Вернуться к В.Г. Иванов-Смоленский. Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

Глава шестнадцатая. Тиберий. Пусть он правит или пусть он уходит!

Тело обнаженного мужчины, раскинувшееся на широком, богато украшенном ложе с балдахином, было грузноватым, но еще мускулистым и полным силы. Бурная ночь привела в беспорядок роскошные, с замысловатой вышивкой, изображавшей охоту на львов, подушки, разбросанные в беспорядке на широкой кровати, и скомкала тончайшие шелковые простыни. Легкое одеяло, отороченное нежным лебяжьим пухом, валялось на мраморном полу.

Столик красного дерева на изогнутых ножках, красовался у изголовья ложа, он также хранил на себе следы оргии и ночного кутежа. На краю стоял изящный золотой кувшин с изображением состязания на колесницах. Такие же сцены украшали две золотые чаши, одна из которых валялась на боку в полузасохшей луже пролитого красного вина. Серебряная, чеканенная затейливым орнаментом ваза была полна гроздьев красного и зеленого винограда, среди которых проглядывали красно-желтые бока сочных персиков. Из серебряного же инкрустированного красным золотом ларца с откинутой крышкой свисала нить крупного розового жемчуга. Ближе к кровати на столике стояли три колокольчика, первый из которых был золотым, второй серебряным, а третий бронзовым. Четыре оплывших толстых огарка свечи дополняли этот причудливый натюрморт.

Мужчина шумно засопел и повернулся. Его рука безошибочно ухватила стоявший посередине бронзовый колокольчик. Густоватый, слегка дребезжащий звон вызвал откуда-то из глубин спальни слугу в короткой синей тунике с белой оторочкой.

— Внемлю тебе, божественный, — слуга согнулся в глубоком поклоне.

— Цирюльника, — звучным, чуть хрипловатым со сна голосом приказал лежащий.

Прислужник мелкими шажками попятился к двери.

Через час умытый и побритый император сидел на кровати, одетый в белоснежную тунику чуть ниже колен, по краям отделанную красной лентой с золотым орнаментом из геометрических фигур. Слегка курчавые волосы, ниспадавшие ровной челкой, наполовину закрывали массивный, прорезанный морщинами лоб. Узкие, плотно сжатые губы, отчертившие тонкий, с горбинкой, нос от острого выдающегося подбородка, свидетельствовали об упрямом характере и жестоком нраве владыки Рима.

Перед ним стоял открытый ларец, наполненный изделиями из жемчуга и отдельными большими жемчужинами. Властитель Рима любовно перебирал драгоценные камни, испускающие загадочное свечение в полумраке спальни. Он был большим ценителем и коллекционером этих дивных творений природы. Жемчужины были совершенно различной формы: круглые, каплевидные, сферические, грушевидные, продолговатые, а иные и вовсе уродливых очертаний. Но оттого не менее прекрасные и завораживающие взгляд.

И цвет у них был разный. Содержимое ларца мерцало и искрилось желтым, красным, кремовым, голубым и коричневатым цветом. А вот эту нить с нанизанными крупными, правильной округлой формы, розовыми жемчужинами привезли вчера в дар посланцы с далекой реки под названием Ганг. Этого редкостного речного жемчуга еще не было в собрании императора.

Он знал, что сбор жемчужных морских моллюсков — очень тяжелый и опасный промысел. Ловец жемчуга ныряет с лодки на глубину до тридцати метров и надолго задерживает дыхание, набивая сумку, сплетенную из морских водорослей, тяжелыми раковинами. Жемчужина находится лишь в одной из полусотни раковин, да и то не всегда качественная. Люди, занимающиеся вылавливанием морских моллюсков, живут недолго и умирают в цветущем возрасте от странной болезни — их дыхание угасает. Воздух отказывается поступать внутрь организма, и человек погибает от удушья, хотя внешне он вполне здоров.

Послов из экзотической Индии в Риме принимали впервые, хотя император располагал сведениями об этом восточном государстве и помнил, что еще Ганнибал и Александр Македонский применяли в своей армии боевых индийских слонов. Послы привезли также образцы растений с необычайными и удивительными запахами. От одного из них император, понюхав, безудержно раскашлялся и едва справился с напавшим беспрестанным чихом.

Однако главным подарком была четырнадцатилетняя индианка, уже вполне сформировавшаяся как женщина. Эта смуглая стройная фурия, с крохотным коричневым пятнышком посередине лба, показала ему всю изощренность любовных игр загадочного Востока. И об этом ему напоминала спина, исцарапанная длинными ногтями, окрашенными в зеленый цвет. Но повелитель Рима вспоминал об этом с удовольствием и сладострастием, с нетерпением ожидая наступления вечера.

Новая наложница была необъезженной кобылкой, но в любовных утехах превосходила всех, кого до сих пор знал император. Он зажмурился, представив следующую ночь...

Тиберий протянул руку к серебряному колокольчику. Мелодичный переливчатый трезвон серебра призвал личного секретаря владыки империи.

— Благодарного дня божественному принцепсу, — один из влиятельнейших чиновников Римской империи склонил вначале плечи, а затем и голову.

Правитель римлян и множества покоренных народов надменно вздернул подбородок:

— Говори.

— Сегодня день приема обиженных, — почтительно начал секретарь, — все уже ждут с утра возле зала судебного разбора.

Император поморщился, он не любил этот день, когда ему приходилось выслушивать различные жалобы и кляузы, а также принимать иногда необходимые, но непопулярные решения.

День приема обиженных учредил его предшественник Октавиан Август, который заложил основы империи как монархии, для вида сохранив ее республиканскую традиционную внешность. Он официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным титулом принцепса Сената, то есть стоявшим в списке сенаторов первым.

Тиберий оставил Сенату некоторую видимость его былого могущества. И зачастую на его заседаниях хранил молчание, не используя привилегию принцепса навязать сенаторам свое мнение. Правда, последние от такой свободы только терялись, им трудно было догадаться, чего же хочет на самом деле не разжимающий губ император.

Тиберий досадливо махнул рукой, отгоняя неприятные мысли.

— Кто? — коротко спросил он.

— Дуумвир Гай Юлий Полибий, претор и народный трибун, — чиновник приостановился, ожидая поручения, но, не получив его, продолжил: — Первосвященник Каиафа из Иудеи.

— Первосвященник... Кто это?

Всезнающий секретарь пояснил, что в провинции Иудея, с позволения императора, существует местное самоуправление и первосвященник, являясь главой религиозным, фактически его возглавляет.

— Суть жалобы?

— Обжалуются действия наместника Иудеи Понтия Пилата, не утвердившего приговор Синедриона о смертной казни некоему Иисусу из Назарета.

— Довольно, — всякое упоминание о прокураторе Иудеи было императору неприятно. — Кто еще?

— Эдил погребальной гильдии Гай Туллий Геспер с жалобой на неправильный налог. Пекарь, у которого пьяные недоросли, сыновья известных патрициев и сенаторов, — слуга перечислил имена, — убили раба и не хотят за него платить. Жена, изгнанная своим мужем по подозрению в прелюбодействе...

— Через час я буду в судебном присутствии, первым пусть войдет иудей.

Чиновник поспешно опустил глаза, чтобы император не заметил промелькнувшие в них искорки изумления — дуумвир Гай Юлий Полибий, помимо исполнения обязанностей главы города Рима, считался одним из немногих близких Тиберию патрициев. Неужели император пожелал унизить его, приняв вторым, после какого-то иудейского священника?

— Скажи дуумвиру, пусть подождет меня в триклинии, в трапезной зале, — как бы отвечая на мысли и сомнения секретаря, продолжил император. — Мы с ним проведем обед.

Оставшись один, Тиберий погрузился в воспоминания.

Рожденный повелевать и властвовать, император имел слабое представление о том, где находится Иудея. Где-то в безжизненных аравийских пустынях — полагал он и был недалек от истины. Семнадцать провинций изнемогали под властью могучего и жестокого Рима. Тиберий хорошо помнил, что по совету Гая Юлия Полибия отправил ненавистного ему Понтия Пилата в самую захудалую и отдаленную из них, которая и звалась Иудеей.

Этот удачливый военачальник был популярен в Риме. Огнем и мечом, во главе пяти легионов, прошел он по окраинным границам великой империи, где на северо-востоке подняли головы вожди многочисленных германских племен. И стали тревожить Рим своими набегами. Пока разрозненными и не проникающими в глубь империи. Но если они объединятся? И найдется вождь, который двинет их на цветущий и богатый юг?

Понтий Пилат выполнил задачу и привез головы вождей племен в древнюю столицу. Они были выставлены для обозрения народа на копьях напротив здания курии, где заседал Сенат. Несколько дней там толпились многотысячные толпы плебса, разглядывающего косматые и бородатые головы страшных соседей, пока Тиберий не велел их убрать.

Пришлось позволить ему триумф, то есть торжественное вступление в столицу с войском и прохождение во главе его от Марсова поля до Капитолия. Хотя первоначально Тиберий был настроен на разрешение Пилату лишь овации — малого триумфа. Но здесь Сенат был мягко непреклонен, законы и традиции империи должны были соблюдаться всеми.

Имя Понтия Пилата было на устах городской черни и преданных ему солдат пяти легионов. Других императорских войск поблизости Рима не наблюдалось. До практики, когда императоры всходили на престол волей армии, было еще далеко...

После убийства Юлия Цезаря заговорщиками в стране долгое время царило безвластие. Гражданская война охватила весь Рим. Все воевали против всех. Заключались и рушились кратковременные политические и военные союзы. Даже Цицерон, великий оратор и писатель, влез в политические дрязги на стороне Октавиана и организовал поход против Марка Антония, который был разгромлен. Но Октавиан, испугавшись популярности Цицерона, предал его и заключил союз, названный впоследствии триумвиратом, с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом. Триумвират на пять лет взял власть в свои руки для наведения порядка в государстве.

Они начали с составления проскрипционных списков, то есть перечня врагов Римского государства, которые должны быть подвергнуты публичной казни. Один за другим в списки попадали различные влиятельные патриции. Кто по вражде, кто из-за интриг, кто по причине обиды, кто из-за дружбы с врагами или из-за вражды к друзьям. Но многие попали во враги народа лишь в с вязи со своим выдающимся богатством. Триумвирам нужны были деньги для войны с убийцами Цезаря.

Началась жестокая и подлая охота на людей. Был схвачен и убит великий Цицерон. По иронии судьбы ему перерезали горло, которое сыграло не последнюю роль в достижении им всеобщей известности и величия. Брут и Кассий — убийцы Юлия Цезаря — были разгромлены, первый покончил с собой, а второй убит.

Понемногу Октавиан оттеснил от власти Лепида и стал единоличным властителем в Риме. Но на Востоке, в Египте, оставался еще Марк Антоний. В решающей морской битве при мысе Акции, у берегов северной Африки, объединенный флот Антония и его любовницы Клеопатры потерпел сокрушительное поражение. Марк Антоний покончил с собой. Клеопатра, став пленницей Октавиана, вскоре умертвила себя с помощью ядовитой змеи. Оставшись победителем, Октавиан приказал перебить всех своих врагов, и в первую очередь родственников Антония и Клеопатры, что и содеялось без всякой жалости.

Он сохранил все существовавшие республиканские учреждения и должности, но фактически установил единоличную монархию, и, готовя себе преемника, усыновил Тиберия, когда тому было уже сорок два года. Тиберий был вынужден жениться на дочери Октавиана, хотя был уже женат и имел сына. Сенат присвоил Октавиану почетное звание Август (возвеличенный богами) и с этого времени повелитель римлян стал именоваться Император Цезарь Август. Но синонимом высшей власти стал титул принцепс, а форма государства, созданного им, получила название принципат.

Несмотря на изощренные попытки завуалировать перед народом фактическое установление диктатуры, это ни для кого не было секретом. Патриции и сенаторы Рима, помня, как он обошелся со своими противниками, раболепствовали перед ним.

В Сенат по закону могли быть избраны только те, чьи предки были римскими гражданами вплоть до пятого колена, однако это правило цезарем, проводившим в высший орган власти своих ставленников, нарушалось.

Тиберий ввел некоторые новшества, например запретил сенаторам занимать иные государственные должности, за исключением должностей трибунов и консулов. Занимавшие до избрания посты квесторов, эдилов, преторов и легатов, должны были их оставить. Но многое оставил и от своего предшественника, в том числе и День приема обиженных, который создавал видимость заботы властителя Рима о каждом, без исключения, своем подданном.

На подиуме находился высокий, но скромный трон из слоновой кости без позолоты и мишуры. В пурпурной мантии — торжественной одежде римских императоров, на нем восседал Тиберий с золотым венком на голове. По обеим сторонам трона стояли два деревянных столика. За столиком справа сидел легат по делам провинций Север Примул. Перед ним лежала древняя инкунабула с эдиктами и институциями римских императоров и консулов.

Столик слева занимал ведущий императорские анналы Иосиф Флавий, писец и историк Тиберия, изготовившийся острым каламусом зафиксировать каждое слово повелителя Римской империи. Листы папируса и бронзовая чернильница сбоку также выражали степень его готовности.

Секретарь сидел за массивным мраморным столом сбоку, у ступеней подиума. Вид у него был значительный и деловой — он вел процедуру заседания. У подножия трона на ступеньке обретался переводчик — бородатый, курчавый, с несколько гнусавым голосом.

— Обжалуются действия наместника императора в Иудее! — голос секретаря был высок и торжественен.

— Пусть будет изложена суть жалобы, — император взмахнул рукой.

В залу быстрым шагом вошел человек невысокого роста, в черном платье до пят, без всяких украшений. На макушке его крупной породистой головы с залысинами покоилась круглая черная шапочка. Половину лица закрывала темная густая, слегка вьющаяся, борода с вкраплениями седых волосков. Живые, глубоко посаженные глаза блестели из-под густых черных бровей.

— Следует обнажить голову перед венценосным, — прошипел секретарь.

Человек в черном послушно снял шапочку и, подойдя к подиуму, склонился в глубоком продолжительном поклоне.

— О, великий Тиберий, сын богов и богинь, достойнейший из достойных среди живущих на земле, несчастный священник склоняет перед тобой голову, — Каиафа протянул императору шкатулку из коричневатого камня с золотистыми разводами и свиток пергамента, обмотанный толстой красной нитью, скрепленной коричневого цвета печатью.

Император повел бровью и подскочивший секретарь принял протянутое и быстро отошел в сторону.

— Говори.

— В подвластной тебе Иудее, — начал первосвященник без всяких предисловий, — объявились смутьяны, которые осмелились хулить твое имя и прекословить твоей власти. Возглавил их некий плотник и сын плотника Иисус из Назарета...

Тиберий при этих словах нахмурился — второй раз на его слух всплывает это имя. В провинциях неспокойно. Бесчисленные самозванные вожди, предводители и пророки призывают людей стряхнуть владычество Рима, возникают серьезные беспорядки, бунты и восстания. В самом Риме почти не осталось регулярных войск — легионы постоянно перемещаются по бескрайней империи, подавляя очаги смуты и сопротивления.

— ...однако наместник твой Пилат отказался утвердить приговор Синедриона. И хотя мятежный пророк умер на кресте, многие в Иудее считают, что Рим равнодушен к его преступлениям против кесаря и, воодушевленные этим, создают секты в его поддержку и призывают к выступлениям против римлян. Самого же его объявили мучеником и богом...

Иудея... Маленькая, но очень беспокойная провинция. Как доложил ему секретарь, в ней смешалось множество народов и вероучений. Этот представитель правящей религии, похоже, надеется на помощь могущественного Рима в борьбе со своими недругами. По-видимому, хитер, лукав и коварен, если осмелился жаловаться принцепсу на его наместника.

Император не понимал чужого языка, однако перевод говорил о хорошей логике изложения жалобы. Что-то в облике жалобщика показалось ему несообразным и искусственным. Он насторожился, внимательно всмотрелся в лицо говорящего, и ему вдруг показалось, что правильные черты благообразной физиономии первосвященника внезапно исказились — на нем проступило жестокое и злобное выражение. Верхняя губа приподнялась, и из угла рта явственно показался уродливо искривленный клык, а густая борода исчезла, уступив место разрозненным рыжим длинным волоскам, торчащим на конце заостренного подбородка.

Он быстро глянул по сторонам. Флавий ретиво, не поднимая глаз, скрипел каламусом. Легат Север Примул, похоже, дремал, уставившись немигающим взглядом куда-то в угол зала. Секретарь усердно внимал каждому движению владыки, чтобы уловить его настроение и не пропустить сути императорского волеизъявления по его глазам и жестам.

— ...и народ иудейский смиренно примет твое решение, каковым бы оно ни было, — закончил ходатай, облик которого вновь выражал глубочайшую покорность и кротость.

— Померещилось, — подумал император и мотнул головой, отгоняя наваждение, чем ввел в заблуждение своего чиновника, тотчас вскочившего на ноги.

— Твоя инвектива будет внимательно изучена, фаст — день судебного решения — состоится через два месяца. Тебе сообщат об этом дне, и ты можешь на нем присутствовать, — секретарь привычной скороговоркой излагал судебную процедуру, но увидел поднятую вверх руку Тиберия и замолчал.

— Объявляю тебе, сын Иудеи, — звучный голос императора вибрировал и отзывался эхом в высокой просторной зале судебного присутствия, — твоя первоначальная жалоба отклонена. Не годится выносить решение лишь на основании твоих слов и поданной тобой акции. Но она не будет оставлена без внимания. Мною для проведения следствия будет направлен в Иудею специальный претор. По его докладу и содержанию твоей акции будет принято окончательное решение.

— Император мудр, — пискнул секретарь, голос которого сорвался от неожиданного вмешательства Тиберия. — Заседание закончено.

Лицо Каиафы не отразило никаких эмоций, оно сохраняло застывшее выражение покорности и подобострастия. Он почтительно склонился, развернулся и вышел из помещения тем же быстрым шагом.

Умен был император. Не поддержал иудейского первосвященника против своего недавнего соперника, хотя вначале и хотел это сделать. Нет, пусть ненавистный Пилат будет занят раздорами и смутой в своей провинции. Пусть вспыхнет в Иудее очередной бунт. Тогда можно попенять прокуратору на плохое ведение дел и неумелое руководство доверенной провинцией. И можно в очередной раз решить его судьбу.

Гай Юлий Полибий ждал принцепса в просторном зале триклинии, тишина в котором нарушалась лишь журчанием фонтанов. Он сидел на широкой мраморной скамье у стены, выходящей широкими окнами на Тибр.

— Да берегут тебя Пенаты, величайший цезарь — дуумвир встал и почтительно склонил голову.

— И тебе — беневент1, — император сделал знак рукой в сторону обеденного ложа.

Пол в триклинии был выложен зеленым лаконийским мрамором, как и несколько колонн, поддерживающих высокие своды. Обеденные ложи изготовлены из розового порфира. Городской глава почтительно дождался, пока на ложе возляжет император, и лишь затем прилег на ложе напротив, облокотившись на пурпурную пуховую подушку. Он был одет в прелоксту — тогу, окаймленную насыщенным пурпуром, официальную одежду главы магистрата Рима.

Тиберий любил изысканную пищу. Стол, наряду с традиционными римскими кушаньями, украшали золотые тарелки с протертым мясом жареного бекаса, обильно приправленным острым соусом из индийских пряностей. В серебряных мисочках плавали в собственном соку язычки фламинго, большое блюдо с греческим орнаментом было почти доверху наполнено печенью мурены, выдержанной в винном уксусе. Большая глиняная миска с причудливым орнаментом была наполнена привезенными с Италийских гор печеными яйцами горных куропаток, фаршированными кусочками тушеной форели. Отдельно, в приземистых серебряных чашах вздымались холмиками желтоватые шарики его любимого лакомства — фазаньи и павлиньи мозги.

Император звякнул серебряным колокольчиком, и вышедшие из полумрака три флейтиста слаженно заиграли тягучую восточную мелодию. К столу почтительно приблизился прислужник в голубой простой тоге с покрытой пылью запечатанной амфорой.

— Сегодня воздадим хвалу Дионису сорокалетним цекубским вином, — Тиберий щелкнул пальцами.

Слуга серебряным зубильцем сбил печать и плеснул из амфоры в чашу, подставленную появившимся в триклинии дегустарием. Дегустарий сначала понюхал вино, затем омочил им губы и, наконец, сделал маленький глоток. Блаженно откинув вверх голову, он сделал еще один глоток и возвестил:

— Клянусь Бахусом, вино достойное тебя, великий цезарь.

После неспешно протекавшего обеда, за которым принцепс и градоначальник обменивались впечатлениями от римских новостей, Тиберий удалил всех слуг.

— Что привело тебя ко мне в официальный день, мой верный Полибий?

Короткий, почти в форме приказа, вопрос заставил претора подобраться, он положил подушку на колени и облокотился на нее обеими руками.

— Прошу тебя, венценосный, приподними голову и взгляни внимательно на реку.

Тиберий величаво повернул свою крупную голову. Тибр за окном пенился и бугрился, а вода была необычайно мутной с комками водорослей и ила. Уровень ее был значительно повышен.

— В устье Тибра дует очень сильный юго-западный ветер. Река кое-где возмутилась и вышла из берегов. Вода пошла вспять. Но главное, повреждены и во многих местах разрушены акведуки, подающие воду в Рим. Многие римляне лишены питьевой воды, а та вода, что поступает, смешана с морской. Все недовольны. В городе назревает бунт.

— Почему же мне не сообщают об этом? — лицо императора исказила гримаса ярости. — Где начальник преторианской гвардии? — рука его схватила колокольчик.

— Я докладываю тебе об этом, великий. Не торопись гневаться на преторианцев. Я упросил квестора Туллия быть первым носителем печальной пальмовой ветви. Клянусь молниями Юпитера, у меня в связи с этим есть хороший замысел. Выслушай же меня...

— Говори. Но защитит тебя Марс — в случае городского мятежа гнев мой падет на тебя, несмотря на нашу дружбу.

— У Рима должен быть жестокий и справедливый отец, — претор покорно склонил голову.

План Гая Юлия Полибия, главы римского магистрата, был весьма хитроумным, изощренным и коварным. Уже в самом Риме появились последователи иудейского пророка — Иисуса из Назарета. Они смущали народ, особенно городскую чернь и рабов, понятиями равенства всех живущих под единым небом. Отрицали старую религию, где каждому занятию, всякому ремеслу был свой бог, свои обычаи. Были на редкость фанатичными и упрямыми в верованиях.

Следовало свалить всю вину за разрушение акведуков и перебои с водой на представителей секты Иисуса. Гнев богов обрушился на Рим в ответ на крамольные речи провозвестников новой веры. Нептун, бог моря, повернул воды древнего Тибра и разбил водоводы. Аннона, богиня урожая, поклялась оставить империю без хлеба. Гнев Юпитера пока непредсказуем, но грозен и неминуем. Людская ненависть и императорские репрессии должны избавить Рим от приспешников очередного иудейского пророка.

План дуумвира Тиберию пришелся по душе, и он велел позвать верховного авгура — главу коллегии жрецов, толковавших волю богов. Они должны довести гнев богов до римского народа и наложить проклятия на новоявленных верозачинателей.

Втроем они обсудили детали плана, после чего император повелел секретарю и легату по римским законам подготовить официальный императорский эдикт, ставящий секту Иисуса и его приверженцев вне закона.

Назавтра же императорские центурии буквально прочесали город, вылавливая иноверцев. Вначале схватили тех, кто исповедовал эту веру публично, затем — на основании вырванных под пытками показаний, задерживали сочувствующих и просто слушавших пагубные проповеди. Магистратский трибунал признавал их виновными в хуле и кощунстве, а также в ненависти к роду человеческому.

Казнили их жестокими и позорными казнями. Зашивали в шкуры диких зверей и отдавали на растерзание стаям бродячих собак, которые водились в городе во множестве. Признанных зачинщиками распинали на крестах, ночью обливали смолой и поджигали вместо факелов. Тиберий повелел устроить для римлян специальное представление в цирке, где на приговоренных, вооруженных лишь ножами, выпускались голодные дикие звери, рвавшие их на части и тут же поедавшие изуродованные трупы.

Как водится, в сочувствии к ереси обвинили и нескольких знатных патрициев, ненавистных императору. В их число, конечно, угодил и сенатор Марк Целий Теренций, в свое время осмелившийся публично высказать неприязнь к Тиберию, только что пришедшему к власти.

Поначалу Тиберий, став главой Рима, на словах отказывался от власти, называя ее обузой и чудовищем, и делал это на протяжении длительного времени. Сенат оказался в глупейшем положении, пытаясь выказать ему подобающие почести и получая в ответ двусмысленности и хитроумные высказывания. Многие уже потеряли терпение, и на одном из заседаний Марк Целий Теренций, не выдержав, вскричал: «Пусть он правит или пусть он уходит!». Отличаясь необузданностью характера и природной дерзостью, он подошел к Тиберию и воскликнул: «Иные медлят делать, что обещали, ты же медлишь обещать то, что уже делаешь».

Тиберий никогда и ничего не забывал. Одно время он утешался тем, что распутничал с женой ненавистного сенатора в тайном клубе чужих жен, организованном как раз Гаем Юлием Полибием, на этой извращенной почве и получившим дружеское расположение самого императора. Дуумвир тотчас был назначен командующим римским гарнизоном, состоявшим из четырех городских когорт.

Но настал час и полной расплаты. Теренций отрицал наветы и обвинения в пособничестве вероотступникам. Он пытался быть надменным с Тиберием даже сейчас, будучи задержанным и сидящим в зловонной городской тюрьме. Тиберий лично посетил Карцер — городскую тюрьму, расположенную на пологом восточном склоне Капитолия.

— Я — сенатор и по закону имею право оставаться на свободе, внеся залог, до решения трибуналиев. Какой суд может подтвердить эти абсурдные обвинения? — цедил он в лицо императору, Приехавшему самолично допросить, а больше насладиться унижением знатного патриция.

Конечно, никакого суда над ним не было. По приказу Тиберия строптивого сенатора утопили здесь же, прямо на его глазах, в сборнике тюремных нечистот.

Внесудебная расправа ждала и других его скрытых противников из нобилитета — верхушки знатного сословия Рима. Патриции в ужасе затаились, ожидая своей очереди. Многие из них покидали город, временно переселяясь в менее заметные места. Но преторианские гвардейцы могли достать везде. Плебс же ликовал, воздавая хвалу императору и призывая к новым кровавым зрелищам.

Тиберий распорядился выдать полугодовой запас государственного вина и за свой счет устроил семидневное цирковое представление, в ходе жестоких игрищ которого гибли все новые приверженцы назорейского проповедника. После заездов каждых пяти колесниц демонстрировалась травля зверей сворами собак.

И, наконец, на Марсовом поле было дано грандиозное военное представление, изображавшее штурм, взятие и разграбление вражеского города, а затем спектакль с участием сотен актеров о покорении Римом британских вождей.

По предложению императора Сенатом было принято решение о восстановлении храма Венеры на горе Эрик.

Было спешно начато строительство новых акведуков, должных подавать воду из чистых источников — Церулейского, Курциева и Альбудигна с распределением ее по множеству бассейнов, фонтанов, рыбных садков и других водоемов. Квестор Кластий — распорядитель римских государственных финансов — клялся Юпитером-громовержцем, заявляя об отсутствии в казне нужных денег.

— Эти средства предоставят тебе патриции, — император был немногословен, — составишь мне список тех, кто не внес пожертвований на нужды римского народа.

После этого деньги на обустройство городских водоводов сразу нашлись. В представленном императору списке оказались лишь фамилии казненных накануне патрициев.

Примечания

1. Благоприятной судьбы (лат.).