Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен делать?
М.А. Булгаков
Пропал Ершалаим — великий город, как будто не существовал на свете.
М.А. Булгаков
Мир, породивший Булгакова
Судьба самого Михаила Афанасьевича (1891—1940) вполне обычна для его эпохи и для людей его круга. И в то же время простое описание событий жизни Михаила Афанасьевича выглядит как приключенческий роман.
Родился писатель в другой цивилизации — в Российской империи. Родился в семье доцента (с 1902 года — профессора) Киевской духовной академии, Афанасия Ивановича Булгакова (1859—1907). Сын сельского священника, внук крестьянина, Афанасий Иванович был личностью незаурядной. Кроме древних языков, владел английским (выученным, видимо, самостоятельно), французским и немецким языками.
Обладал обширными знаниями в самых разных сферах. Был очень терпим к мнению других, даже противоположному его собственному. За последние 20 лет жизни написал более 10 богословских книг, — хорошо написанных, интересных1.
Владимир Солоухин сравнивал талант с огоньком, бегущим по бикфордову шнуру... «Вероятнее всего талант накапливается по капельке, передаваясь по наследству, от колена к колену, как цвет волос, черты лица или характера. Он пробирается по родословной, как огонек по бикфордову шнуру, чтобы однажды, в каком-нибудь там поколении, разразиться ослепительным взрывом. Он мог не проявляться в предыдущих коленах, но не проявившиеся крупицы его все равно передавались дальше и копились, копились, дожидаясь своего проявления»2.
Да... Вот бежит НЕЧТО из поколения в поколение, пока не взорвется... Булгаковым, например.
Здесь видно именно это: несомненная литературная одаренность отца. И таланты предков по матери, преподавательницы женской прогимназии, Варвары Михайловны, в девичестве Покровской (1869—1922). Оба ее брата были врачами, причем Николай Михайлович имел большую практику в Москве и хорошо зарабатывал.
Судя по всему, Николай Михайлович послужил прототипом или одним из прототипов профессора Преображенского.
Фамилию же бабушки по матери, Анфисы Ивановны Турбиной (1835—1910), он использовал как фамилию своих героев.
Внешне события жизни семьи обычны, даже заурядны.
Рождение братьев и сестер.
Смена квартир, завершившаяся в 1907 году въездом в знаменитую квартиру № 2 по адресу: Андреевский спуск, 13.
Покупка дачи в Бучах, под Киевом.
Смерть Афанасия Ивановича от нефросклероза в 1907 году.
Знакомство 17-летнего Миши Булгакова с приехавшей в Киев на каникулы дочерью управляющего Казенной палатой, гимназисткой из Саратова Татьяной Николаевной Лаппа.
Старший сын Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны проявлял явные способности к языкам, прекрасную память, был умен. Он очень много читал. В восьмилетием возрасте прочел роман В. Гюго «Собор Парижской Богоматери».
В семилетием возрасте написал роман «Похождения Светланы».
Но даже и это, в конце концов, события не исключительные. Дураком мальчику быть не в кого. Знание языков для людей его круга — культурная норма. Другой культурной нормой в интеллигентных семьях было много читать. Если ребенок прочитал Гюго или «Войну и мир» — это поощрялось, этим гордились. Автор сих строк прочитал «Войну и мир» в 13 лет. Не понял почти ничего, но взрослые принимали это как «достижение». Даже откровенно больные вещи Достоевского «полагалось» прочитать как можно раньше.
Писать стихи, рассказы, порой и романы, тоже пробовали многие. Еще раз сошлюсь на собственный опыт: я написал роман о приключениях некоего профессора в первобытном обществе в возрасте 10 лет. Жалею, что этот бред, записанный в тетрадке по математике, куда-то потерялся в переездах.
Чаще всего это детское творчество никакого продолжения не имеет.
Формальное образование тоже не показывает нам гения.
Первая киевская гимназия окончена Булгаковым хорошо (в 1909 году), но не блестяще. Всего две «пятерки»: по Закону Божьему и по географии.
Студент медицинского факультета Киевского университета тоже не в числе самых первых. Сам выбор медицины — явно по примеру дядек по матери, стремление иметь работу, которая всегда прокормит.
Весной 1913 года, когда полным ходом шли приготовления к свадьбе, неожиданно выяснилось, что невеста беременна. Жених с невестой решили, что заводить детей им не время — сначала Михаилу надо окончить университет. Возможно, Михаил Афанасьевич еще не хотел передать следующим поколениям неизлечимую болезнь почек Все деньги, присланные Николаем Николаевичем Лаппой, отцом Татьяны, на свадебные расходы, потратили на... скажем так, на медицинское вмешательство.
Судя по всему, что мы знаем, врач он был очень ответственный, надежный, знающий... Но нельзя сказать, что блестящий. Не тот врач, «на которого молятся».
Не будь Катаклизма, что ждало его, 31 октября 1916 года получившего диплом, утверждавший 25-летнего человека «в степени лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами, законами Российской Империи сей степени присвоенными»?
Наверное, Михаила, тогда еще почти не Михаила Афанасьевича, не ждало ничего скверного. Работал бы врачом, постепенно приобрел бы и дом. Завел бы детей и внуков, применял бы кипучую энергию на общественное благо, как делал его отец.
Скорее всего, и писать бы начал рано или поздно.
Но не произойди Катаклизм, неизвестно еще, во что образовался бы его талант. Не было бы ни страшного города, захваченного жуткими полулюдьми. Города, где «дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет. Никто».
Не написалось бы и знаменитого: «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй».
Не будь Катаклизма — не появилась бы и булгаковская Москва. Не было бы места, где встретились Воланд и Мастер.
Можно только гадать, о чем писал бы Булгаков, не вступи мир в череду войн и революций. В каких городах жили бы его герои, и встречались ли они с Сатаной.
Но мир, породивший Михаила Булгакова, доживал последние... даже не годы. Доживал он последние месяцы.
Великолепен образ Владимира Солоухина: «Когда состав сходит с рельс, он, если тяжел и скорость была велика, некоторое время летит по инерции, по прямой, прежде чем начнет распадаться на части. И в летящем уже в бездну, в погибель составе, в каком-нибудь серединном вагоне, в течение некоторого времени может мирно спать на полке дитя. Или играть, или сосать материнскую грудь. В поезде, сошедшем с рельсов, это дополнительное «благополучное» время исчисляется, вероятно, секундами; если же сходит с рельсов огромное государство, то его инерционный полет в пропасть может длиться, я думаю, годы, если не десятилетия»3.
Вот так же, как задолго до Катаклизма «в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку», так и во время Катаклизма сохранялись «бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, — все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных».
Россия уже гибла, уже летела в пропасть, а этот осмысленный, полезный человеческий мир еще жил. Уже был обречен, но еще жил.
И так же заканчивал медицинский факультет новоиспеченный врач и еще до этого женился на знакомой ему с 16 лет Татьяне Лаппе, и молодые все время нуждались в деньгах, потому что совершенно не умели их экономить и тратить. Все такое бытовое, нормальное, обычное, повседневное...
А мир уже сползал в пропасть. Мир старой Европы был обречен, как только ввязался в ненужную, безумную войну с самим собой. Войну называли Великой, Германской и Мировой, Великой Отечественной и Второй Отечественной — имея в виду, что Первая Отечественная — это война с Наполеоном. Образованные слои принимали ее с энтузиазмом. В Петербурге перед Зимним дворцом пели «Боже, царя храни», в Москве громили немецкие магазины. А война стала поворотным моментом всей европейской истории.
Для Российской империи эта война означала, что ей предстоит развалиться и что на ее развалинах появятся новые государства с совершенно иным политическим строем.
Война означала полное крушение мира, породившего Михаила Булгакова.
Булгаков, судя по всему, «патриотический» энтузиазм разделял. В Саратове, приехав к родителям жены, он помогает организовать лазарет для раненых и работает там врачом. В Киеве трудится в госпитале в Печерске. Подает рапорт о зачислении на военную службу. Комиссия не пропустила его из-за болезни почек. Эта наследственная болезнь в конце концов его и убьет.
Теперь он — военный врач в Каменце-Подольском, потом в Черновцах.
«Патриотический» угар выдыхается.
«Народ» оскаливается митингами, большевицкой пропагандой, дезертирством.
Фронт разваливается.
Оставаясь в резерве Московского военно-санитарного управления, молодой врач откомандирован в Смоленскую губернию для работы в земствах.
Булгаков — земской врач в Смоленской губернии, потом в Вязьме. Этот период жизни он опишет во многих рассказах. В том числе в «Морфии». Михаил Афанасьевич делал трахеотомию у больного дифтеритом ребенка: надо было очистить забитое дифтеритными пленками горло, чтобы ребенок мог дышать. На всякий случай ввел себе антидифтеритную сыворотку. Началась аллергическая реакция: сильнейшая почесуха и боли. Чтобы справиться с этим, начал принимать морфий. От опасной зависимости Булгакова избавили два человека: его жена и второй муж его мамы, доктор Иван Павлович Воскресенский (1877—1967).
С Варварой Павловной Воскресенский обвенчался в 1918-м. Что характерно, все братья и сестры Булгаковы приняли отчима, даже любили его.
Впрочем, не будем рисовать идиллию. По воспоминаниям Татьяны Лаппы, Михаила раздражал роман матери, он ревновал.
Соседка по дому № 13 на Андреевском спуске Киева удивлялась, что «Мишка Булгаков... этот бездарный венеролог» стал знаменитым русским писателем. Она рассказывала, что «семья была патриархальная, с определенными устоями», но «со смертью отца все изменилось», а с появлением Воскресенского «с тех пор в доме воцарилась безалаберщина»4.
Так что оценки давались разные — и Воскресенскому, и Михаилу Булгакову.
Воскресенский посоветовал родным тайно от Михаила разбавлять каждую дозу морфия дистиллированной водой во все большей пропорции. В конце концов наркозависимость исчезла.
Интересна судьба Воскресенского. 27 апреля 1930 года «тройка» при ГАПУ УССР выслала его в Казахстан «сроком на пять лет». В действительности Воскресенский из Казахстана никогда не вернулся. Там он жил до пенсии в 1963-м и смерти в 1967 году. Вторая жена Софья Николаевна пережила его на 10 лет.
Михаил Афанасьевич же весной 1918 года открывает частную практику как венеролог. Пациентов у него хватает — война не улучшила нравы.
Чтобы дальнейшее стало понятным, придется немного отвлечься от судьбы частного человека, показать — что же происходило тогда в Киеве?
Разорванная Украина
А было вот что: зимой 1918 года по всей Украине метались то ли банды, то ли повстанческие армии, политический цвет которых не всегда было легко различить. На западе Украины, на месте развалившейся Австро-Венгрии, вспыхнула Западно-Украинская республика, с которой тут же начала воевать Польша.
В Киеве же огромную роль сыграл генерал-лейтенант Русской армии, малоросский дворянин Павел Петрович Скоропадский (1873—1945). Ничуть не меньшую роль сыграла идея Лавра Георгиевича Корнилова — идея «украинизации» армии. Занимая пост Верховного главнокомандующего 19 июля 1917 года, Лавр Георгиевич поставил Временному правительству условие — он реорганизует армию, как считает нужным, и ему не мешают.
Лавр Георгиевич был уверен — украинские национальные части не будут отступать перед австрийскими немцами.
В августе 1917 года по прямому предложению Л.Г. Корнилова Скоропадский приступил к «украинизации» своего корпуса: русских солдат и офицеров переводили в другую часть, на их место принимали из других частей фронта солдат и офицеров — украинцев.
По завершении 34-й Армейский корпус был переименован в 1-й Украинский корпус, которым продолжил командовать сам Скоропадский.
В октябре 1917 года, после захвата власти большевиками, Украинская Народная Республика объявила себя в федерации с Советской Россией. 9 января 1918 года — государственно самостоятельной.
Скоропадский признал власть Украинской центральной рады, стал главнокомандующим войсками Центральной рады, но фактически вел свою политику. Например, нейтрализацию «большевизированных» воинских частей. Верные ему войска перехватывали красные эшелоны, разоружали их и отправляли «домой», в Советскую Россию.
Центральная рада платила Скоропадскому таким же глухим недоверием. Накануне зимы 1918 года корпус Скоропадского оказался без продовольствия, зимней одежды и обуви. Деморализованные солдаты начали расходиться по домам. Генерал Скоропадский ради спасения корпуса подал в отставку как главнокомандующий. После его ухода украинская армия практически развалилась. Единственной боеспособной частью оставался 1-й Украинский корпус.
Центральная же рада провела аграрную реформу по эсеровскому принципу: не признала частного владения землей, а объявила землю собственностью общин. Революционные страсти в деревне закипели круче, чем в России.
После Брестского мира Украина официально оккупирована Австро-Венгрией и Германией. Непростая ситуация: только что с немцами воевали, а теперь они стали единственным гарантом того, что на Украину не придут русско-еврейские большевики из Москвы.
28 апреля германские военные разогнали Центральную раду, а во главе провозглашенной теперь Украинской державы встал гетман Павел Скоропадский. Гетман всея Украины стоял у власти с 29 апреля по 14 декабря 1918 года.
Политика гетмана была достаточно разумной: построить нормальное государство. Образованный слой России толпами бежал на Украину... Скоропадский полагал, что постепенно русская интеллигенция украинизируется. Не надо считать русских врагами, от этого только вред.
Одновременно Скоропадский полагал, что к Украине вполне может отойти чуть ли не вся Южная Россия, вплоть до Северного Кавказа. Что тут было позицией украинского националиста, а что — способом борьбы с большевиками, порой трудно понять.
Русский образованный слой вовсе не рвался строить не очень понятную ему Украину, отстаивая «единую и неделимую» Россию. Но тактически поддерживал Скоропадского... Тем самым и вчерашних врагов-немцев.
На большей же части Украины разгоралась Гражданская война — уже безо всяких москалей, украинцы бились с украинцами. Тем более — немцы и австрийцы проводили «продовольственные реквизиции», а попросту грабили продовольствие. Правительство Скоропадского контролировало от силы 10—15% территории Украины.
Компьенское перемирие 11 ноября 1918 года знаменовало конец Первой мировой войны. Тем самым — поражение Германии и Австро-Венгрии. Тем самым — вывод немецких войск с Украины.
14 ноября 1918 года гетман Скоропадский подписал «Грамоту» — манифест, в котором он заявил, что будет отстаивать «давнее могущество и силу Всероссийской державы». Он призвал к строительству Всероссийской федерации как первому шагу к воссозданию великой России.
Украинские националисты отшатнулись от него. Петлюра возглавил масштабное восстание. Немцы стали договариваться с Петлюрой и договорились: они могут свободно уйти, пусть Петлюра входит в Киев. 14 декабря Скоропадский подписал манифест об отречении и бежал из Киева. К 20 декабря на 50 или 60% территории гетманской Украины была восстановлена власть Украинской Народной Республики. Остальная территория как была под Махно, батьками и атаманами, так и осталась. А на западе Украины Западно-Украинская республика воюет с Польшей.
События декабря 1918-го и стали основой «Белой гвардии». Ведь когда немцы выходили из Киева, украинские части его армии переходили к Петлюре. Единственной опорой Скоропадского остались офицерские дружины, в которые вливалась молодежь — гимназисты и юнкера. Для русского образованного слоя большевики и Петлюра были одинаково чужды.
Михаил Булгаков участвовал в этих боях офицерских дружин. Позже говорили — он был мобилизован. Чепуха — офицеры при всем желании не могли никого мобилизовывать. Байка о мобилизации была полезна в СССР как оправдание — вот, не по своей воле оказался в рядах белогвардейцев, меня заставили.
Заставлять культурного русского человека участвовать в боях с петлюровцами не было особой необходимости. Сам он вполне честно рассказывал — в эти страшные дни «был на улицах города. Пережил близкое тому, что имеется в романе» (то есть в «Белой гвардии»).
Что был вооружен — знаю точно: Булгакова с винтовкой за спиной видела родная сестра моей бабушки, Антонина Васильевна Сидорова. Девушки из 2-й женской гимназии пытались помогать оказывать помощь раненым офицерам и юнкерам: их относили в эту гимназию. На их глазах Булгаков вместе с другим офицером принес раненого товарища, снял с плеча винтовку и быстро ушел.
Неизвестно, когда именно он был «мобилизован» в «армию» Петлюры. Известно, что 3 февраля петлюровцы драпали из города, и Булгаков воспользовался суматохой, дезертировал5. Этот эпизод отражен в рассказе «Я убил». Вероятно, все было не так героически — молодой врач просто сбежал, а в рассказе выдал желаемое за действительное. Но желание стрелять в петлюровцев и убивать их вряд ли нужно долго объяснять.
К большевикам, естественно, он тоже не пошел, работал врачом Красного Креста. По другим данным, все же был мобилизован, и служба в Красном Кресте была его работой на большевиков. 31 августа 1919 года красные бежали из Киева впереди собственного визга — город заняли полки деникинского генерала Николая Эмильевича Бредова (1973—1945) — часть Добровольческой армии Вооруженных сил Юга России. Об этом тоже говорили: «мобилизован». Явная неправда: во время наступлений белых войск к ним немедленно присоединялось множество приличных людей.
На переломе Гражданской
Отправили Булгакова, по одним данным, в Пятигорск, по другим — во Владикавказ. Военным врачом 3-го Терского казачьего полка он воюет против горцев Северного Кавказа, участвует в походе на Чечен-аул и Шали-аул. Детали его участия в этой войне абсолютно неизвестны6. Неизвестно, был ли полковником, подполковником или капитаном. Неизвестно, при каких именно обстоятельствах он был контужен.
По поводу контузии... насколько мне известно, артиллерии у чеченцев не было. Подробности Булгаков, естественно, не сообщал, но по косвенным данным, был непосредственно в деле. А если был, то не только в качестве врача — врач вряд ли получил бы по голове удар, от последствий которого потом мучился всю жизнь.
26 ноября 1919 выходит первая известная публикация Булгакова: фельетон «Грядущие перспективы» в газете «Грозный». За ней следуют публикации фельетонов и статей в «Кавказской газете». 28 февраля 1920 года во Владикавказе выходит первый номер ежедневной газеты «Кавказ», среди сотрудников которой объявлен Булгаков.
Но тут все кончается само собой. Вооруженные силы Юга России не в состоянии сдерживать РККА. Донская и Кубанская казачьи армии бегут и сдаются. Кубанская армия потом полностью переходит на сторону красных.
Остатки Добровольческой армии отбиваются от красных, «зеленых» (местные «областники», не лучше петлюровцев), народов Кавказа, красных казаков.
Трудно сказать, сумел ли бы Булгаков эвакуироваться из Новороссийска с остатками армии в марте 1920 года, но в начале марта он тяжело заболел — возвратным тифом. Татьяна Лаппа выхаживала его до середины апреля.
Две недели город стоял «пустой» между властями. Только ингуши грабили — и население, и оставленные белыми склады. Потом город заняли то ли войска, то ли банды Николая Федоровича Гикало (1897—1938). Личность это сама по себе крайне примечательная, какую откопать можно только во время гражданских войн. То ли украинец, то ли грузин. Родился то ли в Одессе, то ли в Тифлисе. Гикало — то ли фамилия, то ли кличка. С ударением то ли на первом слоге, то ли на втором. На Северном Кавказе вел свою самостоятельную армию, которая была то коммунистической, то шла вместе с армиями горского «пророка» Узун-Хаджи.
102-летний имам Узун-Хаджи в молодости был одним из мюридов Шамиля, а теперь объявил о создании Шариатской монархии. Впрочем, провозглашал он себя и Верховным правителем Кавказа. При этом он лихо брал денежки и оружие у коммунистов, а 80% его армии были русские и казаки.
Управа на Узун-Хаджу была одна: старец очень боялся самолетов. Наверное, самолет был для него чем-то вроде шайтана. Белые время от времени посылали авиацию: не бомбить, а просто летать — этого хватало, чтобы Узун-Хаджи прекращал наступление. Теперь самолетов не стало, да разбойники Гикало (в том числе молодые чеченцы) и не боялись самолетов.
Пока город стоял пустой, пока Владикавказ захватывала то ли Красная Армия, то ли ее союзники, то ли войска Шариатской монархии, Булгаков болел, потом медленно поправлялся.
Но, уж наверное, сюрреализм ситуации много раз вспоминался, сказывался в творчестве — в том числе в «Мастере и Маргарите».
Существует версия, что Михаил Афанасьевич до конца своих дней не мог простить Татьяне Николаевне, что она не вывезла его в Новороссийск, упрекал ее. В то время как жена фактически спасла Булгакову жизнь: до апреля ему категорически нельзя было трогаться с места. Да и смог бы Михаил Афанасьевич сделаться писателем в эмиграции — дело темное. То есть описать Узун-Хаджу и Гикало... Могу себе представить, как бы Михаил Афанасьевич их расписал! Но кто бы читал эти произведения?
Под красными во Владикавказе Булгаков читает лекции, ставит пять пьес в местном театре и пишет еще несколько. Он даже совершает поступок, который трудно было простить его товарищам по оружию: работает заведующим литературным отделом (Лито) подотдела искусств Владикавказского ревкома, заведующим театральным отделом (Тео) подотдела искусств, деканом Народной драматической студии Владикавказа. Свою пьесу «Сыновья муллы» Булгаков считал проституцией и чем-то отвратительным, предательством свободы творчества. Но «страшные» люди в папахах и с кинжалами потом ловили его, говорили: «Пасиба! Гиниалный бил пьеса!»
В ноябре 1920-го Булгакова уже изгоняют из советских учреждений, но главное ясно. Он готов заниматься любимым делом при любой власти. Творчество дороже убеждений.
Очевидно и то, что не будет он больше врачом. Позже Булгаков опишет, как петлюровский полковник Козырь-Лешко совершенно ошибочно до сорока пяти лет был школьным учителем: «Так, впрочем, чаще всего и бывает в нашей жизни. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например, читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни. Козырь попал к сорока пяти годам. А до тех пор был плохим учителем, жестоким и скучным»7.
Булгакову повезло больше: «на свое место» он попал в 28—29 лет. Впрочем, 1 февраля 1921 года он писал своему двоюродному брату: «Я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать — писать».
Если опоздал — то не намного.
Примечания
1. Яновская Л. Последняя книга, или Треугольник Воланда. — М.: ПРОЗАиК, 2013.
2. Солоухин В.А. Письма из Русского музея. — М.: Советский писатель, 1972.
3. Солоухин В.А. Смех за левым плечом. — Франкфурт-ам-Майн: Посев, 1987.
4. Некрасов В.Н. В жизни и в письмах. — М.: Советский писатель, 1971.
5. Виленский Ю.Г. Доктор Булгаков / Под ред. Т.И. Борисовой. — Киев: Здоровье, 1991. — С. 99—103.
6. Соколов Б.В. Расшифрованная «Белая гвардия». Тайны Булгакова. — М.: Эксмо, Яуза, 2010. — С. 210.
7. Булгаков М.А. Белая гвардия. — М.: Правда, 1989.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |