 96].

4. Можно отметить и перегруженность «Мастера и Маргариты» различными парадоксами, загадками и мистификациями, которые хоть и усиливают воздействие романа на читателя, но в то же время не позволяют найти истину, прийти к правильным с точки зрения этики и морали заключениям: «Без игры света и тени, без выдумки, без необычайностей и загадок жизнь, по Булгакову, и не может быть полна. А все это уже проходит по ведомству сатаны, князя тьмы, повелителя теней, включая, кстати сказать, и тени усопших людей... И кто знает, чего во всем этом больше: всемогущества сатаны или фантазии автора, которая порою сама воспринимается как некая не ведающая ни оков, ни границ демоническая сила» [12, с. 188—189].

5. Стремление автора поставить своих героев в экстремальные ситуации временами начинает восприниматься как сгущение красок: «Боже, когда же мы, русские, избавимся от заготовки впрок, брутального резервирования обыкновенной человеческой жизни для чрезвычайностей, для чего-то, что все отменяет, что дороже самой жизни? ... Когда же мы оценим по достоинству сладость и невозвратность каждой минуты, прожитой на этой единственной и прекрасной несмотря ни на что Земле?» [44, с. 96].

6. Ни одна классификация героев «Мастера и Маргариты» и наказаний, которые они понесли, не дает однозначного ответа на вопрос о том, почему же Булгаков так поступил с теми или иными персонажами. Как отметил В. Розин, «Не исключено..., что расположение Булгакова к Воланду, Мастеру и Маргарите и пренебрежение его к судьбам обывателей есть особая форма изживания собственных проблем, а не только его жизненная философия. Правда, в этом случае отношение Булгакова к обычным людям (не художникам, не гениям) выглядит не в лучшем свете, но из песни слова не выкинешь» [116, с. 165].

7. Булгаков не показывает (если не сказать — сильно принижает) все возможности «ведомства» Иешуа. Во всяком случае, действие в романе развивается таким образом, что «ведомство» Иешуа практически ничего не может противопоставить «ведомству» Воланда: «Почему же так беспомощен у Булгакова Тот, кому, согласно вере его отцов, должна принадлежать верховная власть во Вселенной? Почему эту власть художник силой своего воображения отнял у Бога и отдал Дьяволу? Ответ тут может быть только один: Булгаков вымечтал себе ту вечность, в какую у него достало душевных сил поверить» [118, с. 91]. В конечном же результате получается так, что «Каков бы ни был Воланд, он все-таки вносит в мироздание смысл и цель. И какова бы она ни была, эта цель, лучше с нею, чем совсем без цели. Как-никак, а в мире, управляемом Воландом, существует Вечность, и рукописи там не горят» [118, с. 68].

8. Данный роман при всех его неоспоримых художественных достоинствах все же нельзя считать абсолютно удавшимся произведением: ««Мастером и Маргаритой» Булгаков, должно быть, не закончил, а оборвал свой противоречивый путь, ...отчаявшаяся душа художника обрела... символ истинного, доброго и вечного... не в правдоискательском порыве вперед, к свету, не в нравственном народном обетовании, не в Боге, наконец, а в противоположностях всему этому, в отрицающей все это силе» [122, с. 262].

Данный перечень можно продолжать и дальше, но в принципе и так очевидно, что недостатков и противоречий в авторском замысле довольно много. Подтверждением этому служит и то обстоятельство, что многие критики при рассмотрении данного вопроса придерживаются сходных точек зрения.

Примечания

1. Два других определения, выдвинутых данным автором, представляются более убедительными: «Мастер и Маргарита» — это роман тайн или роман о рассказчиках [25, с. 37, 51]. Но здесь остаются нерешенными два момента: а) как в тексте романа отличить настоящую тайну от мистификации, а серьезную загадку от розыгрыша? и б) что в романе важнее — мысли и чувства того или иного рассказчика или те события, в которых он участвует?