Я долго колебалась, прежде чем решилась написать предыдущие страницы. Потому что с середины 90-х годов знаю совсем другого Б.С. Мягкова: очень добросовестного, даже уникального библиографа-булгаковеда, тонко понимающего свое непростое дело и преданного этому делу.
Никогда не думала, что с человеком могут произойти такие перемены. Может быть, это общение с Булгаковым так переделало его? И нужно только удивляться тому, что оно не переделало других булгаковедов?
А если так, то его статьи по топографии «Мастера и Маргариты», некогда столь нашумевшие, следовало бы отодвинуть в прошлое и забыть? Но это, оказывается, не просто. Публикации Б.С. Мягкова 80-х годов не умерли. В 1993 году они составили книгу.
Терпеливые редакторские руки заметно почистили текст. Сгладили острые углы, затушевали бросающиеся в глаза нелепости. Исчез «прототип собаки Банги». («Прототип кухарки», правда, остался.) Остался и Краснушкин, хотя свою книгу Булгакову уже не дарил. «Строение № 2» отодвинулось в разряд «легенд». (Как будто не Б.С. Мягков так упорно продвигал эту «легенду» из статьи в статью). Зато миф о тайном проживании Булгакова в Мансуровском переулке украсился новыми подробностями: «И можно также... предположить, что с топлениновским уютным подвалом у писателя были связаны первые тайные встречи с его будущей женой Е.С. Шиловской — Маргаритой. Ведь так и названа обращенная к ней неоконченная рукопись "Тайному другу". Возможно, что она писалась здесь». (Мы уже знаем: конкретность — в данном случае упоминание вполне определенной рукописи — испытанное средство представить никогда не существовавшее как реальность.)
Прекрасно изданная, с множеством хорошо проработанных фотографий, книга активно отражается в сочинениях булгаковедов. Упоминается даже в самых кратких «Рекомендованных списках» литературы о Булгакове. У книги — будущее. Она существует — навсегда.
Перелистывая ее, я, к своему удивлению, обнаружила в ней свое имя и даже, так сказать, реконструкцию моего хода мыслей. Известно, что булгаковеды очень любят реконструировать ход мыслей Михаила Булгакова и делают это очень самоуверенно: «Булгаков думал...» «Булгаков считал...» «Булгаков хотел сказать...» Но Булгаков умер и отбиться не может. А я ведь еще, кажется, жива? Впрочем, Б.С. Мягков составлял свою книгу в 1990—1991 годах, когда булгаковеды твердо решили считать меня покойницей.
Вот эти строки:
«Упоминает о турникете и огибающих сквер дребезжащих трамваях старожил этих мест журналист В.А. Лёвшин в статье "Садовая, 302-бис", не уточняя, правда, был ли этот трамвай пассажирским... Эта недоговоренность позволила Л.М. Яновской усомниться в словах мемуариста о трамвае вокруг Патриарших прудов...»
Малопонятный этот пассаж расшифровывается так.
Как помнит читатель, сюжет романа крепко связан с вылетающим из Ермолаевского переулка на Бронную трамваем, под колесами которого погибает председатель Массолита Берлиоз.
Кому же не известен этот кусочек в центре Москвы — Малая Бронная, сквер Патриарших прудов и Ермолаевский переулок, который окажется от вас справа, если вы сядете на ту самую скамейку, на которой сидел Воланд, лицом к глади пруда... Но, кажется, здесь никогда не проходил трамвай и не было никаких турникетов?
Да, Булгаков, разворачивая действие своего романа, очень хорошо знает, что здесь нет и никогда не было трамвая. Трамвай ходил в квартале отсюда — по Садовой. (В одной из ранних редакций он и сворачивает на Бронную — с Садовой.) Но в создаваемых Булгаковым пространствах трамвай должен проходить именно здесь. Вот — из Ермолаевского переулка. Вот — поворот на Малую Бронную. И турникет — вот он!
«Но здесь нет трамвая!» — мог бы сказать автору дотошный читатель, хорошо знающий Москву. — «А его недавно провели!» — усмехается автор. И пишет: «по новопроложенной линии». («Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную».) Только что, видите ли, и провели — как раз к началу действия романа...
Хорошо, но статья В.А. Лёвшина, на которую ссылается Мягков, при чем? Да, собственно говоря, ни при чем.
Мемуары В.А. Лёвшина о встречах с Михаилом Булгаковым появились в журнале «Театр» (№ 11 за 1971 год) под названием «Садовая, 302-бис». Мемуары как мемуары. Местами достоверные, местами не очень. Чувствуется, что мемуариста поразили вышедшие в 1960-е годы «Театральный роман» и «Мастер и Маргарита», и несколько подзабытые им облик и манеры Булгакова он восстанавливает по портрету Максудова...
«Кто это — Левшин?» — спросила я у Татьяны Николаевны Булгаковой-Кисельгоф, поскольку речь в мемуарах шла о периоде ее брака с Булгаковым.
«Володька Манасевич!» — непонятно и сердито ответила она, тем самым подтверждая реальное существование мемуариста. Неприязнь ее объяснялась тем, что он описал ее в своем очерке как женщину «лет около сорока, высокую, худую, в темных скучных платьях», а было ей тогда чуть больше тридцати, и даже в свои почти девяносто она не могла ему простить такое оскорбление.
(Речь в мемуарах шла о том времени, когда, примерно в 1924 году, незадолго до развода, Булгаков и Татьяна переселились из кошмарной квартиры 50 в более удобную квартиру 34, в том же доме, но в противоположном, через двор, подъезде. В квартире 34 и жил со своими родителями будущий мемуарист, тогда двадцатилетний юноша. Вскоре Булгаков отсюда ушел, кое-как подыскав себе и новой своей жене Любови Евгеньевне ненадежное временное жилье и оставив Татьяне московскую драгоценность — комнату в малонаселенной квартире. Впрочем, Татьяна удержать комнату не сумела и в самое короткое время оказалась в полуподвале — опять эти московские полуподвалы с окнами на уровне тротуаров! — того же дома. Квартира 34 в сочинениях Булгакова не отразилась или почти не отразилась; разве что отчество Владимира Манасевича-Лёвшина — Артурович — вероятно, задело его воображение: в «Багровом острове» появится Василий Артурыч Дымогацкий, драматург, а в «Беге» — «тараканий царь» Артур Артурович.)
Так вот Владимир Артурович Левшин рассказывает, что Булгаков иногда увлекал его на вечерние прогулки:
«Иногда, ближе к вечеру, он зовет меня прогуляться, чаще всего на Патриаршие пруды. Здесь мы садимся на скамейку подле турникета и смотрим, как дробится закат в верхних окнах домов. За низкой чугунной изгородью нервно дребезжат огибающие сквер трамваи...»
Теперь уже трудно сказать, почему я стала проверять, ходил ли на самом деле трамвай по Бронной, и были ли толчком для этой проверки мемуары Лёвшина или какие-нибудь другие причины. Но проверку я сделала, быструю и надежную (о ней ниже), установила, что трамвая здесь не было и в книге «Творческий путь Михаила Булгакова» (М., 1983) сообщила кратко:
«Из Ермолаевского в романе "Мастер и Маргарита" вылетает роковой трамвай ("Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал"), описанный Булгаковым так убедительно, что его вспоминают не сомневаясь мемуаристы, хотя в Ермолаевском, да и на Бронной никогда не было трамвайных путей».
Б.С. Мягков успел написать мне: «Вы правы, трамвая здесь не было», — о чем потом, наверно, пожалел. Поколебался: ну что за успех — сказать, что трамвая не было? Сравните с восхитительным: был! Был трамвай, ну, конечно, был, не сомневайтесь, «один к одному»... И, сославшись на выпущенный «Стройиздатом», впрочем, весьма давно, ученый труд о применении «биофизического метода исследования и реставрации памятников истории и архитектуры», выдал: «Методом биолокации удалось установить...»
Короче, Б.С. Мягков объявил, что с помощью «биолокации» ему удалось установить не только «новопроложенную линию», описанную в романе, но даже и турникет, который так подвел Берлиоза.
Это имело успех! Особенно неотразимой оказалась «биолокация». В ее лучах виртуальные предметы прямо-таки сгущались и материализовались в воздухе, как это, впрочем, было с наглым клетчатым на этих самых Патриарших прудах. И некая восторженная читательница, не имевшая адреса Б.С. Мягкова, но имевшая мой адрес, уже писала мне, что просто счастлива, узнав, что ходил трамвай, что у Булгакова все «один к одному» и что Б.С. Мягков так тактичен, обнаружив с помощью «биолокации» ошибку в моем ходе мыслей...
Если говорить о турникетах, полагаю, что и их не было. Хотя настаивать не могу. В остальном же пейзаж на Малой Бронной я проверила так.
Солнечным днем на Патриарших присела на скамейку, даже не на ту, где сиживал Воланд, а в боковой аллее, где в тени скучали, присматривая за детьми, старушки. И стала спрашивать, кто из них старожил и как тут ходил трамвай.
«Да нет, вы все перепутали, — наперебой затоковали старушки, обрадовавшись случаю поговорить. — Трамвая здесь не было. Трамвай ходил там, по Садовой».
И я увидела простую вещь: те, кто читал роман «Мастер и Маргарита», очень хорошо помнили, что трамвай здесь ходил. Даже те, кто жил в этом районе, те, кто жил на этой улице, но читал роман, были уверены, что видели этот трамвай своими глазами. Они мысленно смотрели в окно, мысленно шагали по булыжникам Бронной и видели трамвай, вылетающий из переулка... Он был в их памяти, он навсегда вошел в их память из романа «Мастер и Маргарита».
А старушки в начале 70-х годов не слыхивали ни о каком романе — и твердо знали, что никакого трамвая здесь никогда не было.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |