Философский роман «Мастер и Маргарита» прозрачно ясен. Его с увлечением читают подростки и понимают, кажется, всё. Горькую радость юмора и высокое презрение к бездуховности. Буйство фантазии, как никого очаровывающее юных. Повествование о духовной стойкости человека и о верной, вечной, преодолевающей всё любви...
Полный юмора и поэзии роман «Мастер и Маргарита» сложен. Проходят годы, его перечитывают снова и снова. Он поворачивается, как волшебный хрустальный шар. Открываются новые грани, рождаются новые ассоциации. Одни подтексты расплываются, уходят в глубину, другие поднимаются на поверхность, становятся главными.
Роман о любви и творчестве... О смерти и бессмертии... О силе и бессилии власти... Что есть власть? Что есть вина и возмездие? Что есть бесстрашие, страх, трусость? Что такое течение времени, наконец, и что есть человек во времени? Что это — вопросы или ответы? Истина или путь к истине?
Сатирическая фантасмагория разворачивается на фоне сплетения вечных тем — на фоне бесстрашного, дерзкого и победного сплетения двух вечных и существующих раздельно тем — евангельской легенды и легенды о Фаусте. С волнующе-образными выходами в творческие миры Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского. В какой-то соблазнительной и безбрежной перекличке с творениями мировой литературы, музыки, живописи...
И при всем том — ощущение, что автор разговаривает с тобою наедине, только с тобою, единственным, кому он доверяет всё. Сладость самостоятельных читательских открытий сменяется догадкой, что в романе скрыто что-то еще, что-то, сказанное автором, тебе сказанное, но — не услышанное, не схваченное тобою, не понятое. Эта догадка тревожит подростка, впервые читающего роман. И волнует исследователя, знающего о романе почти всё...
Поэтому так влечет история романа: может быть, в ней ключ к его загадкам и тайнам? А у романа «Мастер и Маргарита», конечно же, есть история — история работы автора над замыслом и над текстом.
Внешний ход этой истории можно проследить по документам биографии, по дневникам. С некоторой осторожностью — по воспоминаниям. Путь к сокровенному в творческом процессе — рукописи писателя. Именно они позволяют прикоснуться к чуду творчества: в них живой след раздумий и сомнений художника, всплески его вдохновения, спады, поиски, предчувствие новых вдохновений. В них самоотреченный труд. И они же, как ничто другое, помогают понять произведение завершенное.
Рукописи романа «Мастер и Маргарита» сохранились не полностью.
Целые тетради черновых редакций, пачки листов, отдельные листы уничтожил автор. До встречи с Еленой Сергеевной уничтожал много, почти всё. После встречи с нею, после вступления в брак с нею — реже. И все-таки уничтожал. Писал другу своему П.С. Попову (24 апреля 1932): «Печка давно уже сделалась моей излюбленной редакцией. Мне нравится она за то, что она, ничего не бракуя, одинаково охотно поглощает и квитанции из прачечной, и начала писем, и даже, о позор, позор, стихи!» И в дневнике Елены Сергеевны 12 октября 1933 года запись: «Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни... Ночью М.А. сжег часть своего романа».
А что-то из рукописей великого романа, как помнит читатель, было утрачено уже в государственном хранилище России — в отделе рукописей библиотеки, которая тогда, когда получала и теряла доверенные ей рукописи, называлась Библиотекой имени Ленина, а теперь называется Российской государственной библиотекой.
Но и сохранившиеся после всех утрат двадцать три рукописные тетради — бедные тетради очень плохой бумаги, исписанные брызгающими чернилами или гаснущим от времени карандашом, — и три экземпляра (вероятно, когда-то их было пять) единственной прижизненной машинописи — с вкладными листами, записями на полях и на обороте листов — богатство неоценимое.
В отделе рукописей Библиотеки имени Ленина, куда попали на хранение эти тетради и машинные списки, их условно разделили («раскидали») на восемь редакций. Причем сделали это не в 1966 году, когда получали архив, и вообще не в 60-е годы, когда Е.С. была жива и могла бы проконсультировать архивариуса, а много позже, в 70-е, когда ее уже не было в живых. Не хочется подозревать, что это было прикрытием уже начавшихся пропаж; может быть, это требовалось для составления описей или для размещения рукописей в архивных «картонах». История романа еще не была изучена, некоторые тетради лежали в случайном порядке, так что «раскидали» весьма приблизительно.
За основу взяли первую главу. Если тетрадь начиналась с полностью переписанной первой главы, это решили считать началом новой редакции романа. Всё прочее рассматривалось как продолжения и варианты. И это было бы логично, если бы не то обстоятельство, что Булгаков переписывал отдельные главы своего романа многократно, одни чаще, другие реже.
Первая глава действительно сохранилась в восьми редакциях. Точнее, даже в девяти: она еще раз начата в одной из тетрадей 1931 года, правда, не на первых страницах, а в конце тетради. А редакций главы «Было дело в Грибоедове» — еще больше. Уже к 1931 году не менее четырех. Затем глава переписана в 1932 или 1933-м. Еще раз в 1934-м. Потом — в 1937-м. В том же году переписана еще раз — в первой полной (рукописной) редакции романа. Далее, в 1938 году, в машинописи. Но и это не конец. Уже в машинописи в главу «Было дело в Грибоедове» вписан от руки, а затем существенно переписан (по-видимому, в 1939 году) весь диалог Амвросия и Фоки («Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? — Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока!»). А блистательная страница о том, как «уютно» разместился в Грибоедове Массолит, написана, а потом переписана еще позже — в последние месяцы жизни писателя, в конце 1939 года или в самом начале 1940-го.
Редакций же главы второй, о Иешуа и Пилате, сохранилось немного: наброски, сделанные в 1928—1929 годах; глава под названием «Золотое копье» в тетради, которая в отделе рукописей ошибочно датирована 1936 годом, а на самом деле относится к 1934-му; близкий к окончательному текст в первой полной (рукописной) редакции романа. Правда, в дальнейшем еще была интереснейшая правка главы при диктовке на машинку, и снова правка, уже по машинописи...
Важно отметить, что сам Булгаков рукописи романа на редакции не делил. В его архиве (в сохраненном Еленой Сергеевной авторском архиве) тетради романа были просто пронумерованы одна за другою. Так они сохранялись и в отделе рукописей в 60-е годы, и в читальном зале отдела рукописей я заказывала их тогда по этой старой, домашней нумерации. В простоте такой нумерации было много мудрости, рукописи легче было исследовать и легче на них ссылаться.
Но, как бы то ни было, деление на редакции состоялось, и в комментарии М.О. Чудаковой к «Избранному» Михаила Булгакова (М.: Худож. лит., 1980) появилась следующая формула: «Булгаков умер 10 марта 1940 года, в архиве его остались восемь редакций романа».
В тени первой половины фразы, увы, достоверной, столь же бесспорно выглядела вторая. Издание вместе с комментарием было повторено в 1982, 1983 и 1988 годах. А так как «Художественная литература» была, так сказать, законополагающим издательством художественной литературы в стране (в советской России в любой области существовало что-нибудь законополагающее: главное издательство, главный специалист и т. д.), то именно с этого издания перепечатывали и роман, и комментарий к нему многие другие издательства.
Версия о восьми «оставшихся в архиве» редакциях оказалась необыкновенно заманчивой, и на ней, как на постаменте, начала выстраиваться новая легенда: дескать, существует ряд прекрасных и законченных редакций-романов «Мастер и Маргарита», из которых каждый не хуже другого, и следующую редакцию автор создавал только потому, что не мог опубликовать предыдущую. Высказывались сожаления, что не изданы другие редакции-романы, появились обещания, что рано или поздно в свет выйдут все, а потом за обещаниями последовали деяния. Впрочем, о деяниях ниже.
Читатели доверчиво принимают печатное слово: написано восемь — значит восемь. А исследователи? Неужто у исследователей не возникало желания посмотреть, что там на самом деле?
Придется признать, что если такое желание и возникало, оно отнюдь не получало поддержки: с 1970 года архив Булгакова был закрыт. Правда, иногда кому-нибудь выдавалась драгоценная тетрадь, та или иная, по усмотрению сотрудника отдела рукописей. Об исследовании текста в целом, конечно, не могло быть и речи. Выбор счастливчика, которому выдавалась тетрадь, также принадлежал ответственному сотруднику отдела рукописей. Таким «счастливчиком» мог оказаться исследователь. Чаще же это бывал юный диссертант, не знавший, с чего бы начать изучение популярного писателя, и начинавший прямо с загадочных для него черновиков, хотя начинать лучше было бы с уже опубликованных текстов. И уверенной походкой входили в читальный зал очень далекие от литературы, но имевшие загадочные права «энтузиасты». В чужих и равнодушных руках беззащитные тетради ветшали, разваливались, теряли свое лицо...
Только в 1987 году, через семнадцать лет после смерти Е.С. Булгаковой, мне, исследователю и текстологу, стали выдавать рукописи романа — в связи с подготовкой «Мастера и Маргариты» к новому, серьезному переизданию. Не могу сказать, что теперь все стало просто. И выдавали не в той последовательности, в какой было необходимо, и нельзя было получить несколько «единиц хранения» сразу, чтобы сравнить особенности текста, характер тетради, бумаги, чернил, и был запрет на фотокопии, с которыми можно было бы продолжить работу дома, и, конечно же, глухое, правда, теперь любезное, сопротивление все тех же сотрудников отдела рукописей («Извините... забыли выполнить ваш заказ... приходите завтра... или лучше через неделю... через месяц...» И снова: «Извините... завтра...»). И все-таки, все-таки...
Деление рукописей романа на редакции, если этого не сделал автор, — процесс сложный и очень ответственный. Не исключено, что в будущем возникнут уточнения. И тем не менее в общих чертах этапы работы Булгакова над романом «Мастер и Маргарита» теперь просматриваются весьма четко.
Но если редакций романа не восемь, то сколько же?
Попробуем посчитать.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |