Вся история борьбы дьявола за роман Мастера подводит к выводу о том, что Воланд, заполучив в свои руки данное произведение и усилив его сценой прощения Пилата, скорее всего вновь восстановит его из пепла и вернет на Землю. При этом, как уже говорилось, Воланд может еще более «усовершенствовать» данный роман и преподать его частями в другом контексте. Вполне понятно, что одной из лучших «оболочек» или «оправ» для восстановленного романа Мастера были бы похождения нечистой силы, особенно если эта самая сила показывается в облагороженном и приукрашенном виде. В свою очередь, выборочное изложение романа Мастера сделает невозможным какое-либо противодействие со стороны «ведомства» Иешуа, так как формально это уже другое произведение.
Вернуть расширенный и дополненный роман на Землю дьявол может тремя способами:
1) Воланд может сам написать «сводный» текст романа и опубликовать его, прикрывшись подставными лицами;
2) Воланд способен внушить или передать некоторые идеи нового романа какому-либо живущему на Земле писателю (рассказчику). «Внушение» это может вестись самыми разными способами:
а) предоставлением рассказчику доступа к некоторым частям романа Мастера;
б) галлюцинациями или видениями, сходными с теми, что видит Иван Бездомный;
в) «случайным» знакомством рассказчика с Иваном Бездомным;
3) Воланд может предоставить рассказчику черновик романа, написанный частично им самим и частично Мастером, с правом внесения собственных изменений.
Конечно, предположения, связанные с возвратом видоизмененного романа на Землю, выглядят совершенно фантастическими, но между тем они вполне соотносятся с некоторыми моментами в творчестве Булгакова. Во всяком случае, некая рукопись, попадающая к автору (рассказчику) при загадочных и трагических обстоятельствах, — это основной сюжетный элемент в рассказе «Морфий» и в «Театральном романе». Но если «Морфий» достаточно далек по сюжету от «Мастера и Маргариты», то про «Театральный роман» этого сказать нельзя. Сходство здесь проявляется как в отдельных персонажах (Ликоспастов и Могарыч, Максудов и Мастер, Тулумбасов и ведущий из сна Никанора Ивановича, буфетчик Независимого Театра и буфетчик Варьете), так и в ключевых фразах («Я прочитал ваш роман»), не говоря уже о конкретных описаниях типа кота, взбирающегося по портьере. Между тем буквально на первой странице «Театрального романа» сообщается: «Сергей Леонтьевич заявлял, что, уходя из жизни, он дарит мне свои записки с тем, чтобы я, единственный его друг, выправил их, подписал своим именем и выпустил в свет» [16, с. 347]. Кто знает, может быть нечто подобное произошло и в «Мастере и Маргарите», пусть даже на это и нет прямых указаний? (Между прочим, и в «Театральном романе» не указывается, почему рассказчик оказался единственным другом и душеприказчиком Максудова, как не сообщается и том, где они встретились и познакомились. Более того, складывается впечатление, что последняя воля Максудова для рассказчика была полной неожиданностью). Разумеется, следует отметить и то, что сама ситуация, связанная с передачей материалов для нового романа, скорее всего была гораздо более сложной, чем в «Театральном романе». При всей спорности подобной версии она тем не менее проясняет некоторые вопросы, возникающие при чтении «Мастера и Маргариты».
1. Становится понятной разница между рассказчиком и самим Булгаковым. Замечания рассказчика — это одно, а замысел автора «Мастера и Маргариты» — это совсем другое. (При этом, впрочем, следует отметить, что большинство исследователей смешивают уровни автора-творца и повествователя-рассказчика [18, с. 103]).
2. Снимается вопрос о том, откуда рассказчик вообще располагает такими сведениями, ведь он не был непосредственным участником всех описанных в романе событий и не мог в должной мере получить их от других людей.
3. С другой стороны, логичным является и то, что рассказчик не владеет всей информацией о действиях и замыслах нечистой силы — Воланд просто не все ему сообщил.
4. Художественная реальность, заключенная в романе Булгакова, парадоксальна по своей сути и может проявляться в самых неожиданных аспектах. Некоторая разнородность повествования в «Мастере и Маргарите», связанная с тем, что мир там дается глазами и Воланда, и Мастера, и Ивана Бездомного, и собственно рассказчика, в рамках художественной реальности объясняется просто: данный роман — это до некоторой степени «сборная конструкция», возникшая по воле Воланда.
5. В свою очередь, «зеркальность» «московских» и «ершалаимских» глав «Мастера и Маргариты» объясняется тем, что новый («расширенный») роман был написан специально для усиления некоторых моментов старого романа, то есть романа о Понтии Пилате. В этом отношении «Мастер и Маргарита» — это не только «роман в романе», но и «роман за романом».
6. Версия о новом («сводном») романе позволяет прояснить и загадочную сцену на Патриарших прудах. По сути дела, Воланду было необходимо не только усилить роман Мастера новым материалом, но и дать ссылку на себя самого, на свою роль в ершалаимских событиях, поскольку именно эта ссылка позволит роману Мастера зазвучать так, как это нужно дьяволу. При этом в «Мастере и Маргарите» есть и вторая ссылка подобного рода — ее вынужден сделать Мастер в разговоре с Бездомным.
Если в целом все-таки допустить, что Воланд напоследок устроил такой «фокус», то возникают два вопроса: кто был автором «сводного» текста (или первоначальных заметок) и кто был непосредственным рассказчиком?
Что касается первого вопроса, то в «ведомстве» Воланда могут быть два возможных автора нового романа — сам Воланд и Мастер. Однако если рассмотреть эти две кандидатуры, то по поводу их авторства возникает немало сомнений. Так, Воланд вряд ли был автором «сводного» текста: 1) здесь наверняка сработал тот же комплекс причин, который уже назывался применительно к роману Мастера; 2) деятельность двух «ведомств» была бы описана подробнее. В целом можно предположить, что дьявол наметил только общий план и структуру будущего романа.
Мастер, находясь в своем вечном доме и получая информацию от Воланда, вполне мог бы написать что-либо подобное, но и здесь находится немало возражений: 1) Мастер дал бы более четкую оценку действиям Воланда; 2) он мог бы описать похождения нечистой силы, но вряд ли бы стал возвращаться к своему прежнему роману, который стал ему ненавистен; 3) с другой стороны, Мастер более подробно показал бы судьбу своего ученика — Ивана Бездомного. Подобные замечания приводят к выводу, что Воланд мог использовать отрывки из прежнего романа о Пилате и в лучшем случае — некоторые новые наброски, сделанные Мастером, но никак не законченное произведение.
Таким образом, из приведенных трех вариантов развития событий наиболее правдоподобным является второй, согласно которому «сводного» текста романа в «ведомстве» Воланда не было — его еще надо было написать, и написать на Земле. Поэтому уместным будет рассмотреть вопрос о личности рассказчика в «Мастере и Маргарите». В этом отношении наибольший интерес представляет точка зрения А.З. Вулиса и М.А. Гаджиева: рассказчиком скорее всего был Иван Бездомный, поскольку именно он выражал желание написать роман: «...меня другое теперь интересует ... я другое хочу написать» [24, с. 351; 29, с. 131]. Однако и в данной версии есть определенные противоречия:
1) Иван Бездомный при его дотошности попытался бы «разъяснить» в своем произведении все вопросы, а не создавал бы еще большие загадки;
2) Бездомный не мог знать о многих подробностях, описанных в «Мастере и Маргарите» (например, о появлении неудачливых визитеров в квартире № 50). Конечно, об этих подробностях ему мог сообщить Воланд, но, как выясняется в конце романа, Бездомный не знает даже о том, что влечет его к старинному особняку, равно как ничего не знает и про Николая Ивановича, ищущего свою Венеру;
3) Бездомный не говорит о том, что же именно его заинтересовало. И раз уж в конце книги сообщается, что Иван Николаевич посвятил себя истории, то можно предположить, что он стал изучать эпоху зарождения христианства и продолжил дело Мастера;
4) ученик Мастера все-таки не поднялся до уровня, достаточного для написания такого романа. В конечном итоге он достигает лишь уровня своего первого наставника Берлиоза — уровня разностороннего, но бесплодного знания [70, с. 9].
Остается заключить, что роман написал совершенно посторонний человек, которому Воланд каким-то образом передал некоторую информацию о своих «гастролях» в Москве, равно как и о романе Мастера.
В литературной критике по поводу позиции рассказчика существуют различные точки зрения. Некоторые исследователи, как например, Г.А. Лесскис, считают, что рассказчик, в отличие от Мастера, лишен дара божественного всеведения — он постоянно оговаривается, что чего-то не знает, а в чем-то опирается на слухи [80]. Другие же критики полагают, что рассказчик «...то и дело проговаривается о своей глубочайшей осведомленности в происходящих событиях. Дает он знать читателю, что и сожженная рукопись романа Мастера ему известна» [79, с. 54; 129, с. 178]. Обобщая, можно предположить, что рассказчик располагал весьма значительной информацией, но не имел представления о том, кому и зачем нужно написание такого романа. В целом же получилась очень интересная ситуация: новый роман оказался как бы «слепленным» из впечатлений и мыслей различных людей, или, иначе говоря, из различных «измерений»:
1) мира фактов и иллюзий Воланда, его дьявольских афоризмов и опытов над людьми;
2) мироощущений Мастера, его романа о Пилате и Иешуа, а также истории борьбы Мастера со злом;
3) впечатлений Ивана Бездомного, причем данный персонаж находится как бы в раздвоенном состоянии;
4) точки зрения официального следствия по делу Воланда. (В ранних редакциях романа прямо говорится о том, что рассказчик стремится получить информацию у Кондрата Васильевича, начальника 115-го отделения милиции, которому было поручено расследование [129, с. 178]);
5) отступлений и комментариев самого рассказчика.
Таким образом, Воланд в итоге получает суперроман, который может стать мощным оружием в борьбе дьявола против Бога. Данное произведение характеризуется следующими особенностями:
1) в нем излагается выгодная дьяволу версия евангельских событий, искусно разбитая на части и дополненная при участии самого Воланда;
2) нечистая сила показывается в привлекательном виде, и к тому же проводится мысль о том, что Воланду ничего не трудно сделать, в том числе и то, чего не может сделать «ведомство» Иешуа;
3) идея добра неоднократно дискредитируется, и эта дискредитация проводится самыми изощренными методами;
4) благодаря немыслимому смешению различных реальностей нечистая сила прячет все концы в воду, так что уличить дьявола в чем-либо становится практически невозможным (во всяком случае, в смерти Мастера и Маргариты его прямой вины нет!);
5) афоризмы, приводимые в романе, легко могут ввести в заблуждение любого читателя;
6) наличие в романе большого количества сложных вопросов и загадок неизбежно приведет к созданию будущими читателями различных версий случившегося, то есть в конечном счете — к созданию новых иллюзий.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |