Весь разговор между Матвеем и Воландом, состоявшийся на крыше «одного из самых красивых зданий в Москве», состоит из сплошных загадок, с большим трудом поддающихся логическому осмыслению. Так, например, загадочна первая же фраза Воланда, обращенная к Левию Матвею: «Ба! — воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, — меньше всего можно было ожидать тебя здесь» [16, с. 741]. Слово «здесь» можно толковать, по крайней мере, тремя способами.
1. В России, как стране, отпавшей в XX в. от Бога. Данное толкование, однако, выглядит слишком общим и бездоказательным.
2. Во вполне определенном месте, а именно на крыше Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Подобное толкование выглядит вполне правдоподобно, особенно если учесть ранние редакции «Мастера и Маргариты», в которых нечистая сила поджигает чуть ли не всю Москву, но библиотека остается нетронутой. Более того, в одной из ранних редакций Коровьев с Бегемотом даже спускаются с крыши и проходят по залам библиотеки, но порядок не нарушают, а на выходе из библиотеки даже сдают читательские листки как примерные читатели [15, с. 167—170]. Образ библиотеки в таком контексте можно понимать в трех смысловых значениях: а) как наглядное подтверждение библейского изречения о том, что знания умножают человеческую скорбь; б) как интерпретацию мысли И. Гете о том, что «Заблуждения хранятся в библиотеках, истина живет в человеческом духе. Одна книга порождает другую, и так до бесконечности, духу же отрадно соприкосновение с вечно живыми празаконами, ибо ему дано постичь простейшее, распутывать запутанное и прояснять для себя темное» [149, с. 382]; в) как определенный символ, воплощающий в себе человеческие попытки постижения окружающего мира. Другими словами, человеческая жизнь — это дьявольский лабиринт познания [66, с. 75], а библиотека — частный случай (или наиболее яркое выражение) такого лабиринта.
3. Просто на крыше как месте, неподходящем для встречи личностей такого ранга. Судя по тому, что для Воланда визит Матвея не был неожиданностью, можно предположить, что данное слово было употреблено преимущественно в третьем значении, то есть как своеобразный упрек «ведомству» Иешуа за плохо организованную встречу. И действительно, со времени «извлечения» Мастера прошло довольно много времени — ночь с пятницы на субботу и большая часть субботы — а «ведомство» добра медлило с решением. «Нехорошая квартира» подавала признаки жизни, милиция пыталась поймать злоумышленников, Коровьев с Бегемотом вовсю потешались над московской публикой и ... ничего не происходило. Наконец, Воланд занял самую заметную позицию на крыше здания и только тогда к нему пожаловал «предвиденный гость». Все это вполне может говорить о том, что Воланду своими действиями все-таки удалось поставить «ведомство» Иешуа в затруднительное положение. (Во всяком случае, Левию Матвею было бы наивно объяснять свой запоздалый визит стремлением восстановить «естественный порядок событий» и «законную» судьбу Мастера и Маргариты!) Но плохо организованная встреча — это еще полбеды. Гораздо более серьезным представляется сам «приговор», выносимый «ведомством» добра Мастеру. Как справедливо отметила Л.Ф. Киселева, суждение о Мастере нельзя назвать характерным для Иешуа, «...решительно всех прощающего, всех понимающего и всех считающего добрыми людьми. Оно тем более неожиданно, что относится к такому «тихому» герою, как Мастер» [61, с. 240]. Подобную ситуацию данный автор пытается «смягчить» предположением, что догматичный и прямолинейный ученик Иешуа в данном случае действовал на свой страх и риск без ведома учителя и только лишь прикрывался его именем [60]. Причина такого поступка Левия вполне понятна — это неприятие Мастера, который как бы снова попустительствовал смерти Иешуа [Там же].
На наш взгляд, дело обстоит куда хуже, и подобная инициатива исходит все-таки от самого Иешуа. Это можно подтвердить следующими положениями:
1) маловероятно, чтобы какие бы то ни было контакты «ведомства» добра с дьяволом проходили бы без непосредственного контроля Иешуа; 2) Воланд дает Мастеру понять, что его роман прочитали, то есть прочитали различные лица в «ведомстве» Иешуа, а не только Левий Матвей; 3) вряд ли Иешуа сам бы пропустил появление произведения, затрагивающего близкую ему тему, и никак на это не среагировал; 4) умоляющая интонация Матвея свидетельствует о том, что он действует вынужденно и не по своей воле. В противном случае он бы более активно требовал выполнения своих планов.
Необходимо отметить, что некоторые критики не только не согласны с тем, что говорит Матвей Воланду, но и вообще склонны подвергать сомнению всю сцену их встречи. В таком случае «либо тень Левия, преисполненная волей Воланда, прибыла из эгрегора — коллективного духа людей, верующих в писания Левия о делах и учении Иешуа», либо Левий — «говорящая галлюцинация, наваждение, изображенное Воландом в целях самовозвеличивания себя в глазах своей свиты и Маргариты с Мастером, избравших участь стать безвольными тенями, обретя покой, предложенный им Воландом от имени Иешуа» [86, с. 143]. На наш взгляд, подобная версия еще более уязвима, чем версия о самоуправстве Левия: 1) Воланд не так прост, чтобы самозабвенно любоваться собственными «живыми картинками»; 2) Никаких посторонних свидетелей на крыше не оказывается, и Мастер с Маргаритой о разговоре дьявола с представителем «ведомства» добра имеют очень смутное представление; 3) Матвей действительно раздражает Воланда, и их взаимная неприязнь выглядит вполне естественной.
Возвращаясь к разговору Левия с Воландом, следует отметить, что его продолжение не менее загадочно, чем завязка. Воланд первым делом начинает критиковать Левия, называя его «глупым». Данное обстоятельство тем более странно, что ведь и Иешуа в свое время критиковал Матвея за неправильное толкование его высказываний. Другими словами, любое человеческое слово в принципе должно «падать» либо в сторону добра, либо в сторону зла, а здесь этого не происходит [56, с. 21]. Объяснение данному факту найти чрезвычайно сложно. Можно, пожалуй, предложить только две версии, объясняющие данный парадокс:
1) раз в мире «все правильно» и все устоялось, то экстремальные ситуации, равно как и слишком упорные «экстремисты», не нужны ни тому, ни другому «ведомству»;
2) земное добро и зло и космическое добро и зло — это, по-видимому, разные вещи. Космическое добро покинуло мир, не найдя в нем своего места, но в то же время нельзя сказать, что и Воланд очень уж преуспел в своих экспериментах. Таким образом, и Иешуа, и Воланд сокрушаются о том, что истинное положение вещей до людей не доходит, и они продолжают строить на этот счет различные иллюзии, не всегда выгодные космическим «ведомствам».
В довольно пространном отступлении Воланда, помимо упрека Левию Матвею, есть и более глубокий намек, обращенный не столько Матвею, сколько к самому Иешуа. Речь Воланда можно истолковать следующим образом: по большому счету, добро (или свет) имеет внеземную природу, а в самих людях его все-таки не достает (недаром же, если что-то случается, всегда ищут корни зла, но никак не корни добра). Поэтому попытка установить на земле царство света действительно может привести к уничтожению всего живого.
Далее Воланд еще более озлобляет Матвея, называя его «рабом». Матвей, со своей стороны, тут же начинает доказывать, что он не раб, а ученик Иешуа. Между тем данное слово можно было понять и по-другому: Матвей — раб своих представлений, и ему явно не хватает самокритики. Получается, что два собеседника действительно говорят на разных языках.
Наконец, дело подходит к самому главному — к выполнению просьбы Иешуа. Воланд, отлично знающий судьбу Мастера, тем не менее задает Левию не слишком корректный и даже издевательский вопрос: «А что же вы не берете его к себе, в свет?» [16, с. 742]. Матвею ответить на этот вопрос толком не удалось, ведь одно дело, если причиной «распределения» Мастера в «ведомство» Воланда явилась его собственная жизнь, а другое — если таковой причиной стал его роман. Но если принимать во внимание вторую причину, то тогда получается, что «ведомство» добра не заинтересовано, чтобы роман Мастера, как говорится, вышел в свет. (А имея столь могущественного покровителя, как Воланд, Мастер, если бы остался жив, вполне мог это сделать!)
В конце концов Воланд соглашается выполнить просьбу Иешуа, и формально роман Мастера сжигается еще раз. Но при этом «ведомство» добра не учло силу и многозначность дьявольского афоризма «Рукописи не горят!». В самом деле, Воланд не давал по поводу романа Мастера никаких конкретных обязательств, так что не может быть твердой уверенности в том, что однажды этот роман снова не возникнет из небытия, а его основные идеи не будут использованы очередным Мастером, пусть даже и в другом контексте.
Говоря о борьбе дьявола за душу Мастера и его роман, следует отметить, что в литературной критике по этому поводу нет единой точки зрения. Одни авторы, как, например, А.А. Королев [72, с. 95] или уже упоминавшийся в начале главы Б.В. Соколов, считают, что цель Воланда — похищение души Мастера, а также заполучение в свои руки его романа. Другие, как, например, Т.В. Рыжкова, придерживаются противоположного мнения: жизненный путь Мастера «...не приводит его к «свету», поэтому даже без союза с Воландом Мастер должен после смерти остаться в «ведомстве» «князя тьмы». Встреча Мастера с Воландом в романе происходит только благодаря Маргарите, а избавление от страданий — благодаря заступничеству Иешуа. Без просьбы «света» обретшие друг друга влюбленные были бы оставлены на земле, в их «тайном приюте», и читатель может представить, как сложилась бы их судьба. А раз так, то вмешательство высших сил не приводит к изменению самой жизни, ее сути, оно лишь ускоряет течение событий» [117, с. 99]. Однако подобная версия выглядит более спорной, чем версия о поединке Воланда и Мастера:
1) попал бы Мастер на основании своей обычной земной жизни в «ведомство» Воланда или нет — это еще вопрос. Конечно, его не назовешь большим праведником, но по сравнению с другими персонажами «московских» глав он не такой уж и грешник! Кроме того, нельзя забывать, что Мастер — гениальный писатель, а не обычный обыватель, и дело заключается не в его личной жизни, а в его романе. Как справедливо отметила О. Солоухина, решение «ведомства» добра о том, что Мастер не заслужил света, «...выносится как результат прочтения его романа, а не на основании оценки его жизненного поведения, что обычно упускают из виду исследователи, трактующие эту сцену» [129, с. 177];
2) Мастер встретился с Воландом отнюдь не благодаря Маргарите — это Воланд воздействовал на него через Маргариту. Даже сама Т.В. Рыжкова вынуждена отметить, что «Нерешенным пока остается вопрос, почему именно Маргарита нужна Воланду для выполнения обязанностей королевы бала» [117, с. 100];
3) «распределение» Мастера и Маргариты в ад «заступничеством» со стороны Иешуа назвать трудно;
4) как бы сложилась судьба Мастера и Маргариты, если бы они остались на Земле, тоже доподлинно неизвестно. Во всяком случае, все то, что им раньше казалось страшным, неожиданно предстало либо в отстраненном, либо в комическом виде. Здесь можно вспомнить эпизод про незадачливого визитера, которого Маргарита страшно перепугала известием об аресте Могарыча;
5) «ускорение» событий — дело весьма сомнительное, и, скорее всего, изменения в земной жизни в таком случае неизбежны.
Таким образом, версия о поединке Воланда и Мастера представляется все-таки более убедительной. Заканчивая анализ разговора Воланда с Матвеем, можно отметить, что дьявол ничего не потерял от встречи с представителем «ведомства» добра, и его скорее беспокоит другой момент — как усилить (в свою пользу) роман Мастера, не вызвав у того никаких подозрений.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |