Заключение

Подводя итоги нашего исследования пространственно-временной структуры романа, необходимо отметить, что категории пространства и времени в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия», рассмотренные в их непосредственной взаимосвязи и взаимозависимости, позволяют не только выявить ряд основополагающих принципов организации текста, но и переосмыслить концептуальную основу произведения.

Несущей опорой сюжетно-композиционного построения романа является пространственно-временная структура, где пространство и время играют роль своеобразных координат изображённых событий. Главной особенностью художественного мира, в рамках которого создано произведение, является возможность выявления трех бытийных планов, каждый из которых имеет свои хронотопические параметры:

1) конкретно-исторический план, представленный в точной датировке событий и в достоверном пространственном выражении;

2) религиозно-философский план, сориентированный на вечные и всемирные категории Вечности и Космоса;

3) индивидуально-психологический план, отражающий своеобразное видение, переживание и понимание происходящего во времени и пространстве автором и героями — современниками эпохи перелома.

Независимо от присутствия нескольких бытийных планов повествования, пространственно-временная структура романа едина. Тесная взаимосвязь, взаимопроникновение и взаимозависимость трёх планов заданы концептуальной позицией автора, отражённой в структуре созданной им художественной картины мира.

Рассмотрев пространственные и временные параметры конкретно-исторического плана повествования, мы отметили своеобразие булгаковского историзма, совместившего фактологичность и достоверность с призрачностью и ирреальностью изображения. Времена политических усобиц даны М.А. Булгаковым в отношении к предыдущим временам, а также по отношению к тому эсхатологическому концу, которым всё может завершиться. Хронология романа встроена в контекст российской и христианской истории одновременно. Эпоха революции открылась в «Белой гвардии» неожиданно в новом свете — не классовых, не собственно человеческих принципов, а в масштабе всей христианской истории.

Предпринятое нами исследование пространственно-временной структуры художественного мира М.А. Булгакова привело также к выявлению христианского подтекста, позволившего, в свою очередь, выйти на религиозно-философский смысл романа. В свете этого вывода художественно выраженное мироздание, в представлении М.А. Булгакова, теоцентрично, в отличие от антропоцентричного в произведениях многих его современников-писателей, описавших гражданскую войну. В корне иначе, чем в других произведениях на эту тему, в «Белой гвардии» выглядит романный конфликт: он строится не на привычной антитезе «человек — общество», а на сложности взаимоотношений в цепочке «человек — общество — Бог». Внешний, космологический процесс, и внутренний, онтологический, вместе мотивируются божественной волей. Процесс саморазрушения или, напротив, нравственного возрождения личности соотносится с драматической картиной жизни России, написанной в эсхатологических тонах, и с личным выбором человека в важнейшем вопросе веры или безверия. Человек изображён не только в системе общественных, национально-исторических и психологических отношений, сколь бы глубоко они ни были разработаны, но и в его взаимосвязях со всем окружающим тварным миром, природой, Космосом, Богом.

Прекрасно зная жизнь, мастерски выписывая её детали и подробности, Булгаков, вместе с тем, не описывал, а творил до него не существовавшую правду, добираясь до сути происходящего, бесстрашно исследуя и исторические судьбы человечества, и человеческую душу.

Правда жизни у Булгакова не сводилась к копированию жизни: представление о ней связывалось с постижением смысла движения истории, достигшей эсхатологического финала, а также места человека в ней. В этом ракурсе хорошо узнаваемый, правдоподобный мир романа открывается с неожиданной точки зрения, а повествовательный мир романа в целом предстаёт как эсхатологическая эпопея, где Храм захвачен антихристианскими силами, а Дом предстаёт как микрокосм всей православной России.

Всё произведение пронизано христианским мировидением, теснейшим образом связано с онтологическим, гносеологическим и этическим содержанием русского православия.

Художественная картина мира выстраивается как многосложное целое, в котором человек вступает в тесные отношения с окружающими людьми, с обществом в целом, и предстаёт в системе бытия как необходимое звено социального, духовного и природного микро- и макрокосма.

Сделанные нами выводы приводят к переосмыслению того места, которое роман М.А. Булгакова «Белая гвардия» занимает в историко-литературном процессе двадцатого столетия. Творчество писателей, художественно выразивших своё видение и понимание событий революции и гражданской войны, традиционно оценивалось в критике с позиций идеологических, идейный смысл произведений сводился к прямому или косвенному выявлению отношения автора к противостоящим силам. Подход подобного рода представляется нам односторонним, так как не отражает всю сложность восприятия и изображения реальной жизни писателями. Отношение к раскрытию темы революции и гражданской войны в произведениях литературы 20-х годов определялось прежде всего взглядами, мировоззрением авторов, среди которых были атеисты (А.С. Серафимович, А.А. Фадеев, Д. Фурманов, М.А. Шолохов и др.) и писатели, чьё восприятие мира было теоцентричным (А.А. Ремизов, И.С. Шмелёв и др.). Позиция М.А. Булгакова, отражённая в творчестве, конечно, сложнее и глобальнее, чем односторонний классовый подход в произведениях отдельных советских писателей. Однако роман «Белая гвардия» занимает особое место даже среди произведений, в которых переломные события XX века осмысливались в логике Апокалипсиса (таких как «Конь вороной» В. Ропшина, «Солнце мёртвых» И. Шмелёва, «Голый год», «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка и др.). Так, например, в повести В. Ропшина «Конь вороной» главный герой даёт в дневнике своё понимание современности: «Не убий... Когда-то эти слова пронзили меня копьём. Теперь... Теперь они мне кажутся ложью. «Не убий», но все убивают вокруг. Льётся «клюквенный сок», затопляет даже до узд конских. Человек живёт и дышит убийством, бродит в кровавой тьме и в кровавой тьме умирает... К чему же тогда покаяние? Для того, чтобы люди, которые никогда не посмеют убить и трепещут перед собственной смертью, празднословили о заповедях завета? ...Какой кощунственный балаган». Взгляд героя и автора на современность трагичен, безысходен, лишён даже тени надежды, в нём разочарование не только в человеке, но и Боге, допустившем «кощунственный балаган».

Столь же трагедийно видение происходящего в эпопее И.С. Шмелёва «Солнце мёртвых»:

«Начало или конец? Спутались все концы, все начала... Было ли Рождество? Не может быть Рождества. Кто может теперь родиться? И дни никому не нужны.»¹ Ощущение катастрофичности бытия пронизывает эти произведения.

«Белая гвардия», являясь романом, написанным фактически одновременно с вышеприведёнными, художественно отражает качественно другой концептуальный подход писателя к описанным событиям, утверждает телеологическую идею автора-повествователя. В основе этой идеи христианское мировидение, позволяющее автору отрешиться от страстной эмоциональности воюющих сторон, увидеть происходящее не во мраке и ужасе сегодняшнего дня, но в глобальной общехристианской перспективе.

Определив характер булгаковской концепции, отражающей его своеобразное видение и понимание событий революции и гражданской войны, выявив религиозно-философский смысл романа «Белая гвардия», мы считаем возможным уточнение его жанра, который может быть обозначен как эсхатологическая эпопея. Кроме того, мы также. считаем возможным сделать вывод о принадлежности «Белой гвардии» к методу христианского реализма², концептуальной основой которого является христианское вероучение.

Таким образом, христианская этико-эстетическая традиция дореволюционной русской литературы, в русле которой был создан духовный контекст литературы прошлых веков, нашла своё продолжение в произведениях писателей Нового времени, и в частности в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия».

Примечания

1. Шмелев И. Солнце мертвых: Эпопея. — М.: «Скифы», 1991. — С. 173.

2. О методе христианского реализма см.: Старыгина Н.Н. Реализм в литературе XIX века (к проблеме типологии) // Открытый урок по литературе. — М., 1998. — С. 273—279.