1.4. Историческая модель пространства романа «Белая гвардия»

Понятие «хронотоп», введённое М.М. Бахтиным, предполагает тесную взаимосвязь времени и пространства. Историческое время, изображённое М.А. Булгаковым в романе, имеет общие характеристики с историческим пространством. Исследованию исторической модели пространства посвящена эта часть диссертации.

Традиционно многие исследователи-булгаковеды одной из важнейших характерных особенностей изображения пространства в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» считают достоверность. В частности, С. Ермолинский отмечает: «Достоверность — одна из характерных черт М. Булгакова как писателя. Например, уже после его смерти посещавшие Киев находили «Дом Турбиных» на Андреевском спуске. Это был дом, в котором раньше жила семья Булгаковых, и он описан в «Белой гвардии» с педантичной точностью»¹. Созвучна этому высказыванию позиция известного булгаковеда Б.С. Мягкова: «Можно многое расшифровать в литературе, если исследователь достаточно хорошо знает биографию писателя, ибо писатель, творец, в большинстве случаев ведёт своих героев по собственной судьбе. К таким писателям принадлежит и Михаил Булгаков. Он разделял эти традиции, и почти во всех своих произведениях, не исключая и пьесы, так изображал события, что можно было узнать, догадаться, определить литературную топографию описываемого. Особой заботой автора являлась точность в колорите времени и места»².

Именно поэтому в литературоведении довольно подробно изучен вопрос о литературно-топографических и историко-биографических «прообразах» «Белой гвардии». Особо хочется отметить книгу А. Кончаковского и Дм. Малакова «Киев Михаила Булгакова», выдержавшую уже два издания. Она представляет собой документальный фоторассказ о жизни Михаила Булгакова в Киеве-городе, где он родился и рос, который всегда любил; и о времени — великом и трагическом, пережитом писателем и его городом.

Этому вопросу уделяли внимание такие исследователи, как В.Я. Лакшин, В.П. Некрасов, А.М. Смелянский, М.О. Чудакова, Л.М. Яновская и другие.

Но мы рассмотрим несколько иной аспект проблемы, а именно, художественное пространство романа. Как отмечает Ю.М. Лотман, художественное пространство не сводимо к простому воспроизведению тех или иных локальных характеристик реального ландшафта, оно представляет собой «модель мира данного автора» и «является континуумом, в котором размещаются персонажи и совершается действие»³. Опираясь на методологические принципы анализа пространственного континуума, разработанные Ю.М. Лотманом, мы рассмотрим в терминах бинарных оппозиций пространственную структуру исторического плана, так как именно оперируя противопоставлениями, можно наиболее явно обнаружить смысл описанных в романе явлений, фон и рамки традиций, в которых он существует:

«Пространство подчас метафорически принимает на себя выражение совсем не пространственных отношений в моделирующей структуре мира... Язык пространственных представлений автора, взятый сам по себе, значительно менее индивидуален и в большей степени принадлежит времени, эпохе»⁴.

Историческая модель пространства в «Белой гвардии» соответствует исторической модели романного времени.

Как мы уже отмечали, рассматривая пространственно-временную структуру главы, открывающей роман «Белая гвардия», в числе первых можно выделить бинарную пространственную оппозицию, которая условно может быть названа как «Север — Город» и предстаёт первоначально в романе как разница природных состояний: «На севере воет и воет вьюга, а здесь (в Городе — В.К.) под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли» (181). Однако в последующих главах выясняется, что фактически речь идёт скорее о тернарной, чем о бинарной оппозиции: «Север — Город — Юг», где Городу отводится некоторое срединное, промежуточное положение между противоборствующими пространствами. Разберемся, прежде всего, со смысловыми значениями полярно противостоящих пространств «Север — Юг».

«Север» — это метельное, вьюжное место, источник холода и хаоса, надвигающегося на Город, откуда «давно уже начат мести... и метёт, и метёт, и не перестаёт, и чем дальше, тем хуже» (181). Под этим пространственным понятием, вероятно, подразумеваются все территории, захваченные к декабрю 1918 года большевиками, но, прежде всего, имеются в виду обе российские столицы — Петербург и Москва, потому что в Городе, как в промежуточном пространстве, спасаются те, «которым нельзя уже было оставаться ни в Петербурге, ни в Москве» (222). Отметим, что исторически сложившаяся в художественных текстах предшествующей русской литературы антитетичность Петербурга и Москвы⁵ для М.А. Булгакова неактуальна, для него важнее общее, а не разное, что противопоставляет это пространство Городу и югу. А общей в данный исторический момент является принадлежность обеих столиц власти большевиков, со всеми вытекающими из этого факта изменениями в жизни людей.

«Юг» — это, конечно, «приморский город Одесса», это Крым, Дон («Настоящая сила идёт с Дона», — утверждает Тальберг). Юг — это территория, где находится белая гвардия Деникина, это место, где группируются противостоящие большевикам силы. Город наполнен слухами о прибывающих на юг со всех сторон войсках для поддержки старой России (Шервинский: «Сам князь мне говорил сегодня, что в одесском порту уже разгружаются транспорты: пришли греки и две дивизии сенегалов» (207); Алексей Турбин читает в газете «Свободные вести»: «По сообщению нашего корреспондента, в Одессе ведутся переговоры о высадке двух дивизий чёрных колониальных войск», 248). Москва и Одесса в романе — это центры оппозиционных пространств.

«Север» и «Юг» представляют собой два крайних полюса, на которые исторически оказалась разделённой во время гражданской войны страна. Эту же мысль встречаем у современников М.А. Булгакова. В книге М. Разумовской «Марина Цветаева. Миф и действительность» приводится напутствие Максимилиана Волошина Марине Цветаевой, отъезжающей с детьми в Москву: «Марина, только очень торопись, помни, что теперь будет две страны: Север и Юг!». Она доезжает до Москвы, но вернуться обратно в относительно безопасный Крым уже не может: «фронт между «красными» и «белыми» разделяет страну на Север и Юг, как предсказал Волошин, на целые три года»⁶. Косвенно это же разделение отражено в знаменитых дневниках И.А. Бунина «Окаянные дни», состоящих из двух частей: 1) Москва, 1918 г.; 2) Одесса, 1919 г. Названия этих двух частей не только соответствуют двум противоборствующим пространствам России послереволюционного периода, но и их центрам, идентично названным М.А. Булгаковым в «Белой гвардии».

Пространство «Севера» и «Юга» в художественной структуре романа не тождественно по значению естественному территориально-географическому пространству, эти категории воспринимаются как противостоящие прежде всего в исторической реальности России периода гражданской войны. Они связаны с определёнными бытийными характеристиками, присущими жизни людей на данной территории. В представлении героев романа эти характеристики напрямую зависят от тех сил, во власти которых находится данное пространство («...там, за далёким кордоном, где сизые леса, большевики» (224); в Городе «...над всем царствует гетман», 223).

Характерные черты противостоящих пространств:

Жизнь Города, который занимает промежуточное пространство между этими двумя крайними полюсами, отмечена зыбкостью, непрочностью и нестабильностью. В нём частично уже есть многое из того, чем охвачено пространство «Севера» (метель, отдельные случаи убийств, грабежей, неразбериха), но ещё сохраняется и то, что характерно для жизни «Юга» (относительная безопасность, тепло в домах, электрический свет, продукты). Стабильность жизни на «Юге» обеспечена присутствием армии Деникина, неустойчивость жизни Города — следствие нелепости царства гетмана, занимающего весьма шаткое место правителя на отданной немцам территории. Условная власть гетмана и относительное спокойствие в Городе обеспечиваются присутствием немецкой армии.

«Гетман воцарился — и прекрасно. Лишь бы только на рынках было мясо и хлеб, а на улицах не было стрельбы, и чтобы, ради самого Господа, не было большевиков, и чтобы простой народ не грабят... и... «Дай Бог, чтобы это продолжалось вечно» (223).

Город не во власти большевиков и, как следствие, он был сравнительно безопасен для «прибегающих москвичей и петербуржцев и большинства горожан», в то время как новый мир, «который нарождался в московском царстве» (219), оценивается героями романа по-разному. Для врача Алексея Турбина это пространство, охваченное «московской болезнью». Тальберг именует его «кровавой московской опереткой» (197). Сыны «подсолнечной жаркой Украины» ненавидят Москву, «какая бы она ни была — большевистская ли, царская или ещё какая» (231). Для «пришельцев» Москва — это «колючий большевистский лагерь» (232). Русаков называет её «городом дьявола» и «царством антихриста» (415). В комментарии автора-повествователя: «очень, очень далеко сидела, раскинув свою пёструю шапку, таинственная Москва» (219).

Для многих спасающихся от большевиков Город становится неким промежуточным транзитным пунктом.

«В октябре... начали уходить, освещённые сотнями огней, поезда с Города — 1, Пассажирского, в новый, пока ещё широкий лаз через новоявленную Польшу и в Германию. Полетели телеграммы. Уехали бриллианты, бегающие глаза, проборы и деньги. Рвались и на юг, на юг, в приморский город Одессу» (238).

Будущий захват Красной армией территории юга упоминается во сне Алексея Турбина. Жилин рассказывает о большевиках, которых «в 20-м году, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили». Ответ Алексея, у которого «смутилась душа», отражает полную неприемлемость для него подобной мысли: «Путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда» (236).

Алексей Турбин мечтает отгородить «железной стеной» Город от Москвы, чтобы крестьяне окрестных территорий «не заболели московской болезнью». Но постепенно в ходе защиты Города от Петлюры он понимает, что уже поздно: «нежданно-негаданно появилась третья сила на громадной шахматной доске» (224) — петлюровская армия, составленная именно из мужиков, охваченных «дрожью ненависти» от слова «офицерня», мечтающих о «вечной, чаемой мужицкой реформе» (230).

Ещё одна бинарная пространственная оппозиция: «Запад» — «Город». В том, как она представлена в «Белой гвардии», опять-таки самым существенным образом отразилась историческая эпоха. Традиционно существовавшая в истории культуры тернарная оппозиция «Запад — Россия — Восток» сложилась, прежде всего, как противостояние разных культур. В этой оппозиции России принадлежало промежуточное между Западом и Востоком положение, которое она и занимала в периоды мира и стабильности. В булгаковском романе Восток не упоминается, тернарная оппозиция превратилась в бинарную, где Городу принадлежит роль места, соединившего в представлении европейцев в себе черты Востока и России. Можно предположить и ещё один вариант трактовки. В христианской традиции Восток — место рая, священная сторона света, к которой обращены алтари храмов. Запад — напротив, долина смерти, Страшного суда и, конечно, ад, вместилище тёмных сил.

Искажению в смутную эпоху войн и революций подвергается и пространство. Утратила привычное смысловое значение, перестала соответствовать реалиям времени тернарная пространственная оппозиция, на смену ей приходит жёсткая антитеза: «Запад — Россия».

Запад притягивает людей, принадлежащих уничтожаемому во время революции сословию как безопасная и культурная территория, на которой можно продолжать комфортное и обеспеченное существование.

«Мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно» (221).

В тех исторических условиях, которые сложились в России в 1918 году, изменилась сама специфика пространственного чувства. Немцы, с которыми недавно воевали на фронте и которым сдали как победителям территорию Города, воспринимаются людьми состоятельного сословия как «свои», то есть принадлежащие миру европейской, западной культуры. «Чужими» и опасными считаются охваченные «московской болезнью» мужики, «сыны подсолнечной Украины», впавшие в состояние ненависти и восточной дикости. В этом противостоянии не имеют значения ни общая «своя земля», ни национальность, ни единая православная вера. При столкновении сословных интересов важны лишь «противуположность выгод» (А.С. Пушкин) и чувства гнева и ненависти, которые могут быть направлены на кого угодно («Нужно было вот этот самый гнев подманить по одной какой-нибудь дороге...», 238).

Чувство ненависти, охватившее представителей разных сословий, приводит к невозможности мирного сосуществования на традиционно общей жизненной территории, возникает противостояние «своего» и «чужого» миров и неотвратимость столкновения, изображению которого, как правило, подчинены пространственные отношения в эпосе.

Противостояние «своего» и «чужого» миров зафиксировано в «Белой гвардии» как бинарная оппозиция «Город» — «Деревня». Их антагонизм обнаруживается уже во второй главе: в доме Турбиных по звуку определяют, что «стреляют двенадцать вёрст от города, не дальше... в Святошине» (186).

Из-под Красного Трактира прибывает помороженный Мышлаевский и сообщает, что «на Серебрянку под утро навалилась банда, человек в тысячу, и повела наступление», что в банде скорее всего «местные мужички-богоносцы достоевские» (192). А в Попелюхе, расположенной под Трактиром, «деревушка словно вымерла», потому что «уси побигли до Петлюры» (193). Приехавший Тальберг «медленно и весело рассказал», как на поезд, который вёз деньги в провинцию «у Бородянки, в 40 верстах от Города, напали — неизвестно кто», скорее всего «разложившиеся сердюки» (194—195).

Все эти факты дают наглядное представление о главном: «...на подступах к Городу — коварный враг, который, пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и остатки покоя растоптать каблуками» (186). Но самое главное, что коварный враг — вовсе не иноземный завоеватель, вражеским по отношению к Городу становится окружающее его пригородное пространство.

Оппозиция «Город» — «Деревня» непосредственно названа в четвёртой главе, во сне Алексея Турбина, где Городу явственно противопоставлены «таинственные области, которые носят название — деревня», в той «настоящей Украине, которая по величине больше Франции, в которой десятки миллионов людей» (224).

Столкновение Города и Деревни приводит к захвату пространства Города, хотя и носящему временный характер. Как следствие этого захвата, Город становится пространством, где метёт метель, льётся кровь, торжествует смерть, где грабят среди бела дня, врываются в дом под видом представителей новой власти.

Центральная фабульная оппозиция романа — противостояние Города и пригорода, «степи» — возрождает в памяти читателя сюжет «Слова о полку Игореве...». На внутреннюю близость этих произведений указывали, в частности, В. Лакшин, Л. Милн. Для нас важно, что в «Слове» также описано время междоусобных войн.

Распад пространств на противостоящие, бинарные оппозиции — это и есть главный характерный исторически сложившийся признак периода войн и революций. Привычное, «своё», жизненное пространство обретает черты враждебности, становится опасным для жизни исконных жителей местом, угрожает смертью. Специфика ситуации конфликта — характернейшая ситуация переходного, переломного времени — обусловила особенности изображения художественно-исторической «картины мира»:

• локализацию ракурса изображаемой исторической действительности;

• установку на глубинное исследование как социальной, так и личной жизни в их взаимосвязях.

Как видим, главной пространственной точкой, а точнее точкой отсчёта, во всех обозначенных нами оппозициях предстаёт Город. Город в романе выступает не только как фон, на котором разворачиваются события жизни героев, но как равный им персонаж, обладающий пластическими чертами образа, с собственными «характером и судьбой». В «Белой гвардии» просматривается авторское отношение к Городу как к многоуровневому явлению.

Основные черты, в которых он представлен, выглядят следующим образом.

1) Топография Города. Булгаков воссоздаёт «лицо» Города: достоверно обозначены улицы, переулки, перекрёстки, дома, парки, точно описаны городские пейзажи — Город узнаваем, конкретен, поэтому читатель, приобщаясь к тексту, «лично» «внедряется» в сюжет.

2) Историософия Города, который связан с истоками русской истории и русского православия, «матерь городов русских», как неоднократно его называют в романе, сражаться за славное историческое прошлое которого призывают немногочисленных защитников.

3) Социология Города. Писатель отражает острые социальные проблемы людей, принадлежащих разным сословиям Города. Он воссоздаёт мир городских улиц и районов, представляет людей разных социальных групп, изображая особенности их быта, жизненных интересов, не скрывая отрицательных явлений: оскудения нравственности, разврата, готовности к преступлениям, кражам, убийствам, обману, истязаниям.

4) Философия Города: Человек Города обречён на одиночество в универсуме, особенно остро воспринимаемом на фоне большой скученности разобщённых людей, занятых чаще всего удовлетворением личных интересов и страстей.

5) Символика Города: Город оказывается символом борьбы за власть, междоусобных браней, раздора и смерти, уничтожающих людей с неумолимой жестокостью.

6) Психология Города. Психика людей искалечена в условиях борьбы за город, привычный мир вывернут наизнанку. Всевозможные отклонения становятся нормой поведения. Например, мстительное торжество в репликах горожан в сцене похорон офицеров, в речи детей об убиваемых защитниках Города; противоестественна ночная жизнь горожан и «пришельцев».

7) Профетизм «городского текста». Город как бы предупреждает человечество о возможных последствиях развития человеческого общежития в рамках сложившихся нравственно-социальных отношений. В то же время предупреждение может обернуться и возможным «спасением».

Внутреннее пространство Города также может быть представлено в виде пространственных оппозиций.

Холодному, враждебному, опасному для человеческой жизни пространству улиц Города противопоставлены тепло, безопасность, уют пространства Дома. Однако в ходе борьбы за Город контрастность противопоставления уменьшается, потому что дом все меньше может стать местом укрытия и спасения. Эта оппозиция тождественна по своей смысловой нагрузке пространственному противопоставлению:

попадание в который равносильно путешествию в загробный мир), так как, по мнению Ю.М. Лотмана, у М.А. Булгакова «символика Дома — Антидома становится одной из организующих на всём протяжении творчества. ...«Белую гвардию» можно представить как роман о разрушении домашнего мира»⁷. Рассматривая эту оппозицию в таком ракурсе, под Антидомом можно понимать и пространство Города, и всё остальное пространство, помимо дома.

Таким образом, историческая модель пространства может быть условно разделена на две основные сферы: сферу внутреннего пространства Города (включающую дома, улицы, площади, соборы, церкви), и сферу внешнего пространства (выходящего за пределы городской черты на территорию не только Украины и России, но и Европы), в которых город неизменно является центральной точкой. В обеих сферах происходят одинаковые процессы захвата и кардинального преобразования существующего на данной территории порядка жизни, подчинения каждой пространственной точки общим историческим процессам, происходившим в описанный момент исторического времени.

Кроме того, задачей М.А. Булгакова-мыслителя стало внутреннее освоение пространства и превращение его в рельеф духовного мира. Реальное пространство при этом не исчезает, а нагружается символической значимостью. С одной стороны, актуальными остаются топографические реалии, но, начиная с пространственных антитез высокой степени абстракции (Запад — Россия, Север — Юг, Город — Деревня) и заканчивая конкретными местами действия (дом, улица, храм, площадь), пространство романного мира уточняет свой словарь символов во всё более и более индивидуализируемых акцентах, так что смысловые рамки символов истончаются, знаменуя переход к чисто мыслительным структурам, которые содержат уже не только конкретно-исторический, но и религиозно-философский смысл.

Примечания

1. Ермолинский С.А. Михаил Булгаков // Из записок разных лет. — М., 1990.

2. Мягков Б.С. Булгаковская Москва. — М.: Моск. рабочий, 1993. — С. 11—12.

3. Лотман Ю.М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя. — С. 622.

4. Лотман Ю.М. Указ. соч. — С. 622.

5. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы». — М., 1995. — С. 332.

6. Разумовская М. Марина Цветаева. Миф и действительность. — М.: «Радуга», 1994. — С. 112.

7. Лотман Ю.М. Дом в «Мастере и Маргарите» // О русской литературе. — С-Петербург, 1997. — С. 748, 753.