Информативное общение по нормам социально-речевого этикета существует, как правило, в окружении фатических интеракций. Выбор темы обусловлен прагматической установкой коммуникантов на передачу/получение информации. При наличии нескольких тем они (если их выбор не является заранее запланированным) тесно связаны друг с другом, и наиболее распространенной является иерархия тем: для раскрытия главной темы используются частные темы («под-темы»).
В пьесе к информативному типу общения относим, например, общение персонажей в ситуации социально-должностной (Шервинский — лакей) и должностной (Шервинский — гетман) субординации1.
В определенных случаях можем говорить о псевдоинформативности общения, когда коммуниканты не достигают своей главной цели — передачи/получения необходимой информации и адекватной ее интерпретации, несмотря на то, что по остальным параметрам общение может быть определено как информативное.
Выделим некоторые общие особенности информативного общения. Информативное общение
представляет собой четкую вопросно-ответную структуру интеракций;
имеет обязательный второй компонент интеракции (запрограммированность реакции);
осуществляется в интересах инициатора (адресанта);
как правило, вытекает из эпистемических нужд (связано с действительностью);
характеризуется несовпадением роли лидера (адресант) и владельца знаний (адресат);
предполагает следующие условия успешности: точность в выражении запроса адресантом, выбор нужной информации адресатом, объективность и достоверность информации2.
Псевдоинформативность общения связывается нами, прежде всего, с неуспешностью коммуникации (коммуникативной неудачей), когда инициатор общения не получает информацию (нужную, достоверную и в том количестве, которое достаточно для удовлетворения его коммуникативных потребностей), т. е. с содержательной стороной коммуникативной неуспешности.
2.3.1. Ситуация социально-должностной субординации, речевой жанр — информативный диалог
Во 2 акте «Дней Турбиных» меняется место действия: неофициальная (дружеская, семейная) обстановка дома Турбиных сменяется обстановкой официальной (ремарка: Рабочий кабинет гетмана во дворце /.../ дверь отворяется, и камер-лакей впускает Шервинского).
Камер-лакей — слуга во дворце гетмана, Шервинский — поручик, личный адъютант гетмана (см афишу), место действия — дворец гетмана; оба участника общения — при исполнении служебных обязанностей. Следовательно, данная ситуация общения может быть определена как ситуация делового общения (а точнее, как ситуация социально-должностной субординации). Регламентированность такого общения связана со строгой определенностью статуса каждого из общающихся, т. е. каждый знает, что он может требовать и ждать от участников общения, что он сам обязан и что не должен делать.
Данная ситуация имеет четкие границы — обрамляется репликами фатического общения, где фатика реализуется в узком смысле как система контактоустанавливающих средств [Клобуков, 1996, 186]. Общение начинается с установления контакта: наличие индивидуального адресата делает вторую часть интеракции (ответную) обязательной.
(1) Шервинский. Здравствуйте, Федор.
(2) Лакей. Здравия желаю, господин поручик.
Е.В. Клобуков предлагает называть такое «единство фатических реплик», принадлежащих разным коммуникантам, фатической ситуацией: «При изучении фатических операторов («сообщений») необходимо учитывать, что они чаще всего не функционируют изолированно, приобретают определенную фатическую функцию лишь в составе функционального единства с другими операторами» [Клобуков, 1996, 186]. Понятие «ситуации» используется самыми разными областями лингвистических исследований: от социолингвистики и методики преподавания иностранных языков до прагматики и теории речевой деятельности. В нашей работе ситуация — исходный элемент модели порождения (и интерпретации, понимания) РА, поэтому еще раз остановимся на понятии ситуации с тем, чтобы разграничить коммуникативную (дискурсивную) ситуацию, в основе которой лежит событие, свершившееся или ожидаемое, и фатическую ситуацию (по Клобукову).
Ситуация дискурсивная может быть как фатической («неинформативная беседа», «символически информативная беседа»3, нацеленной на общение ради общения, так и информативной (или квазиинформативной). Ситуация фатическая может быть связана или не связана с событием, и событие это может определять или не определять всю дискурсивную ситуацию в целом (установление контакта обусловлено очень часто встречей, приходом, а прекращение — расставанием, уходом, тогда как поддержание контакта обусловлено проверкой, оптимизацией речевого контакта; особо следует говорить о заполнении «коммуникативных пауз», о так называемых разговорах «о погоде»). Итак, ситуация фатическая оказывается включенной в ситуацию дискурсивную. Учитывая тот факт, что, в зависимости от степени значимости события, организующего дискурсивную ситуацию, для его участников, мы выделяем макро- и микроситуации (автономные и включенные), думается, целесообразно фатические ситуации называть фатическими интеракциями. Полагаем, что подобное понимание фатической ситуации, с одной стороны, не противоречит идее Е.В. Клобукова о важности не самих перечней фатических операторов, а типологии фатических ситуаций (интеракций — Р.Е.), в которых они функционируют, а с другой — соответствует логике данного исследования, не усложняя анализ изучением иерархии различного рода ситуаций.
С учетом всех сделанных замечаний и уточнений вернемся к анализу интеракции приветствия Шервинского и лакея. Данная коммуникативная ситуация связна с приходом Шервинского во дворец гетмана. Общение начинается с приветствия, при этом соблюдается речевой этикет — первым приветствует тот, кто входит в помещение, вне зависимости от возраста и должностного положения. Вторая же часть интеракции приветствия (ответная) не может быть факультативной, но в ряде случаев РА приветствия может быть заменен паралингвистическими фатическими средствами (кивком головы, рукопожатием и т. п.). Структура данной интеракции такова: 1 РА содержит собственно приветствие и обозначение лица (имя собственное адресата), 2 РА — воинское ответное приветствие и обращение по чину. В том и другом случае (1 и 2 РА) избрана традиционная форма обращения, соответствующая определенному ситуационному шаблону. Далее происходит нечто, что, очевидно, не соответствует обычному положению дел. Это и становится мотивом РА 3.
(3) Шервинский. 1 .Как! Никого нет? 2. А кто из адъютантов дежурит у аппаратов?
(4) Лакей. Его сиятельство князь Новожильцев.
Мотив порождает цель — выяснить, почему нарушен обычный распорядок, для этого необходимо запросить информацию. Собственно запросу информации предшествует выражение отношения к происходящему (удивление как оценка факта отсутствия — Как! Никого нет?), что подготавливает вопрос (А кто из адъютантов дежурит у аппаратов?). Реплика диалога, таким образом состоит из 2-х РА: выражение эмоционального состояния и воздействие на адресата с целью получения информации. Если 1 РА (3.1) может быть оставлен без ответной реакции (она факультативна), то 2 РА (3.2) требует обязательного ответа. Интеракция здесь не тождественна диалогическому единству и имеет вид 3.1 + 3.2 → 4 (3.2).
(4) Лакей. Его сиятельство князь Новожильцев.
(5) Шервинский. А где же он?
Информация, полученная Шервинским, о том, кто дежурит у аппаратов не дает ответа на главный вопрос (почему у аппаратов никого нет?), а следовательно, возникает новый вопрос о причине отсутствия дежурного, требующий ответа.
(5) Шервинский. А где же он?
(6) Лакей. Не могу знать. С полчаса назад вышли.
Ответ лакея — очередная порция информации о положении, состоящая из 2 частей: собственно ответ (Не могу знать — шаблонная формулировка у военных, указывающая на отсутствие информации, мнения, суждения или неуместность их изложения низшим по званию, должности, статусу) и дополнительная информация (время отсутствия дежурного у аппаратов, приблизительное, «с полчаса», — те объективные сведения, которые может сообщить говорящий). За эту «ниточку» цепляется Шервинский и продолжает развивать тему (Как! Никого нет?).
(6) Лакей. Не могу знать. С полчаса назад вышли.
(7) Шервинский. Как это так? И аппараты полчаса стоят без дежурного?
Возмущение, облеченное в форму вопроса, призвано в большей степени воздействовать на слушающего, нежели повествовательное высказывание. В зависимости от ситуации, очевидно, такой РА может иметь или не иметь ответный РА (или невербальную реакцию), так как он не может быть воспринят только как запрос определенной информации, вне воздействующей (в определенном смысле обвиняющей) интенции говорящего. Именно так воспринимает слова Шервинского и лакей, что порождает новый информационный акт с «оправдательным» компонентом: обвинения 3 лица без называния адресата зачастую воспринимаются слушающим как обвинения и в его сторону и вызывают приятие/неприятие обвинения и соответствующую реакцию.
(7) Шервинский. Как это так? И аппараты полчаса стоят без дежурного?
(8) Лакей. Да никто не звонил. Я все время был у дверей.
Частица да в начале ответной реплики выполняет функцию усиления, подчеркивания (не случилось ничего страшного за время отсутствия дежурного у аппаратов, потому что никто не звонил). Второе предложение содержит указание на достоверность информации, изложенной в первом (говорящий — свидетель). По-видимому, именно поэтому Шервинский реагирует только на первую часть реплики лакея.
(8) Лакей. Да никто не звонил. Я все время был у дверей.
(9) Шервинский. Мало ли что не звонил. А если бы позвонил? В такой момент. Черт знает что такое!
На разговорное «Да никто не звонил» (мест. + отрицание) отвечает разговорным «Мало ли что не звонил»: неважно, что + глагол в той же форме, что и в инициирующем РА «не звонил», подлежащее «никто» опускается, так как соблюдается принцип экономии в разговорной речи и ощущается влияние экспрессивности на форму высказывания. Глагол из первого предложения переходит во второе, заменив отрицание на сослагательное наклонение: «никто не звонил», но могли бы позвонить; данное предположение субъективно и имеет место лишь в сознании говорящего. Субъективность выражается и через конструкции экспрессивного синтаксиса (парцеллят «В такой момент») и через экспрессивную лексику (возмущение «Черт знает что такое!»). Наличие экспрессии сигнализирует о переходе от РА, запрашивающих информацию, к РА, выражающему психологическое состояние говорящего: это ситуация его глазами (его осознание «момента»), это его оценка случившегося. Лакей реагирует только на вопросительную конструкцию о потенциальном звонке и выдает в соответствии с этим новую информацию, продолжая свою мысль о том, что ничего не случилось и не могло случиться, потому что (см РАЮ).
(9) Шервинский. Мало ли что не звонил. А если бы позвонил? В такой момент. Черт знает что такое!
(10) Лакей. Я бы принял телефонограмму. Они так и распорядились, чтобы, пока вы не приедете, — я бы записывал.
Акцент в ответе лакея переносится с самого действия на субъект гипотетического (потенциально возможного) действия, о чем свидетельствует позиция частицы бы по отношению к глаголу, с которым она образует сослагательное наклонение.
Ср.: Я принял бы... (телефонограмма была бы принята; субъект действия отходит на второй план).
Я бы принял (я сделал бы так, чтобы телефонограмма была принята).
Мотивировка акцентирования на субъекте действия (до этого в центре было именно действие — не звонил (2р), если бы позвонил) содержится в изложении распоряжения от 3 лица (они так и распорядились) о передаче определенных функций говорящему до указанного момента времени (пока вы — адресат данного РА — не приедете). Таким образом, выделение субъекта действия было сделано в распоряжении; возложение на лакея не свойственных ему функций (обязанностей) воспринимается Шервинским как нечто недопустимое, неприятие такого распоряжения становится мотивом следующего РА, цель которого — выразить отношение по поводу только что сказанного. Новая информация об ушедшем дежурном вызывает у Шервинского шквал эмоций: через экспрессивность речи с ярко выраженной отрицательной коннотацией проявляется психологическое состояние говорящего (возмущение, осуждение).
(10) Лакей. Я бы принял телефонограмму. Они так и распорядились, чтобы, пока вы не приедете, — я бы записывал.
(11) Шервинский. Вы? Записывать военные телефонограммы?! Да у него размягчение мозга. А, понял, понял. Он заболел?
Инфинитивное предложение реактивно-оценочной разновидности (такой тип предложений в классификации инфинитивных монопредикативных предложений в [Золотова, Онипенко, Сидорова, 1998, 147]) выражает экспрессивно-оценочную реакцию говорящего в диалоге. Инфинитив здесь, повторяя часть предшествующей реплики, выступает как тема с экспликацией ремы в следующем предложении (Да у него размягчение мозга). Адресат (субъект в именительном падеже, во 2 лице) оказывается отделен паузой от оцениваемого в связи с ним действия. Тем самым подчеркивается несопоставимость субъекта и предиката: лакей не может записывать военные телефонограммы. Такая конструкция, с одной стороны, выражает резко неодобрительную, протестующую реакцию на неожиданное известие, и говорящий осуждает саму возможность подобного действия (потенциальная модальность переходит к инфинитиву из предшествующей реплики — записывал бы — записывать), а с другой — потенциально возможное действие оценивается как бы отвлеченно от субъекта, с точки зрения военной дисциплины. От оценки потенциального действия говорящий переходит к субъекту, отдавшему распоряжение относительно совершения данного действия, и ставит ему «диагноз» (Да у него размягчение мозга).
Используемая модель — девербатив, требующий распространения Р. п. сущ., — подразумевает здесь оценку говорящим субъекта не как субъекта действия, а как субъекта состояния, то есть исключается его целенаправленная активность (говорящий считает, что в здравом уме такое распоряжение не было бы отдано).
Ср.: У него размягчение мозга, искривление позвоночника, отложение солей, нарушение координации.
Но: Нарушение режима. — Он нарушил режим.
Постановка «диагноза» неожиданно наталкивает Шервинского на мысль о единственно возможной причине отсутствия дежурного у аппаратов. Использование междометия а и повтор глагола понял (сов. вид глагола в данном случае указывает на то, что это результат определенной ментальной деятельности, совершаемой по отношению к изменениям, предшествующим акту речи; ср.: А, знаю, знаю. А, вижу, вижу. А, слышу, слышу) позволяет расценить это высказывание как догадку, внезапно осенившую говорящего. Суть этой догадки (предположения) заключена в отдельном предложении, где соединяются сама догадка и просьба подтвердить или опровергнуть ее (Он заболел?). Отсутствие экспликации причинно-следственной связи между А, понял, понял, и Он заболел? создает эффект спонтанности, экспрессивности речи (экспрессивность здесь как способность выражать эмоциональное и оценочное содержание, выделять, подчеркивать коммуникативно важный момент высказывания).
Ср.: Я так понял, что он заболел? (вопрос, соединяясь с ментальной модусной рамкой, также требует подтверждения / опровержения, но не догадки, а информации: утрачивается, пропадает экспрессивность).
Реплика диалога состоит из трех РА, которым соответствуют три намерения: выразить отношение к распоряжению, к субъекту, отдавшему распоряжение, и, наконец, попытаться найти объяснение (причину, по которой могло быть отдано данное распоряжение), последнее соединяется с просьбой подтвердить / опровергнуть предположение, т. е. призвано воздействовать на адресата. Рассмотрим структуру интеракций, в которые входят данные РА.
(10) Лакей. ...Я бы записывал.
(11.1) Шервинский. Вы? Записывать военные телефонограммы?!
(10) Лакей. ...Они так и распорядились...
(11.2) Шервинский. ...Да у него размягчение мозга.
(11.3) Шервинский. ...А, понял, понял. Он заболел?
(12) Лакей. Никак нет. Они вовсе из дворца выбыли.
Таким образом, первые два РА — реакция на полученную информацию, третий РА — запрос информации. На основе общего интенционального компонента 11.1 и 11.2 РА объединяются в один макроречевой акт, выражающий отношение говорящего, 11.3 РА примыкает к ним, его основная интенция — воздействовать на адресата. Экспрессивные реакции замедляют процесс получения информации, что подтверждается следующей интеракцией (с инициальной репликой Они вовсе из дворца выбыли.). Ответ лакея — смесь официального и просторечного: шаблонная формула Никак нет и официальное выбыли из дворца, просторечное вовсе без отрицания при следующем слове, почтительно-подобострастное традиционное они вместо он. Так, по мнению говорящего, следует преподносить официальную информацию; здесь это новая информация об отсутствующем дежурном, опровергающая предположение Шервинского.
(12) Лакей. Они вовсе из дворца выбыли.
(13) Шервинский. Вовсе из дворца? Вы шутите, дорогой Федор. Не сдав дежурства, отбыл из дворца? Значит, он в сумасшедший дом отбыл?
Лексико-синтаксический повтор в переспросе повышает экспрессивность высказывания, что позволяет характеризовать данный РА как РА, в большей мере выражающий отношение говорящего, нежели воздействующий на адресата (хотя функция воздействия все-таки, безусловно, остается). Экспрессивность выражения пронизывает всю реплику Шервинского. Реакция на ситуацию, полученное сообщение заключена в выборе глагола (шутите — в 5 значении — выражение несогласия, возражения (разг.). [Ожегов, Шведова, 1992, 935] и формы апеллятива (эмоциональное дорогой выражает здесь не собственно отношение к говорящего к адресату, а скорее вбирает себя то, что Н.Д. Арутюнова называет «энергией эмоциональной реакции» в апеллятиве [Арутюнова, 1999, 117]). Далее говорящий развивает тему «отбытия» дежурного из дворца; это процесс осознавания происшедшего (попытка уяснить для себя, что же все-таки произошло), поэтому задаваемые вопросы во многом риторичны — эмоциональность на какой-то момент «перекрывает» пути получения информации.
Шервинский устанавливает своеобразные (очень субъективные) причинно-следственные отношения, не выражая их эксплицитно. Экспрессивность речи проявляется как на лексическом (отбыл в сумасшедший дом), так и синтаксическом уровне (здесь представляется возможным говорить об особом типе парцеллированной конструкции, которая отражает естественное развертывание речи и ход мысли говорящего). Первая часть, так называемая базовая конструкция, содержит определенную информацию о случившемся, на основании которой говорящий делает заключение (а точнее — предположение) относительно причины, повода, не указанных в полученной информации. Таким образом, вторая часть (парцеллят) оказывается не только актуализирована, но и рематизирована (содержит главную, новую, информацию, которую необходимо (но только формально!) подтвердить или опровергнуть). Вводное слово в этой конструкции не только указывает на ход мысли говорящего, но и оформляет имплицитные причинно-следственные отношения. По мнению говорящего, отбыть из дворца до того, как сдать дежурство, можно только в сумасшедший дом. Таков ход мысли говорящего, его вывод, идущий от следствия (отсутствия) к причине этого отсутствия (поиску причины). Средством экспрессии становится и сам порядок слов, отражающий эмоции говорящего, а следовательно, субъективный: отбыл куда? откуда? (отбыл из дворца, но в сумасшедший дом отбыл).
Вся реплика Шервинского объединена общей интенцией — выразить свое отношение к полученной информации, получение новой информации отходит на второй план, теряется в экспрессивности выражения реакции; тем не менее представляется возможным говорить о скрытой (имплицитной) интенции, направленной на слушающего (а это своеобразная просьба), и цели (получить объяснения). Обе интенции объединяются общим мотивом, определяемым пресуппозицией говорящего, — произошло нарушение ситуационного шаблона (и нарушение воинской дисциплины).
(13) Шервинский. Вовсе из дворца? Вы шутите, дорогой Федор. Не сдав дежурства, отбыл из дворца? Значит, он в сумасшедший дом отбыл?
(14) Лакей. Не могу знать. Только они забрали свою зубную щетку, полотенце и мыло из адъютантской уборной. Я же им еще газету давал.
Слушающий, отвечая Не могу знать «по уставу», очевидно распознает обе интенции говорящего, поэтому и добавляет Только они забрали свою зубную щетку, полотенце и мыло из адъютантской уборной. Статус лакея не позволяет ему делать предположения, в своих ответах он должен стараться быть объективным (субъективность по статусу положена в этой ситуации лишь Шервинскому). Другими словами, он не должен выражать собственного мнения по поводу случившегося (Этого я не знаю, но я знаю, что они... и т. д.) и выделяет, подчеркивает, используя частицу же, что эта информация достоверна (Я же им еще газету давал) — он сам был свидетелем сборов дежурного.
(14) Лакей. ...Я же им еще газету давал.
(5) Шервинский. Какую газету?
Известие о сборах дежурного (а не внезапном его отбытии), очевидно, застает Шервинского врасплох, и он цепляется за ниточку о газете скорее всего машинально, автоматически, не поняв цели, с которой лакей выделил свое сообщение о газете; а может быть, чтобы понять, не в газете ли кроется причина случившего, что мало вероятно и, скорее всего, нереально: штаб гетмана получает информацию из первоисточников. Далее с этого момента каждый говорит о «своем»: лакей продолжает рассказ о газете, оставаясь верен избранной тактике «достоверного» изложения случившегося, а Шервинский пытается найти объяснение тому, что произошло, выяснить причины. В этом обнаруживает себя булгаковский прием разрядки (разрядки скорее для читателя/зрителя): комические ситуации возникают (создаются) на фоне трагических событий (здесь это бегство, а по сути, предательство, измена одного из адъютантов гетмана). С одной стороны, это способ проявления авторского начала в драме, а с другой — следование логике жизни, реальным человеческим отношениям, психологизм ситуации.
(15) Шервинский. Какую газету?
(16) Лакей. Я же докладываю, господин поручик; во вчерашний номер они мыло завернули.
В речи лакея снова появляется частица же со значением выделения, подчеркивания глагола докладываю (т. е. делаю устное сообщение начальнику о служебном деле (доклад, докладывать, доложить по [Ожегов, Шведова, 1992, 174—175]). Появляется интонация обиды (раздосадованности) тем, что Шервинский недослушал и раньше времени задает вопрос, перебивает: несов. вид глагола докладываю фокусирует внимание на самом процессе. Использование фатического обращения (по Клобукову, это обращение, апеллятивное значение которого нейтрализовано условиями коммуникации — фазой общения, единственностью адресата [Клобуков, 1996, 200]) служит оптимизации контакта: говорящий старается привлечь внимание адресата, очевидно, погруженного в осмысление увиденного и услышанного. Лакей не ориентируется на психологическое состояние и прагматическую установку адресата и продолжает «докладывать» о случившемся в мельчайших подробностях — на это указывает и знак внутри предложения (точка с запятой). В этом случае отсутствие союза должно компенсироваться интонацией, характеризующей говорящего: невозмутимость лакея противопоставлена эмоциональности Шервинского, а сложное бессоюзное предложение противопоставлено конструкциям экспрессивного синтаксиса.
(16) Лакей. Я же докладываю, господин поручик; во вчерашний номер они мыло завернули.
(17) Шервинский. Позвольте, да вот же его шашка?!
Вводное слово позвольте эксплицирует возражение, несогласие, основанное на перцептивном восприятии и рациональных познаниях говорящего — шашка не может быть оставлена человеком военным; этот РА — реакция на ситуацию, на сообщение лакея о том, что «они вовсе из дворца выбыли» и отклик на собственные мысли, а не на «доклад» о мыле и вчерашней газете.
Лакей в определенном смысле адекватно реагирует на слова Шервинского, распознав не только интенцию, эксплицированную модусом, но и сопутствующую ей интенцию воздействия на адресата с целью получения информации (объяснений по поводу найденной в кабинете шашки). Адекватность реакции обеспечивается здесь общей пресуппозицией говорящих — наличием общего фонда знаний.
(17) Шервинский. Позвольте, да вот же его шашка?!
(18) Лакей. Да они в штатском уехали.
Второй компонент данной интеракции содержит имплицитное объяснение, почему дежурный отбыл из дворца без шашки, — человек в штатском с шашкой выглядел бы по меньшей мере странно. Объяснение это — констатация факта и не более того; полагаем, что и здесь отсутствие интерпретации, выражения собственного мнения по поводу случившего обусловлено не только ситуативной «понятностью» ответа для обоих коммуникантов, но и самим статусом лакея, который, кроме того, как и другие, не называет или старается не называть вещи своими именами.
Ср.: Тальберг. ...Я тебе говорю по секрету: я бегу, потому что знаю, что ты этого никогда никому не скажешь. Полковники генштаба не бегают. Они ездят в командировку.
Очередная порция информации об отбывшем дежурном вызывает эмоциональную реакцию у Шервинского, но уже не на конкретные действия, поступки или состояния, а на сложившуюся ситуацию в целом. Или я с ума сошел, или вы — это вывод, к которому пришел Шервинский в результате разговора с лакеем. С каждой новой порцией информации, полученной в поиске ответа на вопрос «Как! Никого нет?», происходит разрушение ситуационного шаблона, существующего в голове Шервинского; и снова появляется тема сумасшествия.
Реплика Шервинского многоинтенциональна: за эмоциональной реакцией следуют один за другим два вопроса — последняя надежда найти хоть сколько-нибудь разумное объяснение случившемуся и, возможно, нежелание поверить собственным догадкам.
(19) Шервинский. ...Запись-то он мне оставил, по крайней мере?
Дистантный субъективный порядок слов в вопросе: на первое место говорящий ставит то, что для него наиболее важно, — запись как источник письменно зафиксированной информации (объяснение), — выделяя эмоционально само слово запись с помощью частицы то (запись-то). Данный вопрос — это поиск нового (и более компетентного) источника информации и вместе с тем попытка хотя бы частично восстановить ситуационный шаблон (вводное слово по крайней мере в значении хотя бы). Вопросы отделяются друг от друга во времени (ремарка Шарит на столе), т. е. сам пытается ответить на свой вопрос; поиск письменного источника информации не увенчался успехом, и говорящий проверяет наличие устного сообщения, которое дежурный мог бы передать ему через лакея (Что-нибудь приказал передать?). Состояние неопределенности, неизвестности передается через местоимение что-нибудь: с одной стороны, говорящий действительно не знает, передал ли что-нибудь дежурный (но, очевидно, надеется на это) и что бы это могло быть, а с другой — адресату и без дополнительных уточнений понятно, о чем идет речь, что надеется услышать говорящий: ответ на все тот же вопрос, что же случилось (Как! Никого нет?). «Неопределенность в языке и речи, — как пишет Н.Д. Арутюнова, — отзвук неопределености в суждениях человека» [Арутюнова, 1999, 815]. Изменение, нарушение привычного положения вещей, неожиданное и немотивированное, погружает человека в неопределенность: в состоянии неопределенности, растерянности и ожидания мы застаем героев и в самом начале пьесы.
(20) Лакей. Приказали кланяться.
Итак, Шервинский с этим вопросом, а точнее с полученным на него ответом, исчерпал для себя все возможности получить из разговора с лакеем информацию о причинах, побудивших дежурного оставить свой пост (Приказали кланяться — передали привет, что в данной ситуации не предвещает ничего хорошего). Ответ лакея побуждает Шервинского прервать речевой контакт, не достигнув главной коммуникативной цели и не увидев перспективы продолжения разговора. Социальный статус Шервинского позволяет ему в одностороннем порядке, не проверяя готовность партнера по коммуникации к прекращению контакта, завершить беседу фатическим РА (РА 21).
(21) Шервинский. Вы свободны, Федор.
В этом случае предполагается соответствующее ответное действие со стороны подчиненного (Вы свободны, т. е. можете идти, вас больше не задерживают; это своего рода приказ в форме разрешения), как правило, сопровождаемое речевой реакцией (здесь — Слушаю). Просьба отложить прекращение контакта на время со стороны подчиненного должна быть коммуникативно мотивирована (мне есть что сказать) и ситуационно обусловлена (считаю, что сказать это следует здесь и сейчас).
(22) Лакей. Слушаю. Разрешите доложить, господин адъютант.
(23) Шервинский. Что такое?
Реакция Шервинского — вопрос, выражающий удивление, недоумение, недовольство; это выражение отношения говорящего и вместе с тем разрешение говорить.
Лакей, отвечая на вопросы Шервинского, не доложил о главном, о том, что дежурный получил «неприятное известие», которое, очевидно, и стало причиной «отбытия» его из дворца. Новая информация содержит уже субъективную оценку, и, по-видимому, это оценка субъекта наблюдающего (неприятный — вызывающий неудовольствие, волнение, нарушающий чье-либо спокойствие).
(14) Лакей. Они изволили неприятное известие получить.
(25) Шервинский. Откуда, из дому?
(26) Лакей. Никак нет. По полевому телефону. И сейчас же заторопились. При этом в лице очень изменились.
Определение известия как неприятного и отсутствие о нем официальной информации (письменной или устной) побуждает Шервинского уточнить, откуда было получено известие (а не какое). Этот вопрос, как и многие предыдущие содержит предположение (из дому), которое в определенном смысле противоречит полученной ранее информации о забранных из адъютантской уборной личных вещах, оставленной шашке и переодевании в штатское. Противоречие это не только внешнее, но прежде всего внутреннее, связанное с нежеланием поверить в случившееся (о чем Шервинский не мог не догадываться хотя бы в общих чертах). Воздействуя на адресата, говорящий не только уточняет полученные сведения, но и запрашивает новую информацию. Адресатом распознаются обе интенции говорящего, что отражается в ответной реакции, состоящей из двух РА: отрицания, ориентируемого на предшествующую реплику, и утверждения, суждения, направленного на действительность (ответ на запрос информации). Представляется возможным в этом случае говорить об особом взаимодействии, взаимодополнении двух РА: отрицание как бы мотивируется тем, что существующее положение дел не соответствует описанному в предшествующем РА. Итак, сначала лакей остается верен избранной тактике: сообщает только объективную информацию (По полевому телефону), а затем выдает дополнительную информацию (союз и со значением добавления информации). Наречие сейчас в сочетании с частицей же указывает не только на быстроту реакции (скоро, немедленно), но и на следование одного действия за другим (известие, полученное по полевому телефону, заставило заторопиться). Лакей, будучи свидетелем этого разговора дежурного по телефону и не зная, о чем идет речь (что сообщили адъютанту), сообщает только о своих наблюдениях, которые касаются невербальной реакции дежурного на полученное известие (заторопился, изменился в лице). Можем предположить, что именно эта субъективная информация и становится для Шервинского наиболее информативной (то, что послужило причиной «изменения в лице», послужило и причиной «отбытия из дворца»). Однако положение социально-должностной субординации заставляет Шервинского отчитать лакея за непозволительную вольность в разговоре (сообщении) об адъютанте его светлости.
(27) Шервинский. Мне кажется, Федор, что вас не касается окраска лиц адъютантов его светлости. Вы лишнее говорите.
Ментальная модусная рамка, редуцированная до вводно-модального слова (релятива мне кажется), используется здесь для усиления, подчеркивания того, что будет сказано: Шервинский не столько хочет выразить собственное мнение, сколько воздействовать на адресата (не следует, не полагается лакею говорить об этом). Шервинский — сам адъютант его светлости, и он, безусловно, считает недопустимым обсуждение другого адъютанта с лакеем, примеряя подобную ситуацию и на себя (а не позволит ли себе лакей обсуждать и его?). Интерпретация слов Шервинского как РА воздействия подтверждается использованием фатического обращения (Федор), выбором глагола (вас не касается, т. е. не имеет отношения к вам) и, наконец, генеритивностью (обобщенностью) высказывания, которая выглядит в данной ситуации особенно символично — вне зависимости от времени и места обо всех адъютантах его светлости лакей не должен так говорить. Реакция-воздействие содержится в следующем предложении, которое подытоживает все сказанное выше (Вы лишнее говорите, т. е. то, чего не следовало). По сути, это добавление в данном случае делает невозможной как любую оправдательную реакцию со стороны адресата, так и сообщение дополнительных сведений, так как представляет собой имплицитное намерение завершить коммуникацию, преследующее две цели: не допустить нарушения субординации (подобные вещи не должны обсуждаться с лакеем), обдумать полученную информацию и постараться выяснить, что же случилось в действительности. Такая интенция говорящего была распознана адресатом, и поэтому, извинившись (т. е. приняв критику), лакей уходит.
Лакей. Прошу извинить, господин поручик. (Уходит.) (28)
Уход лакея изменяет состав участников общения, а следовательно, одна ситуация сменяет другую.
Итак, коммуникативная ситуация, в основе которой лежит событие, «отбытие» дежурного из дворца (а точнее — его анализ), представляет собой информативный диалог. Информация выдается порционно: четкая структура интеракций (так называемые вопросно-ответные единства) обусловлена пресуппозицией права на требование (запрос) информации только со стороны Шервинского. Шервинский задает вопросы с целью получения информации, но в силу целого ряда причин процесс получения информации замедляется и в результате не соответствует общей прагматической установке инициатора общения (он получает не ответ на Как! Никого нет?, а информацию к размышлению). Схема речевого взаимодействия Шервинского и лакея в данной коммуникативной ситуации отражает общие закономерности информативного общения (в частности, запрограммированность ответной реакции, обязательного компонента интеракции):
1ф(с) ↔ 2ф(с, 1) → 3.1 (с) + 3.2 (→ 4) → 4 (3.2) → 5 (4; → 6) → 6 (5) → 7.1 (6)+7.2 (6, с) → 8 (7.2) → 9.1 (8) + 9.2 (→ 10) → 10 (9.2) → 11.1 (10)+ 11.2 (→ 12) → 12 (11.2) → 13.1 (12) + 13.2 (→ 14) → 14 (13.2) → 15 (14'; → 16) → 16 (15) → 17 (12—13, с) → 18 (17) → 19.1 (3—18, с) + 19.2 (→ 20) → 20 (19.2) → 21ф (с) → 22.1 (21)+ 22.2 (→ 23) → 23 (22.2) → 24 (22.2—23) → 25 (24; → 26) → 26.1 (25) + 26.2 (← 24) → 27 (26.2) → 28ф (27, с).
Формально общение Шервинского и лакея — общение информативное, однако представляется, что более правильно было бы назвать его общением псевдоинформативным. Выявим причины такой «псевдоинформативности» данного диалога. Одна из причин — разный социальный статус коммуникантов: камер-лакей выполняет иные функции, нежели информирование личных адъютантов гетмана, а его статус не позволяет ему показывать свою излишнюю осведомленность (ср.: Вы лишнее говорите) и высказывать свои мнения/суждения. Все это, а также отсутствие официальной информации о случившемся ограничивает возможности лакея заниматься активной речевой деятельностью (информирующей). Помимо этого, лакей, владеющий, по мнению инициатора общения, определенными знаниями, оказывается часто не способен выбрать нужную информацию, что обусловлено как индивидуально-личностными характеристиками адресата (лакея), так и выбором тактики речевого общения адресантом (Шервинским)4. Другая причина «псевдоинформативности» диалога связана с его инициатором: эмоциональность Шервинского препятствует точному выражению запросов информации и, как следствие, адекватности реакции, которая могла бы обеспечить достижение поставленной цели. Таким образом, экспрессивность его речи, с одной стороны, затрудняет получение информации (имплицитная модальность преобладает над диктумом, наблюдается особая комплементарность интенций, выражающих отношение (состояние, познание) говорящего и воздействующих на адресата), а с другой — «программирует» получение «иной» информации, как по форме, так и по содержанию (по сравнению с информацией, которая могла бы быть получена на прямые запросы).
Анализ интеракций позволяет судить о том, что вводные слова, частицы, междометия, оценочная лексика и конструкции экспрессивного синтаксиса, а также сама коммуникативная ситуация дают возможность слушающему распознавать имплицитные намерения и смыслы и более или менее адекватно реагировать на речевые действия партнера по коммуникации. Распознавание имплицитных намерений говорящего характеризуется не только стремлением слушающего адекватно воспринимать речь другого, но и особой избирательностью восприятия: на интенции говорящего накладываются мотивы, цели и интенции слушающего, его эмоциональное состояние и его видение ситуации в целом.
Говорящий и слушающий опираются на ситуацию (собственное знание и оценку ситуации), так как РА часто теряет смысл, а интенция говорящего не может быть распознана вне ситуации. В памяти человека хранятся образы ситуаций (фреймы), отличающиеся разной степенью типизированности и актуальности. Однако следует говорить, думается, об опорах и другого рода — о блоках, суммирующих некоторый объем информации (содержательной, прагматической, концептуальной) — именно на такие блоки опирается говорящий (слушающий) в построении своей коммуникативной стратегии. Об изучении РА и диалогических единств как частей целого говорилось достаточно много. Так, например, И.С. Иванова пишет об утрате свойств отдельных РА в структуре диалога: «...с точки зрения структуры развернутые диалоги составляются путем комбинации отдельных РА и диалогических единств. Но с точки зрения коммуникации это не так. Входя в состав сложного диалога, эти единицы теряют (выделено мной — Р.Е.) свои свойства, превращаясь во взаимосвязанные элементы целого» [Иванова, 1998, 31]. Представляется обоснованнее говорить не о том, что единицы «теряют свойства», а о том, что эти свойства изменяются в силу взаимодействия и взаимодополнения самих единиц.
Свойства РА, запрашивающего информацию «А где же он?», или РА возражения, несогласия «Позвольте, да вот же его шашка?!» не «теряются», а только дополняются: в первом случае это вопрос не только о месте нахождения дежурного, но и о причине его отсутствия, во втором — не только несогласие, возражение, но и требование объяснений по поводу наличия шашки и т. п.
Очевидно, что такая дополнительная информация извлекается не только из оценки ситуации вообще, но и из анализа общей прагматической установки говорящих и развертывания некой тематической общности.
Взаимодействуя, РА образуют интеракции, которые, в свою очередь, могут образовывать более сложные структуры, объединяющиеся содержательно-тематической общностью, прагматической установкой коммуникантов и особой межактной связностью. Такие структуры мы будем называть блоками интеракций. Под блоком интеракций понимаем монотематическое единство двух и более интеракций, объединенных некоторой общей прагматической установкой (у каждого участника коммуникации она своя) и обладающих разной степенью связности, запрограммированной или факультативной. Так, речевое взаимодействие Шервинского и лакея в рамках описанной ситуации социально-должностной субординации помимо фатических интеракций (вступление в контакт и завершение контакта) включает в себя четыре взаимосвязанных блока интеракций (в Приложении 3 построен алгоритм данного взаимодействия до попытки прекращения контакта, I—III блоки интеракций). Условно назовем эти блоки так: I — «о дежурном», II — «о телефонограммах», III — «об отбытии дежурного», IV — «о неприятном известии». Блок I содержит указание на событие (Как! Никого нет?), организующее данную коммуникативную ситуацию; это событие становится поводом для запроса информации и основной темой общения. С получением новой информации происходит «тематическое течение» разговора от темы к теме (главная тема развивается через частные темы, подтемы).
Изучение РА и интеракций в составе таких блоков позволяет, на наш взгляд, во-первых, а) выявить стратегии говорящих, б) проследить смену ролей (говорящий/слушающий), а следовательно, отойти от понимания слушающего как пассивного субъекта и как субъекта только реагирующего (вслед за реакцией в макроречевых или многоинтенциональных актах могут идти и инициирующие РА), в) увидеть взаимодействие прагматических установок участников коммуникации; во-вторых, в определенном смысле вернуться (опереться) к привычному понятию «темы», не говоря о теме каждого отдельного РА и не порождая мнимое «многотемье» («мелкотемье»).
2.3.2. Ситуация должностной субординации (гетман — Шервинский), речевой жанр — информативный диалог в рамках профессионального общения
По сравнению с предыдущей ситуацией (2.3.1) меняется субординация: Шервинский — подчиненный, он — адъютант гетмана; меняется статус самой ситуации: это уже ситуация не социально-должностной субординации, но только должностной; увеличивается степень официальности.
Общение гетмана и Шервинского начинается с фатической интеракции установления контакта, приветствия старшего по званию и ответного приветствия — это верхняя граница ситуации.
За традиционным приветствием следует вопрос гетмана «Приехали?», предполагающий наличие общей пресуппозиции (здесь — знания ситуации, а точнее, субъектов определенного события) у говорящего и адресата» Л.С. Выготский, анализируя чистую предикативность внутренней речи, писал о том, что и «диалог всегда предполагает то знание собеседниками сути дела, которое дозволяет целый ряд сокращений в устной речи и создает в определенных ситуациях чисто предикативные суждения» [Выготский, 1996, 338]. Гетман, задавая такой вопрос, был уверен, что Шервинскому известна эта «суть дела». Свершение определенного (планируемого, ожидаемого) события определило бы состав его участников5, следовательно, не было бы надобности называть и субъект действия. Характерное для формы прошедшего времени глагола неразличение лица6 не препятствует слушающему распознать в вопросе некое 3 лицо, не-участника коммуникации. Шервинский, очевидно, идет путем исключения: гетман, появляясь в своем кабинете, не будет спрашивать, приехал ли он, или его личный адъютант, который, к тому же, никуда не уезжал. Вместе с тем неизвестность, неопределенность лица (коллективного субъекта) побуждает Шервинского ответить вопросом на вопрос, используя традиционную вежливую форму при обращении с вопросом к вышестоящему лицу, с целью получения информации об этом субъекте для адекватного реагирования на вопрос гетмана.
(3) Гетман. Приехали?
(4) Шервинский. Осмелюсь спросить — кто?
Шервинский из получателя информации должен стать источником информации для гетмана (это он теперь уже дежурит у аппаратов в кабинете гетмана), но отсутствие этой самой информации не позволяет ему выполнять эту роль должным образом. Такое положение вещей вынуждает гетмана возвратиться (вернуться) к событию уже произошедшему и мотивировать свой вопрос.
(4) Шервинский. Осмелюсь спросить — кто?
(5) Гетман. 1. Я назначил без четверти двенадцать совещание у меня. Должен быть командующий русской армией, начальник гарнизона и представители германского командования. 2. Где они?
Наличие у гетмана специальных полномочий (назначать совещание) и его иерархический статус (реальный или приписываемый, желаемый) позволяют ему ожидать исполнения его приказа со стороны командующего русской армией, начальника гарнизона, германского командования («должен быть»). По-видимому, говорящим используется слово дожен в 1 значении — «обязан сделать что-нибудь» [Ожегов, Шведова, 1992, 175]. Такое понимание гетманом положения вещей не допускает возможности «неявки» приглашенных на совещание по собственной воле, поэтому совершенно закономерным становится вопрос Где они? — адъютант гетмана должен быть проинформирован о причинах отсутствия всех вышеперечисленных.
Реплика гетмана состоит из 3-х предложений: 1 — акт в акте, сообщение о приказе, 2 — следствие (ожидаемый результат) этого приказа, 3 — вопрос, возникший из-за несоответствия между ожидаемым и реальным результатом. Первое и второе предложения мотивируют вопрос гетмана и одновременно служат ответом на вопрос Шервинского, описывая определенное положение дел (РА 5.1), а третье предложение — это новый вопрос гетмана (РА 5.2), порожденный изменившейся ситуацией (он узнает, что не «приехали»: во-первых, никого из перечисленных нет в кабинете, а совещание было назначено в кабинете гетмана («у меня»), во-вторых, вопрос поставил в тупик Шервинского). Новая, изменившаяся ситуация не соответствует ожидаемой, а потому требует дополнительной информации (объяснений). Шервинский не обладает такой информацией — он может лишь констатировать факт «Никто не прибыл», но прежде он обязан ответить на вопрос гетмана, используя шаблонную формулировку «Не могу знать», так как это обязательный компонент данной интеракции в ситуации должностной субординации, сопровождаемый, как правило, добавлением (ср. ответы лакея Шервинскому).
Ситуация 2.3.2 развивается так же, как и ситуация 2.3.1 — по модели информативного диалога. Инициатором общения становится гетман, а Шервинский — источником информации. Отношения должностной субординации накладывают отпечаток на речевое поведение каждого из участников: гетман, запрашивая информацию, может позволить себе не только эмоционально на нее реагировать, но и строить предположения, догадки, перебивать, обвинять говорящего, Шервинский в данной ситуации не может себе позволить быть субъективным (эмоционально реагировать на слова гетмана, высказывать мнения, предположения), не соблюдать правила речевого этикета и т. п. Официальность ситуации общения (большая, нежели в ситуации 2.3.1) характеризуется использованием большого количества иллокутивных глаголов, ассертивов, декларативов и директивов, типа: обращаюсь с заявлением, докладываю, советую, осмелюсь доложить, позвольте сообщить, заявляю протест, и девербативов: угроза, предупреждение и т. п. Использование иллокутивных глаголов в других типах общения происходит значительно реже, что, как представляется, обусловлено в большинстве случаев нерелевантностью для участников общения эксплицитного выражения собственного намерения (это дает и определенную свободу интерпретации слушающему). Анализ ситуации должностной субординации (2.3.2) не приводится нами полностью, т. к. ситуация развивается по тому же алгоритму взаимодействия коммуникантов, что и ситуация социально-должностной субординации (2.3.1), что позволяет сделать вывод о наличии некоторого «инвариантного» алгоритма для информативного общения и о применимости модели порождения/восприятия РА в анализе самых различных ситуаций.
Итак, прагматическая установка участников общения направлена на получение/передачу определенной информации. РА в информационном общении могут объединяться в блоки интеракций. Общение формально информативное, но не приведшее к достижению главной цели его инициатором, может быть названо псевдоинформативным. Псевдоинформативность определяется, таким образом, как неуспешная коммуникация с точки зрения инициатора, тогда как причины неуспешности могут быть связаны не только с адресатом, но и адресантом (неточность в запросе информации адресантом, выбор неадекватной запросу, необъективной или недостоверной информации адресатом).
Примечания
1. Не учитываем при этом комизм ситуации, пародирование и откровенно балаганный характер диалога.
2. Основные характеристики информативного диалога изложены в [Арутюнова, 1999, 650].
3. См: [Тарасов, Школьник. 1977, 190—191]
4. В данном случае адресант и адресат — условные обозначения инициатора общения и его партнера по коммуникации неучитывающие роль коммуникантов в каждом конкретном РА.
5. В событиях «должны принимать участие люди. События личностны и социальны» [Арутюнова, 1999, 509]
6. Р.О. Якобсон относит категорию лица к числу категорий, в составе которых есть элементы, обозначающие связь сообщения с актом речи, в частности, с говорящим и слушающим (категории-шифтеры) [Якобсон, 1972].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |