Так назвал поэта Рюхина Иван Бездомный. В облике Рюхина скорее всего контаминируются фигуры нескольких современников Булгакова. Во-первых, Маяковского, отношения с которым были достаточно сложными, но говорить о тождестве Рюхина и Маяковского нельзя ни в коей мере. Жизненные позиции художников были взаимонеприемлемы, несмотря на то что в их творчестве встречаются любопытные совпадения, — например, мотив изобретения машины времени (в пьесах «Блаженство» и «Иван Васильевич» Булгакова и «Бане» Маяковского). Сохранились воспоминания В. Катаева об их очень разной манере игры в бильярд и свидетельства интереса Булгакова к Маяковскому как известному острослову.
Интерес Булгакова к личности поэта подтверждается и обнаруженными в его бумагах стихотворными строками: «отчего твоя лодка брошена / раньше времени на причал...», которые исследователи соотносят с самоубийством поэта в 1930 г., причины которого, судя по мемуарам, Булгаков стремился понять. Возможно, этот поступок Маяковского что-то изменил в отношении Булгакова к поэту: по крайней мере в списке дел, который составляла под диктовку умирающего мужа Е.С. Булгакова, упоминается намерение «Маяковского прочесть как следует» (М.О. Чудакова).
Вторым прототипом Рюхина был комсомольский поэт Александр Жаров (1904—1984): произведение, сочиненное Рюхиным к празднику Первое мая, — с узнаваемым словом «взвейтесь» — отсылка к его «Песне юных пионеров». Поэт, испытывавший сильное влияние Маяковского, автор книг «Красная гармошка», «Песня юных пионеров» и др., в контексте романа соотнесен и с Двубратским.
Однако Рюхин не исчерпывается подобным двойным прототипом. Он становится в романе олицетворением бездуховного, бездарного поэта, что особенно ясно просматривается на фоне иронического сопоставления его с Пушкиным. Здесь и напрашивающееся сравнение имен: просторечное Сашка как вариант пушкинского Александр, и фамилия, производная от «рюхи», т. е. чурки для игры в городки, которая может быть сопоставлена с фамилией Пушкин как образованной от «пушки», также одной из городошных фигур.
Поза, в которой Рюхин застывает перед памятником Пушкину, — «встал во весь рост и руку поднял» — напоминает о стереотипных советских монументах, ничтожных перед задумчивым «металлическим человеком» на бульваре. Так в роман вводится образ двух памятников: истинного, «вечного» (памятника Пушкину) и ложного. Б.М. Гаспаров сравнил позу Рюхина с жестом Евгения в «Медном всаднике». Ничтожность героя (или безумство, если принять версию Гаспарова) подчеркнута мимолетным характером «монумента» Рюхина, который исчезает, как только трогается грузовик, в кузове которого он стоит.
Образ Рюхина сополагается и с образом Двубратского: оба известных поэта, завидующие славе Пушкина, выказывают непонимание его стихов и сальерианское представление о несправедливости вознесшей его судьбы. Не только Двубратский отдал бы все за бессмертие Пушкина, но и Рюхин, которого «удачливость» Пушкина ввергает в недоумение: «...в него стреляли удачно. Ему раздробили бедро, и он умер, стеная. И все ему пошло на пользу <...> Многие бы согласились помучиться сутки <...> чтобы потом стоять вот здесь», «Повезло, повезло! <...> стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...». Б.М. Гаспаров справедливо связал размышления Рюхина со строками Маяковского: «Сукин сын Дантес! / Великосветский шкода! / Мы б его спросили: — А ваши кто / родители? / Чем вы занимались до / 17-го года? — / Только этого Дантеса бы / и видели». Но, вероятно, здесь есть и отголосок анекдотов о Пушкине, порожденных столетним юбилеем гибели поэта: «Ворошиловский стрелок стоит перед памятником Пушкину: — Какая несправедливость: попал Дантес, а памятник — Пушкину!»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |