Сцены «великого бала у сатаны» в романе «Мастер и Маргарита» сегодня подробно описаны, а многие их источники установлены. Я не буду касаться истории этого вопроса, так как практически все сведения можно отыскать в энциклопедии Б.В. Соколова «Булгаков», в статьях М.О. Чудаковой, Ю.М. Смирнова и некоторых других работах. Между тем, существуют литературные произведения, которые ускользнули от внимания исследователей. Имена их авторов в настоящее время почти забыты, а печатные источники практически исчезли из библиотечного доступа.
Пролить свет на замысел создания сцен «великого бала у сатаны» в романе «Мастер и Маргарита» может творчество немецкой романистки Лолы Киршнер (1854—1934), печатавшейся в России под псевдонимом Осип Шубин. В 1905, 1908, 1912 годах издательство А.А. Каспари выпустило собрание ее сочинений, в общей сложности насчитывающей пять томов. В него вошли 12 романов, четыре повести, два рассказа и одна легенда. Материал, предоставленный широкой русской публике, согласимся, солидный, но мало кто из современных читателей обращался к произведениям этой романистки. Тем более в свете темы доклада нам будет интересно посмотреть на ее «легенду» — «Бальный зал графа Линкебека». Повесть имеет прямое отношение «к великому балу у сатаны» и главной героине романа Маргарите.
Как и бальный зал Воланда, зал Линкебека тоже имеет большие размеры и строился специально для небывалого случая — обручения любимой и единственной дочери графа — Маргариты — с французским рыцарем. По сути дела, «зал прекрасной Маргариты» у Л. Киршнер напоминает бальный зал Воланда, — своеобразное преддверие для спасения, обручения и «вечного покоя». Сам Воланд, сатана и устроитель бала, также имеет параллель в повести Киршнер. Он очень похож на графа Линкебека. Линкебек назван в «легенде» «великим грешником», а эпитет, применяемый к Линкебеку — «стареющий граф» — указывает на возраст Воланда, который проявляется не только в количестве прожитых лет, но и в портрете: апоплексически старческом лице, крайней ленивости и неряшливости, бесстеснительности и развязности перед молодой особой:
Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навек сжег загар.
Воланд широко раскинулся на постели, был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече. Одну голую ногу он поджал под себя, другую вытянул на скамеечку [1, с. 518].
Чтобы усилить впечатление старческой немощи персонажа, Булгаков показывает его в ночной сорочке на балу и опирающимся на шпагу вместо трости, что очень удивляет «королеву бала»:
Поразило Маргариту то, что Воланд вышел в этот последний великий выход на балу как раз в том самом виде, в каком был в спальне. Все та же грязная заплатанная сорочка висела на его плечах, ноги были в стоптанных ночных туфлях. Воланд был со шпагой, но этой обнаженной шпагой он пользовался как тростью, опираясь на нее [1, с. 537].
Источник сюжета «Мастера и Маргариты» находим и в образе новой жены графа Линкебека Мерседес. Мерседес принадлежит к той череде отравителей и отравительниц, которые проходят на балу перед булгаковской Маргаритой. Но ближе всего, по-видимому, ее образ стоит к госпоже Тофане, поставившей заказные отравления на массовый поток. К прототипу Тофаны ведут сразу два веских обстоятельства: происхождение Мерседес и история ее жизни после вселения «злого духа». Мерседес родилась и выросла в Испании, в Испанию ездила хоронить мать, а Тофана в романе Булгакова носит на ноге орудие инквизиторской пытки — «испанский сапожок». Второе обстоятельство: когда «злой дух» вселился в тело мачехи, она в разгар бала в качестве подарка преподнесла падчерице зачумленный «платок из фантастической пестрой арабской материи», от которого невеста через два дня умерла. «Страшная чума произвела большие опустошения в городе, — пишет Л. Киршнер, — и, странным образом, в высших классах общества, пощадив бедное население». Но графиня Мерседес «злым чудом спаслась от заразы» и «много лет спустя» «сильно изменилась от угрызений совести» [8, с. 61—62] и ушла в монастырь. В отличие от Киршнер, Булгаков не дает такого послабления судьбе своей героини: она не раскаивается и не уходит в монастырь, лишь внешне напоминает монахиню и вдобавок ко всему носит на шее орудие убийства: «К Маргарите приближалась, ковыляя, в странном деревянном сапоге на левой ноге, дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная и почему-то с широкой зеленой повязкой на шее» [1, с. 530].
В случае с Мерседес повязка напоминает о платке, подаренном в день обручения Маргарите, в случае с Тофаной — ленту, которой сами тюремщики, не прибегая к услугам инквизиции, «сгоряча удавили» убийцу, сведшую на тот свет «около пятисот неудачно выбранных мужей».
Наконец, о музыке, смерти и празднующих на балу Воланда привидениях, встреченных булгаковской Маргаритой, напоминает описание дома Линкебека через много лет после случившегося:
В одном из тех живописных бельгийских городов, которые одновременно напоминают Севилью и Венецию и южный стиль построек которых находится в загадочном противоречии с серым северным небом и неуклюжим белокурым фламандским народом, на берегу темного канала возвышается дом, большой, мрачный и пустынный, такой пустынный, что ничего пустыннее не может существовать на свете.
Оконные стекла уже давно ветром и непогодой вышиблены из жилых рам, каменные карнизы искрошены, стройные колонны потрескались, стены во многих местах потеряли свою штукатурку. Ни одна травинка не растет в трещинах, никакой мох не покрывает сырого строения; даже совы и змеи избегают его и даже самый отчаянный бродяга побоялся бы укрыть свое зябнувшее тело в этих необитаемых местах. Со стонущей стремительностью мчится канал мимо, точно какой-то ужас гонит его воды прочь от этого проклятого берега.
Неизменно черное и молчаливое из года в год высится это таинственное здание, как из камня изваянный памятник великого грешника. Только однажды в год, на двадцать первое октября, бывает слышно движение за серыми стенами. Там танцуют неопределенные фигуры внизу, в фантастически разукрашенной пристройке с остроконечными оконными рамами, в танцевальном зале прекрасной Маргариты, под расплывающиеся звуки ужасной музыки, танцуют бледные, со впалыми глазами, в разукрашенном золотом одеяниях, танцуют до самого рассвета. Затем тихая музыка переходит в дикий гул и стон, привидения исчезают — и все делается молчаливым и пустынным, что ничего не может быть пустыннее в целом мире Божьем» [8, с. 53—54].
Думается, страшная средневековая «легенда», написанная мастером бульварного романа Л. Киршнер, своей величественной красотой смерти и диссонансной музыкой могла привлечь внимание Булгакова и отразиться на страницах глав «При свечах» и «Великий бал у сатаны».
«Средневековая легенда» «Нахэма»1 другой почти забытой писательницы Серебряного века В.И. Крыжановской (Рочестер) не могла не оказать влияния на содержание главы «Великий бал у сатаны», а так же стоящих рядом глав: «Полет», «При свечах» и «Извлечение мастера». Произведение было напечатано в 1900 году в Санкт-Петербурге, в типографии В.В. Комарова, и в настоящее время не сохранилось в библиотеках страны. В «перестроечные годы», в 1991 году, самарское книжное издательство отпечатало его с «небольшими сокращениями и изменениями» в типографии ПО «Экран», но оно затерялось среди бесчисленных репринтов и некачественных переизданий, удовлетворяющих потребности большого книжного бума. Не имея в руках полного текста «Нахэмы», я буду пользоваться его сокращенным вариантом.
Оккультный сюжет «Нахэмы» так же, как и оккультный сюжет «Мастера и Маргариты», сложный и запутанный, впитал много мотивов Серебряного века, и среди них — мотив шабаша, кульминация которого у Булгакова названа «Великим балом у сатаны». Я попытаюсь вкратце изложить фабулу, чтобы, с одной стороны, заинтересовать, а с другой — не расстроить наперед излишними подробностями читателей эзотерической литературы. В отличие от двух шабашей в романе «Мастер и Маргарита» (окрестности «меловой горы» в главе «Полет» и глава «Великий бал у сатаны»), в «Нахэме» шабашей много — они устраиваются каждые две недели, и руководит ими не справедливый и мудрый «профессор черной магии» Воланд, а злой и коварный маг Леонард. В начале повести по просьбе старой колдуньи он спасает от костра инквизиции ни в чем не повинную девушку Леонору, затем женится на ней, и, выполняя желание очередной «царицы шабаша» Леоноры, делает ей сюрприз — двойника Нахэму, чтобы для своих темных дел похитить влюбленного в нее рыцаря Вальтера де Кюссенберга, а по истечении времени саму Леонору выдать замуж за «старого грешника» графа Ридинга. Влюбленные Леонора и Вальтер встречаются в замке, посещают и разгоняют шабаши, а в финале при помощи отца Лазаря Леонора расстраивает все козни мессира Леонарда, на деле оказавшимся не дьяволом, а магом и чернокнижником, «живым мертвецом» и руководителем ордена люциферистов Бергольдом Шварцфельсом, «нечестивым отцом» Беатусом. Леонора, приобщаясь к Святым тайнам и славя Господа, погибает, но погибает и Леонард, «превращаясь лишь в небольшую кучку пепла» [3, с. 77].
Однако сюжет, пересказанный так кратко, не всегда может отразить художественные детали, в которых мы узнаем следы великого романа Булгакова. Между тем их немало, но они, как мне представляется, были использованы Булгаковым при создании «Мастера и Маргариты»; по крайней мере, по ним можно с уверенностью сказать, что повесть В.И. Крыжановской в круг чтения Булгакова входила.
Во-первых, с начала повести обращает на себя внимание «маленький рыжий человек» Оксорат, неизменный слуга Леонарда и проводник Леоноры, всегда и вовремя оказывающий свои услуги. Таким же образом проявляет свою активность в романе человек из свиты Воланда — рыжий Азазелло, устанавливающий контакты с Маргаритой. Во-вторых, псевдокрещальный обряд, в котором участвует Леонора (подготовка к шабашу и сам шабаш), очень похож на обряд посвящения Маргариты. В него входят такие сцены, как любование перед зеркалом собственным телом; омовение в бассейне; получение амулета; переходы в другие залы; двойное причащение кровью; наблюдение за процессом шабаша на отведенной для этого площадке; исполнение личных желаний (вызов душевнобольных возлюбленных). Я проиллюстрирую это фрагментами текстов обоих произведений, следуя логике их движения. Лишь одна сцена окажется хронологически нарушенной — сцена на площадке для шабаша. В «Нахэме» за новым шабашем с площадки будет наблюдать Леонора с влюбленным в нее рыцарем Вальтером, в «Мастере и Маргарите» Маргарита на площадке останется со свитой Воланда и Наташей. «Нахэма»:
— Подойди, Леонора! Отчего ты дрожишь и опустила глаза? Ты боишься меня? А, между тем, я не сделал тебе никакого зла, а только спас от ужасной и позорной смерти... Сядь здесь, — он указал ей на табурет. — На, выпей это и успокойся. Ты думаешь, что попала в сам ад. Но могу уверить тебя, что ад, каким ты его представляешь, вовсе не существует.
Он взял со стола кубок, наполнил его красной жидкостью и подал Леоноре. Та послушно выпила. Тотчас же живительная теплота пробежала по ее жилам [3, с. 15; курсив везде наш. — В.К.]. <...>
В центре комнаты был устроен довольно глубокий стеклянный бассейн, наполненный фосфоресцирующей водой. <...> Она не оказала ни малейшего сопротивления, когда мэтр Леонард положил ее на стол и стал быстро раздевать. Казалось, что одежды сами расстегивались и спадали на пол. Затем он поднял ее и бросил в бассейн. <...>
Заклинатель достал Леонору из бассейна и положил ее на пол. Никогда еще Леонора не чувствовала в себе такой жизненной силы. Волосы и тело ее были совершенно сухими. Когда мэтр Леонард подвел ее к большому зеркалу, молодая девушка была поражена своей собственной красотой. Но красота эта стала какой-то необычной, в ней ощущалось что-то демоническое. <...>
Они прошли две комнаты со сводчатым коридором между ними. При их приближении двери открывались сами собой. Затем они вошли в один из больших залов, который был полон народа. И благородные дамы, и крестьянки, и мещане, и сеньоры — все были на одинаковом положении.
Странная толпа радостными криками приветствовала владельца замка и его даму, когда Леонард представил ее в качестве своей невесты. Затем все прошли в соседний зал, посредине которого стоял громадный стол в виде подковы, уставленный дорогой посудой и изысканными блюдами. <...>
Все с шумом встали и ревущей толпой окружили жениха и невесту, подталкивая их к двери, закрытой волосатой занавесью. За дверью был длинный зал, заканчивающийся полукругом. <...> Сам жертвенник был задрапирован черным. На нем горели две свечи из черного воска и стоял кубок с красной жидкостью.
Толпа подвела жениха и невесту к подножию жертвенника. Один из присутствующих, старик с седой бородой, поднялся на ступени и, после полной цинизма речи, взял кубок и подал его мэтру Леонарду. Последний отпил из него и передал Леоноре, которая послушно осушила его.
Жидкость опалила огнем губы и горло девушки. Затем тот же старик подал жениху кольцо с черным бриллиантом, который тот надел на палец Леоноре. Присутствующие, затянув песню, образовали вокруг новобрачных хоровод, скоро перешедший в ужасную оргию. Но при первом крике петуха вся эта отвратительная толпа бесшумно рассеялась, будто разогнанная порывами ветра стая ночных птиц.
Леонора проснулась поздно. Она лежала в той же комнате, что и вчера, и со страхом спрашивала себя, уж не мучил ли ее во время сна ужасный кошмар. Но нет! Черный бриллиант, сверкающий на ее пальце, служил доказательством реальности всего происшедшего. На камне была вырезана миниатюрная голова козла [3, с. 17—19]. <...>
— Ты угадываешь мои желания раньше, чем я их выскажу — с восхищением и благодарностью ответила она. — Да, я пришла просить тебя дать мне какое-либо занятие. Я скучаю без тебя. Научи меня делать заклинания. Жена мэтра Леонарда, мне кажется, должна быть тоже немного колдуньей, — прибавила она, наклонясь к его плечу.
Мэтр Леонард рассмеялся металлическим смехом.
— О, дорогая моя! Немножко колдуньей ты была всегда. Твои глаза и золотистые волосы околдовали не одно сердце! Что же касается того, чтобы научить тебя моему знанию, то это очень трудно. Слишком опасно знать только отрывки его. Но доставить тебе развлечение я могу. Не хочешь ли ты взглянуть в магическое зеркало? В нем ты сможешь увидеть, что делают во Фрейбурге твои подруги или рыцарь Кюссенберг. Или ты предпочитаешь увидеть умерших? Могу показать тебе и их.
— Умерших? — задумчиво повторила Леонора. — О, как бы я была бы тебе благодарна, если бы показал мне мою тетю и моего отца [3, с. 23]! <...>
— Скажи мне, кто ты, странный и ужасный человек? Велико твое знание и велико твое могущество. Кто же ты?
— Леонард, усмехнувшись, ответил:
— Маленькая царица шабаша, я — мэтр Леонард! Я тот, кого называют дьяволом [3, с. 26]! <...>
Леонора вскрикнула и сжала голову руками. Она упала перед Леонардом на колени, и, умоляюще воздев к нему руки, взмолилась:
— О Леонард! Спаси его! Избавь его от ужаса пытки! Не оставь его в руках жестоких врагов!
Сардоническая улыбка скользнула по губам чародея.
— Хорошо, хорошо! Так как ты его любишь и интересуешься его судьбой, я спасу его и сделаю нашим [3, с. 47]! <...>
— Да, мессир, вы очень больны. Но прежде, чем напомнить Вам обо всем, что случилось, я предлагаю Вам поесть и попить, так как Вам нужно набраться сил, — ответил доктор.
Вальтер повиновался. Он ел с большим аппетитом и казался вполне выздоровевшим, но в голове он чувствовал кукую-то пустоту [3, с. 49]! <...>
На следующий день явились чиновные люди арестовывать Вальтера. Его, понятно, не нашли. Слуги же показали правду: ночью приехал доктор и увез с собой их молодого господина, но куда и насколько времени — этого никто не знал» [3, с. 50].
— Веди меня хоть в ад, лишь бы нам быть вместе! — воскликнул Вальтер.
С криком радости Леонора обняла его и увлекла с собой.
По узкой и крутой тропинке они спустились в глубокое ущелье и поднялись на противоположный склон. Они вышли на обширную каменистую площадку, заполненную людьми всех званий и полов. <...>
Леонора и Вальтер встали в первом ряду. Перед ними продефелировала отвратительная процессия, состоящая из чертенят и жаб. Промчался гигантский черный баран с огненными глазами. На спине его сидела молодая красивая женщина. Длинные черные волосы ее развевались по ветру. Обеими руками впилась она в густую шерсть своего скакуна, который одним громадным скачком оказался в центре круга.
— Это царица шабаша, — пробормотала Леонора» [3, с. 55].
«Мастер и Маргарита»:
Ощипанные по краям в ниточку пинцетом брови и черными ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда пропал мастер, бесследно пропала. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос развилась.
На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы [1, с. 496; курсив везде наш. — В.К.]. <...>
Маргарита наклонилась к глобусу и увидела, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рельефную карту. <...> Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка [1, с. 523—524]. <...>
Запомнились свечи и самоцветный какой-то бассейн. Когда Маргарита стала на дно этого бассейна, Гелла и помогающая ей Наташа окатили Маргариту какой-то горячей, густой и красной жидкостью. Маргарита ощутила соленый вкус на губах и поняла, что ее моют кровью. Кровавая мантия сменилась другою — густой, прозрачной, розоватой. <...> Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи [1, с. 526]. — Ничего, ничего, ничего, — бормотал Коровьев у дверей комнаты с бассейном, — ничего не поделаешь, надо, надо, надо. Разрешите, королева, дать вам последний совет. Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества [1, с. 526]! <...>
Наконец вылетели на площадку... <...>
Коровьев и Азазелло стояли возле нее в парадных позах. Рядом с Азазелло — еще трое молодых людей, смутно чем-то напомнивших Маргарите Абадонну. <...> У левой ноги она чувствовала что-то теплое и мохнатое. Это был Бегемот [1, с. 528]. <...>
Через секунду, не понимая, как это случилось, Маргарита оказалась в той же комнате с бассейном и там, сразу заплакав от боли в руке и ноге, повалилась прямо на пол. Но Гелла и Наташа, утешая ее, опять повлекли ее под кровавый душ, опять размяли ее тело, и Маргарита вновь ожила [1, с. 535]. <...>.
Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:
— Пей!
У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша оказалась уже у ее губ, и чьи-то голоса, а чьи — она не разобрала, шепнули в оба уха:
— Не бойтесь, королева... Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.
Маргарита, не раскрывая глаз, сделала глоток, и сладкий ток пробежал по ее жилам... [1, с. 539]
— Ну что ж, Бегемот, — заговорил Воланд, не будем наживать на поступке непрактичного человека в праздничную ночь, — он повернулся к Маргарите, — итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя?
Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:
— Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть!
— Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, — сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.
Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии — в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался» [1, с. 548—549].
Как видим, цитирование избранных сцен шабашей и околошабашного пространства позволяет нам увидеть и другие заимствования: равенство между гостями, амулеты, подаренные героиням («кольцо с черным бриллиантом», на котором «была вырезана миниатюрная голова козла» и «тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи»), встреча с умершими (с отцом и тетей в зеркале Леонардо и женщиной с ребенком в глобусе Воланда).
К источникам сцен подготовки к шабашу в «Нахэме» и к сценам лягушачье-козлиного шабаша у «меловой горы» и «великого бала у сатаны» в «Мастере и Маргарите» следует добавить книгу «Молот ведьм» («Молот колдунов») средневековых авторов-инквизиторов Я. Шпренгера и Г. Инститориса. Это знаменитое руководство по поиску колдунов было напечатано в России впервые лишь в 1930 году с огромным предисловием в 70 страниц профессора С.Г. Лозинского. Но на иностранных языках им пользовались давно, — многие писатели Серебряного века, в том числе и В.И. Крыжановская, долгое время жившая во Франции и прекрасно владеющая французским языком. Книга упоминается в повести, что, безусловно, тоже могло подогреть у Булгакова интерес к прочтению издания на русском языке. Кроме сцены у «меловой горы», любопытным в плане «Молота ведьм» выглядит эпизод, связанный с котом Бегемотом. О том, что этот самый загадочный тип перекочевал в роман Булгакова из романа Г. Майринка «Ангел западного окна» (1927), я уже писал2 [2, с. 814—815]. Интересно сравнить вылезающего из-под стола Бегемота в главе «При свечах» и буллу папы Григория 1233 года из «Молота ведьм», призывающего сжигать еретиков на площади:
«Мастер и Маргарита»:
— Коня не могу найти, — задушенным и фальшивым голосом отозвался из-под кровати кот, — ускакал куда-то, а вместо него какая-то лягушка попадается.
— Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площади? — притворяясь рассерженным, спрашивал Воланд, — никакой лягушки не было под кроватью» [1, с. 519].
«Молот ведьм» («Роковая книга средневековья»):
И папа Григорий IX опубликовал буллу в 1233 году, в которой описал богомерзкие дела. «Когда в эту школу отверженных вступает новый человек, ему является видение в образе лягушки, которые иные называют жабой. Некоторые гнуснейшим образом целуют ее в зад, другие — в рот и тянут ее язык и слюну, вкладывая их в свой собственный рот. Иногда жаба бывает натуральной величины, иногда она разрастается до размеров гуся или утки, а временами она величиной с кухонную печь. Далее новичку является удивительной бледности мужчина с поразительно черными глазами, худой и истощенный, без всякого мяса, из одних лишь костей. Новичок целует этого кащея и после поцелуя теряет всякое воспоминание о католической религии, и из его груди совершенно уже вырвана мысль о вере. Затем садятся за трапезный стол, а по окончании трапезы из стоящей возле стола статуи вылезает черный кот, ростом с собаку, он плетется задом с опущенным хвостом».
То был первый, раздавшийся с высоты папского престола, призыв действовать огнем и мечом против тех, которые очутились во власти «лягушечно-кошачьего» дьявола, принимающего иногда размеры «кухонной печи» [7, с. 31—33; курсив наш. — В.К.].
Заставляет обратить на себя внимание и тот факт, что большинство гостей на балу Воланда являлись отравителями. И этот факт также подкрепляется сведениями, который почерпнул С.Г. Лозинский из «Молота ведьм»: «Так как смерть от отравления особенно сильно поражала окружающих, то колдунов стали отождествлять с отравителями, и малефиций часто даже назывался венефицием, т. е. ядовредительством» [7, с. 11].
В «Нахэме» нам встречается и имя Маргариты. Правда, героиня не выполняет здесь той главной роли, которую выполняет героиня Булгакова. Маргарита Крыжановской входит в дочерний сюжет, связанный с судьбой художника Раймонда, близкого и верного друга Вальтера. Художник Раймонд первым обнаружил в двойнике Леоноры — восковой кукле Нахэме — демона и первым, подобно Ивану Бездомному, принял дьявольский удар, превратившись в «сумасшедшего». Бедная, добрая и «старая Маргарита» приняла, спрятала его и позаботилась о нем. Когда же Вальтер разыскал его, он поразился «маленькой комнате с окнами во двор. Там сидел на корточках бедный сумасшедший. Глаза его были закрыты. Он бормотал бессвязные слова» [3, с. 69].
Наконец, время, которое Булгаков избирает для финала своего романа, также совпадает с финальным временем в «Нахэме» — это время накануне Пасхи:
Приближался праздник Пасхи. Адское товарищество собиралось отпраздновать его самыми кощунственными мистериями. Синьор Ридинг и почти все слуги, принадлежавшие к нечестивому обществу, собирались отправиться в замок мэтра Леонарда, где на этот раз должны были разыграться всевозможные оргии [3, с. 73].
Еще один источник, выпадающий из поля зрения исследователей, связан с историей мировой литературы, произведением средневекового востока — «Книгой тысячи и одной ночи». Ставший жемчужиной человеческой мудрости, сборник сказок и новелл, как мне представляется, не мог не привлечь Булгакова — и, в первую очередь, своей фантастикой и приключениями. Одна из сказок Шахерезады («Пятьсот семьдесят пятая ночь»), входящая в «Повесть о медном городе», могла повлиять на описание устройства бальных залов Воланда и украшений Маргариты в главе «Великий бал у сатаны». Приведу фрагменты из сказки и романа.
«Пятьсот семьдесят пятая ночь»:
Когда же настала пятьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что эмир Муса вошёл во дворец и увидел большую залу и четыре просторные высокие комнаты, одну напротив другой, поместительные и расписанные золотом и серебром разного цвета, и посреди залы был большой мраморный бассейн, и над ним возвышался парчовый шатёр, и в комнатах были уголки, в которых находились богато украшенные бассейны и выложенные мрамором водоёмы, а под полом комнат текли потоки, и эта четыре потока бежали и сливались в большом бассейне, выложенном разноцветным мрамором.
И эмир Муса сказал шейху Абд-ас-Самаду: «Войдём в эти комнаты!» <...>
И под куполом стоял парчовый шатёр, поставленный на подпорках из червонного золота, а в шатре были птицы, с ногами из зеленого изумруда и под каждой птицей находилась сетка из свежего жемчуга, протянутая над бассейном. А у бассейна стояло ложе, украшенное жемчугом, драгоценными камнями и яхонтом, и на ложе покоилась девушка, подобная незакрытому солнцу, прекрасней которой не видели видящие. Она была в одеждах из свежего жемчуга, на голове у неё был венец из червонного золота и повязка из драгоценных камней, а на шее — драгоценное ожерелье, посреди которого сверкали яркие камни, и на лбу у неё были два камешка, издававшие свет, подобный свету солнца. И казалось, что эта девушка смотрит на людей и оглядывает их справа и слева...»
И Шахеразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи [5, с. 31—33; курсив наш. — В.К.].
«Мастер и Маргарита»:
Полночь приближалась, пришлось спешить. Маргарита смутно видела что-нибудь. Запомнились свечи и самоцветный какой-то бассейн. <...> Потом Маргариту бросили на хрустальное ложе и до блеска стали растирать какими-то большими зелеными листьями. <...> Какая-то сила вздернула Маргариту и поставила перед зеркалом, и волосах у нее блеснул королевский алмазный венец. Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. <...>
...Маргарита увидела себя в тропическом лесу. Красногрудые зеленохвостые попугаи цеплялись за лианы, перескакивали по ним и оглушительно кричали: «Я восхищен!» <...>
В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых, молочно-белых роз с одной стороны, а с другой — стена японских махровых камелий. Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трех бассейнах, из которых был первый — прозрачно-фиолетовый, второй — рубиновый, третий — хрустальный. <...>
Наконец вылетели на площадку, где, как поняла Маргарита, ее во тьме встречал Коровьев с лампадкой. <...>
В спину веяло холодом, оглянувшись, Маргарита увидела, что из мраморной стены сзади нее бьет шипящее вино и стекает в ледяной бассейн. <...>
Потом Маргарита оказалась в чудовищном по размерам бассейне, окаймленном колоннадой. <...>
Потом она летала над стеклянным полом с горящими под ним адскими топками и мечущимися между ними дьявольскими белыми поварами. <...>
Она в сопровождении Коровьева опять оказалась в бальном зале... <...> Когда она взошла на него, она, к удивлению своему, услышала, как где-то бьет полночь, которая давным-давно, по ее счету, истекла [1, с. 525—537; курсив наш. — В.К.].
Как видно из приведенных отрывков, схожей оказывается конструкция дворца в рассказе Шахерезады и бальных залов у Булгакова: в ней можно найти один главный зал и четыре дополнительных, разноцветные мраморные бассейны, прозрачный пол, экзотических птиц; схожим оказывается наряд владелиц — золотой или алмазный венец, украшение на шее в виде драгоценного ожерелья или цепи, — принадлежности царской власти, и ночное время действия, прерываемого приходом утра.
Таким образом, сюжет и многие художественные детали «средневековой легенды» «Нахэма» В.И. Крыжановской, «легенды» «Бальный зал графа Линкебека» Осипа Шубина, а также сказка из «Книги тысячи и одной ночи» оказали серьезное влияние на создание четырех глав романа («Полет», «При свечах», «Великий бал у сатаны», «Извлечение мастера») «Мастер и Маргарита», кульминацией которых стала глава «Великий бал у сатаны». Обращение писательниц Серебряного века к европейскому средневековью предоставили Булгакову богатый оккультный материал и обеспечили роману небывалую литературную славу, а сказка Шахерезады преумножила ее, укрепив нетленную «связь времен».
Литература
1. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Избранные произведения: в 2 т. / подгот. текста, сост. и вступ. ст. М.О. Чудаковой. Мн.: Маст. літ., 1990. Т. 1. С. 282—655.
2. Колчанов В.В. Оккультизм, маги и ритуалы симпатической магии в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // М.А. Булгаков: pro et contra: антология / сост. О.В. Богданова. СПб.: РХГА, 2019. С. 798—817.
3. Крыжановская В.И. Нахэма. Самара: РИМП «Кредо»; ПО «Экран», 1991. 78 с. («Печатается, — как пишут издатели, — с небольшими сокращениями и изменениями по: Крыжановская В.И. Нахэма. Средневековая легенда. СПб.: В.В. Комарова, 1900).
4. Леви Элифас. История магии / пер. с англ. М.: REFL-book, К.: Ваклер, 1995. 384 с.
5. Повесть о медном городе. Пятьсот семьдесят пятая ночь // Книга тысячи и одной ночи. URL: http://www.sheherazade.ru/1001night_180.htm
6. Черный Саша. Волшебник // Черный Саша. Стихотворения / вступ. ст. К.И. Чуковского, биогр. справка, сост., подгот. текста и Примеч. Э.М. Шнейдермана. СПб.: Петерб, писатель, 1996. С. 542—543.
7. Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм / пер. с лат. Н. Цветкова; предисл. С. Лозинского. Изд. 2-е. М.: Интербук, 1990. 352 с.
8. Шубин Осип. Бальный зал графа Линкебека. Легенда // Шубин Осип. (Лола Киршнер). Долората. Бальный зал графа Линкебека. Повесть. Легенда. СПб.: Изд. А.А. Каспари, 1905. 62 с.
Примечания
1. Название повести и имя восковой куклы-демона «Нахэма» заимствовано В.И. Крыжановской, возможно, у известного французского оккультиста Элифаса Леви, который в своей книге «История магии» (1860) относил ее к «идолам разврата и неудачи» [4, с. 146].
2. Не исключено, что образ кота Бегемота мог быть подсказан Булгакову стихотворением Саши Черного «Волшебник» (1932):
«Я сейчас, дядя Саша, — хотите? —
Превращу вас в кота... <...>Пусть, уткнувшись мордою в книжку,
Просидит целый час...
Пусть походит по комнатам вяло.
Ткнется рыльцем в стекло
И, присев к столу, из бокала
Вынет лапкой стило...
Сам себе язык он покажет,
Покачается, как пароход, —
А потом он кляксу размажет,
Папироску в угол швырнет
И, ко мне повернувшись, скажет:
«Не бурчи, бегемот!..»» [6]
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |