Заключение

Мощным толчком для формирования и развития творческой индивидуальности исследованных нами писателей послужили революция и гражданская война. Найденные точки соприкосновения в мотивной и символической структуре произведений столь разных авторов позволяют сделать вывод о некоторых особенностях литературного процесса начала 1920-х годов в целом.

На наш взгляд, выбранный подход к анализу текстов, основанный на сопоставлении пространственно-временных мотивов и символов, является наиболее перспективным. Несмотря на то, что восприятие пространства и времени человеком достаточно индивидуально, эти категории по большому счету одни из самых универсальных. Особую универсальность исследуемым пространственно-временным координатам придает природа символа, а также сущность произошедших исторических изменений и специфика литературного и жизненного контекста, вне рамок которого невозможно представить ни одного из исследуемых писателей.

На основе анализа произведении Булгакова, Пильняка и Шмелева можно сделать следующие выводы: гражданская война и революция воспринимаются ими как процесс, исказивший условия нормального, гармоничного существования человека, способствующий наступлению хаоса. Результатом этого становится изменение основных параметров пространства.

Одной из существенных черт вновь образовавшегося пространства оказывается отсутствие его наполненности, которое М.А. Булгаков характеризует емким словосочетанием «голые времена», Б.А. Пильняк обозначает как «голый год», а И.С. Шмелев определяет при помощи образов-символов «пустота» и «пустыня», что делает смерть одной из основных форм человеческого существования.

Пространство утрачивает обозначение сакрального верха и низа, о чем явственно свидетельствует изменение одного из наиболее духовно наполненных символов — креста. У Булгакова в финале «Белой гвардии» крест теряет горизонтальную перекладину, символизирующую земную жизнь человечества, у Шмелева же крест профанирует надетая на его вершину бутылка, что указывает на утрату связи с Богом и, как следствие, существование вне жизни, в одном из «кругов ада». В романе Пильняка, опирающегося на нехристианскую мифологическую систему, не используется сакральная символика, однако, уже на первой странице «Голого года» говорится об утрате связи с Богом: надпись на вратах города, свидетельствующая о божьем благословении, уничтожена после начала революции.

Отметим, что в пространстве исследуемых нами произведений не просто исчезает связь города с Богом, но город кардинально меняет свой статус. Москва в рассказах М. Булгакова обретает инфернальные характеристики и функционально сближается с Петербургом, а в романе «Белая гвардия» город оказывается наиболее незащищенным пространством и неспособен к выживанию в условиях наступающего Апокалипсиса (все три автора последовательно характеризуют период революции как наступление Конца Света). То же самое происходит с городским пространством в «Голом годе»: «Советская власть: городам, значит, крышка» [2, I, 175]. Не обходит своим вниманием этот вопрос и И.С. Шмелев, говорящий об изменении имени города, что равнозначно стиранию памяти об исконно существующем пространстве.

Так как герои указанных произведений начинают жить в мире, главной составляющей которого является смерть, то меняется вертикаль этого пространства. Формируются два противоположных полюса: небо (верх) — аналог Бога, и море (низ), реализующее себя в романах Булгакова и Шмелева в рамках мотива «море мертвых» из «Откровения». Если в «Белой гвардии» они остаются основными полюсами вертикали, то в «Солнце мертвых» парадоксальным образом сближаются (отсутствие неба и явная инфернальная характеристика моря формирует горизонталь, главной чертой которой становится смерть и небытие).

Вполне закономерно, что в этом новом мире происходит подмена основных временных символов, отражающих уничтожение духовных ценностей. Прежде всего следует говорить об образах-символах «солнце» и «часы», определяющих параметры взаимоотношений в системе Человек — Бог — Вселенная. В художественном мире Булгакова «солнце» в результате произошедших событий отчасти теряет свою вневременную природу и получает временные характеристика, становясь знаком светлого и счастливого прошлого (у Булгакова), отчасти сакрализуется, приобретая черты «черного солнца» из «Откровения». В этой последней функции выступает «солнце» в романах Шмелева, где оно символизирует силу власти Бога и, сохраняя вневременную составляющую, создает адский круг существования человека в пространстве смерти, и Пильняка, где оно несет миссию наказания за грехи людей, в частности, за утрату любви. Не меньшим изменениям оказывается подвержен и другой временной символ — «часы», определяющий линейные параметры человеческой жизни. Ввиду того, что люди в вышеуказанных произведениях находятся либо на краю гибели (Булгаков, Пильняк), либо становятся частью пространства смерти (Шмелев), «часы» им больше не нужны. Они крадутся или уничтожаются хозяевами нового времени, что также является символом начавшегося Апокалипсиса.

Вместо «часов» появляются их двойники. Прежде всего это главная историческая фигура времени — образ Ленина. Все писатели признают его масштаб, но существенно расходятся в оценках: у Булгакова образ Ленина целиком заменяет «часы», определяя время страны и некоторым образом вписывая исторические события в Вечность. Он сакрализуется, становясь аналогом воскресшего Христа. У Шмелева он выполняет ту же функцию, но с прямо противоположным знаком, становясь персонифицированным воплощением лжепророка. Пильняк же видит в нем всего лишь весьма яркого представителя конкретной эпохи. Другим образом, заменяющим «часы», становится «железная дорога». Она, будучи обозначением линейного, однонаправленного движения, не вписывает человеческую жизнь в Космос, а напротив, разрушает устойчивую связь в цепочке Человек — Дом, следовательно, Человек — Бог. На утрату этой последней связи указывает и поразительное совпадение в характеристике поезда у Пильняка и Булгакова, придающих ему сходство со свиньей, которая в христианстве имеет дьявольскую природу.

Солнце в произведениях Б. Пильняка и М. Булгакова заменяет профанный двойник — «фонарь», в свете которого принимаются решения, ведущие к гибели.

В показанном писателями хаотическом мире утрачивается представление о душе, не случайно «хлеб насущный» у Шмелева подменяет «камень-тьма» — символ бездуховности и небытия, а Софийский собор у М.А. Булгакова сравнивается с бездной.

В этом новом, «вывернутом», инфернальном пространстве не могли не возникнуть особые человеческие взаимоотношения. Изменяется само понятие братства, которое либо утрачивается, либо приобретает особый смысл. Так, у Булгакова вместо «братьев» появляются «всадники», а гражданскую войну ведут люди родственно близкие друг другу в своей азиатской ненависти. У Пильняка появляется совершенно новое братство, ведущее к нивелировке человеческой личности, утрате своего «я». В художественном мире Шмелева представление о братстве вообще стирается, так как человечество погружается в древнее, дикарское существование, когда человек человеку — зверь.

Несмотря на то, что погружение в Хаос оказывается основной приметой времени, все перечисленные писатели ищут способы космизировать его, придать устойчивые гармоничные черты. Не случайно в произведениях столь разных писателей такое большое значение приобретает явление Рождества, делающее наиболее существенными два пласта в исследуемых текстах. Для Булгакова и Шмелева наиболее продуктивным оказывается обращение к образу Христа, что делает актуальным мотив жертвенности во имя настоящего и будущего. Герои романов, соотносясь с образом Христа, поднимаются над действительностью, преодолевают себя и совершают духовное восхождение. Для писателей одним из самых важных оказывается момент проявления основ, помогающих восстановлению утерянной гармонии (так происходит с образом Москвы в рассказах Булгакова, одухотворяющего ее воспоминаниями о сакральной природе, и образом главного героя в эпопее «Солнце мертвых», наполнившим пустоту памятью и принявшим в себя страшное знание).

Другой тематический и образный пласт связан с образом Богоматери — главным мерилом человеческих ценностей. По мнению писателей, именно идеи, сопровождающие этот образ, способны гармонизировать рушащийся мир. Для них основным в Богоматери оказывается не ее святость, а всеобъемлющее женское начало, материнство, как основа любой человеческой жизни. Появление этого образа автоматически выдвигает на первый план такие духовные ценности как Дом, Семья и Любовь. У Булгакова спасение от надвигающегося Апокалипсиса возможно только в пространстве дома и семьи, их сохранение делает основополагающими такие понятия как созидание, память и любовь. В романе «Голый год» одним из наиболее важных становится мотив девичества (чистоты) и материнства, восходящий к языческому образу Матери-Земли, что так же выдвигает на первый план традицию, память, любовь и уют, как символы дома и семьи. Герой Шмелева не способен предать свой маленький, тихий домик и готов жертвовать собой ради любви к человечеству. Несмотря на то, что Булгаков, Пильняк и Шмелев оказываются достаточно близки в восприятии сложившейся исторической ситуации и во многом описывают ее сходным образом при помощи близких по значению и функции пространственно-временных символов, каждый их них строит свою модель мира. Поэтому, анализируя их произведения, мы можем вычленить три разных способа космизации Хаоса, в основе которых лежит коренное различие в мировоззренческих позициях писателей.

Для Шмелева происходящие в стране события — конец истории и судьбы России, расплата за содеянное и жертвенное очищение избранных перед лицом хаоса и неизвестности. Для М. Булгакова и Б. Пильняка (в отличие от И. Шмелева) главенствующей оказываются идея преодоления испытаний и возникающий в романах мотив возрождения. Только для Булгакова первоисточником является христианская традиция, вера в Христа и Богородицу и связанная с ними идея чуда Воскресения, а для Пильняка — вера в возрождающую силу земли, как основу извечного круговорота бытия: рождение — смерть — рождение.