Мне даны были на рассмотрение следующие пьесы Булгакова: «Дон Кихот», «Мольер», «Иван Васильевич», «Бег», «Александр Пушкин», «Дни Турбиных». Большинство из этих пьес неизвестны зрителю, а все шесть неизвестны читателю, поскольку, как мне известно, ни одна из этих пьес никогда и нигде не печаталась. Таким образом, если они появятся, они появятся впервые и, стало быть, идет вопрос не столько о книге избранных пьес Булгакова, сколько вообще о его пьесах, достойных публикации и внимания читателя.
Эту точку зрения надо учесть при отборе предложенных пьес.
Я бы разделил имеющиеся пьесы на два типа: один, к которому я причисляю «Дни Турбиных», не нуждающиеся в специальном описании, и «Бег». «Бег» в свое время был запрещен к представлению, так же, как и «Дни Турбиных», которые впоследствии были восстановлены на сцене. Вероятно, то же случилось бы и с «Бегом», если бы он был поставлен, тем более, что «Бег» более сильная пьеса, чем «Дни Турбиных», более трагическая по замыслу и еще больше показывает безнадежность белогвардейской интеллигенции, выведенной в этих пьесах. «Бег» показывает, так же как и «Дни Турбиных», русскую военную интеллигенцию. Мы знаем, что наши драматурги много интересовались и писали и анализировали те процессы, которые происходили среди интеллигенции технической, гуманитарной и т. п. Булгакова интересовала преимущественно военная интеллигенция. Это, собственно, его тема в «Днях Турбиных» и в «Беге», тема разочарования, тема разрушенных иллюзий, тема тупика, который с особенной силой безнадежности, бесповоротности и отчаяния выведен в «Беге». «Бег» это сначала Крым, затем Константинополь, затем Париж, безостановочный бег, похожий на бред, на кошмар, на страшный сон — не случайно отдельные акты названы снами. Люди, которые считали дорогими те ценности, которые поднимала на щит российская буржуазия, оказались за рубежом, отброшены в сторону, никому ненужные. Единственно, кто преуспевает, это буржуа. Финансисты, коммерсанты, которых эти офицеры защищали в Крыму и которые оказались такими же хозяевами, какими были и раньше. Сейчас они не нуждаются в этих слугах и выгоняют их на улицу. Вот, собственно, подлинная тема Булгакова, не везде, быть может, достаточно правильно выдержанная, во всяком случае здесь нет тех идеологически враждебных элементов, которые были некогда Булгакову инкриминируемы. Сейчас обе эти пьесы дают очень яркий исторический очерк того финала, к которому пришли Турбины, Чарноты, Голубковы и т. д. Также за рубежом оказались и другие, не военные, русские интеллигенты, которые за рубежом переживали ту эволюцию, какая характерна для попутнической интеллигенции Советской России. Литературно «Бег» написан с большим блеском, талантом, даны очень острые, прекрасно зарисованные типы, читается пьеса с увлечением.
Таким образом, и «Бег» и «Дни Турбиных» должны быть включены в сборник.
Ко второму типу принадлежат такие пьесы, как «Мольер», «Александр Пушкин», «Дон Кихот». Они написаны в разное время, но их объединяет одна тема — личность благородная, высокая, с большими идеями человечества, находящаяся в среде органически враждебной и для нее гибельной. Мольер и Людовик XIV, Пушкин и Николай I, Дон Кихот и расчетливый Санчо Панса. Я думаю даже, что Булгаков взялся за «Дон Кихота» не только из простого желания инсценировать знаменитый роман, который давно просится на сцену и который уже имеет разнообразные — и драматические, и оперные, и балетные сценические варианты. Побуждала его к этому его личная писательская, художническая тема. Поэтому «Дон Кихот» не представляет собой той ремесленнической и бездушной инсценировки, какую мы наблюдаем обычно в такого рода жанре. Это оригинальное произведение, до известной степени соревнующееся с романом Сервантеса, поскольку Булгаковым подчеркнуты некоторые моменты, заинтересовавшие его и как инсценировщика, и как писателя своим собственным пониманием задач искусства. Первые три действия менее сильны, они передают сценически хорошо изображенную общеизвестную историю Дон Кихота. Четвертый акт есть тот, ради которого написаны предыдущие три, да и вся пьеса. Это трагическое осознание Дон Кихотом разлада между жизнью и мечтой, между сущим и должным и великолепно показано то благородное достоинство и сила, с какими Дон Кихот сохраняет мужество, не приходит в отчаяние от открывшейся перед ним пропасти.
В «Мольере» рассказана общеизвестная история борьбы французского духовенства эпохи Людовика с ненавистным автором «Тартюфа». Гений, которому завидует посредственность, благородная мысль, которую топчет тупоумие, человечность, которую душит порок, эта антитеза, эта трагедия, сопровождавшая в старом мире многие выдающиеся личности, эта типичная биография Человека с большой буквы, приобретают у Булгакова значительный философский смысл. И, наконец, «Александр Пушкин». Мне кажется, что Булгаков проявил большой такт, заключающийся в том, что, назвав пьесу «Александр Пушкин», самого Пушкина он не вывел на сцену. Многочисленные пьесы этого рода, где выведен Пушкин-ревнивец, Пушкин-рогоносец, всегда носили неистребимый характер банальности, поскольку между Пушкиным «Евгения Онегина» и «Медного всадника» и Пушкиным, ревнующим к российскому императору, всегда лежала большая пропасть. По этой причине, вероятно, Булгаков показал борьбу вокруг Пушкина, а его самого увел в сторону. Надо сказать, что эта пьеса слабее остальных, в особенности слабы первые три акта, так же, как, впрочем, они слабы и в «Дон Кихоте». В этих трех актах рассказываются общеизвестные истории о Дантесе, Геккерене, Николае, Жуковском и т. д. и они не выходят за пределы хорошей сценической иллюстрации имеющей среднее литературное значение. Зато четвертый акт — смерть Пушкина, — симпатии к нему народа и друзей, ненависть и страх врагов и особенно последняя картина на глухой станции, за окнами которой стоит осыпанный снегом гроб Пушкина, производит сильное впечатление.
Особняком стоит пьеса «Иван Васильевич». Очень веселая, остроумная шутка драматурга между двумя серьезными пьесами, но шутка настолько незаурядная, полная веселья и нестесняющей себя фантазии, что читается с искренним удовольствием. Дело происходит в обыкновенной московской квартире, с управдомами, кинооператорами, легкомысленными женами, занятыми мужьями и проч. Некий изобретатель открывает нечто вроде машины времени, случается так, что он попадает в эпоху Ивана Грозного. Из-за каких-то неполадок в машине Иван Грозный очутился на московской квартире, не может вернуться в свое время. Другой же Иван Васильевич, управдом вместе с воришкой, которого он поймал, оказался в палатах Ивана Грозного и тоже не может вернуться назад. На этой почве и здесь и там происходит много комических недоразумений, пока все не кончается общим благополучием. Шутка эта будет прочтена каждым с удовольствием.
Таким образом, в итоге, можно сказать, что мы имеем пьесы разного литературного достоинства; более высокого, как «Бег», менее высокого, как «Пушкин». В пределах каждой пьесы есть также более сильные и более слабые акты. Мое мнение, однако, заключается в том, что все шесть пьес, даже в их слабой части, все же не достигают такого уровня, чтобы их нельзя было напечатать. А если учесть то обстоятельство, что ни одной из этих пьес читатель не знает, я думаю, что все шесть пьес заслуживают опубликования.
(Ф. 656, оп. 3, ед. хр. 328, лл. 2—6, Заверенная маш. копия).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |