Заключение

Сатирическое начало является органичным компонентом булгаковского художественного мира. Элементы его поэтики, вариации «художественного обличения» мы встречаем во всем творчестве писателя, но в 30-е годы они претерпевают изменение по сравнению с сатирой предыдущего десятилетия.

Причины этих изменений мы видим в следующем. С конца 20-х годов художественный мир писателя интенсивно подвергается воздействию Ж.-Б. Мольера. Это было обусловлено изучением его творческого пути, что сделало Булгакова одним из авторитетнейших (хотя и «подпольных») мольеристов своего времени. Творческими же результатами данного процесса стали пьеса о Мольере «Кабала святош», роман «Жизнь господина де Мольера», инсценировка «Полоумный Журден» и перевод «Скупого». В то же время предельная художественная «восприимчивость» писателя, отмечаемая булгаковедами «высокая степень интертекстуальности» закономерно реагировала на художественное воздействие французского драматурга. Если сходство булгаковской поэтики 20-х годов с мольеровской говорит скорее о типологии (некоторые традиции «внешнего комизма»), то в следующем десятилетии воздействие приобретает комплексный и во многом уникальный характер, потому что выражается в синтезированном осмыслении сходства творческих судеб и восприятии писателем мольеровских традиций, в связи с чем предлагается говорить именно о феномене Мольера в художественном мире Булгакова.

Закрепление в булгаковской поэтике темы художника и темы творчества связано с Мольером. В произведениях писателя 30-х годов продуктивно развились условно называемые нами акцепторные темы, то есть такие темы, которые уже возникали в его творчестве, но при осмыслении мольеровской судьбы оказались наиболее значимыми в его поэтике. Образ Художника/Творца становится художественной константой в произведениях 30-х годов, вокруг такого героя, в сущности, строится сюжет. Художественная трактовка творческой личности, ее дара/творения предполагает определенную их апологию, в результате которой «обличительную» тональность приобретают те фигуранты художественного мира, которые находятся с ними в «противопоставительных» отношениях (Власть в ее различных проявлениях, коллеги «по перу» и т. д.). Особенности таких взаимоотношений имеют, как правило, в художественном мире писателя минорную тональность, что также связывается нами с булгаковским видением Мольера — «неудачника и меланхолика».

Акцепторные темы оформлены мотивами, которые играют в сатирическом начале булгаковских произведений значимую роль. Именно с осмыслением мольеровской темы возникает художественное соотношение истинных и ложных ценностей, что выразилось в мотивах псевдокумира (Людовика XIV, Николая I, Ивана Васильевича/Аристарха Платоновича, писателей МАССОЛИТа и т. д.) и ложной посвященности, ассимиляции/неассимиляции героя, поскольку хронотоп произведений зачастую знаменует собой процесс приобщения/вхождения его в тот или иной «мир» (литературы, службы). Булгаковская сатира акцентирует внимание на таких несмеховых сатирических мотивах, как зависть и донос. Вместе с тем, феномен Мольера в поэтике булгаковских произведений заостряет коллизию «Времени и Вечности», проблему Возмездия, что приводит сатиру Булгакова в стройную аксиологическую систему.

Комплекс сатирических мотивов не исчерпывается приведенными выше художественными явлениями. Мотивный анализ позволяет выявить структуру наиболее значимых в поэтике булгаковской сатиры «смысловых «пятен». Сатирическая специфика его произведений заключается в ее предельной антропоцентричности. Человек и его поведенческие характеристики являются главным «объектом» «обличительного» внимания. Следовательно, мотивы в булгаковской аксиологии призваны наиболее полно отразить отдельные черты человеческой натуры, как в их личностном, так и в «социализированном» выражении (например, мотив денег, материальных ценностей, игры и лжи). Кроме этого, мотивы могут приобретать своего рода «обличительную» функцию, то есть, не являясь по своей сути критикой, акцентировать и заострять сатирическую ситуацию: таковы, например, мотивы еды и дьявола. Категория иллюзорности приобретает в булгаковском мире особый статус, поскольку указывает и развенчивает «неподлинность», ложь тех людей, чувств и отношений, которые претендуют на истину и значимость (мотивы «ложного друга», предателя, посвященности/непосвященности и т. д.).

Игровой аспект булгаковской сатиры реализовался в фарсовом начале. Писатель под влиянием Мольера ввел элементы фарса в произведения с «высокой» направленностью. Вместе с тем в творчестве Булгакова представлена широкая галерея «изнаночных», бурлесковых образов, что также ведет к явлению «сниженности», необходимой для сатирической девальвации (например, образы Бунши, Людмилы Сильвестровны и т. п.).

Поэтика булгаковской сатиры отмечена такой стилевой чертой, как каламбурность. Емкое выражение, соединившее антитезу, игру слов и комический эффект, становится характерной художественной «монадой» в творчестве Булгакова. В произведениях писателя 30-х годов создана поэтика противопоставлений и контрастов, «сдвинутости жизненных пропорций». В соответствии с этим, главными приемами художественного изображения становятся антитеза, гротеск и алогизм. Среди последних получили развитие антропологический гротеск и условно называемая нами гротескная «массовка», выявляющая рычаги и директивы существования определенного «мира» и критерии нормы/ненормы в нем. Кроме этого, традиции «гротескного психологизма» участвовали в создании интегральных психологических моделей, позволяющих видеть даже в сатирически трактуемых героях мотивировку их действий и речи.

Это привело к прочному включению в поэтику сатиры приемов подводного течения и подтекста, которые, указывая на скрытый содержательный план, создавали «трехмерность» сатирического явления, выявляли его дополнительные нюансы. Укажем, что для продуктивного функционирования подтекста в поэтике булгаковской сатиры отведена именно речевая характеристика персонажей.

Сатирическую тональность в 30-е годы обретает мотив бреда, предстающий в качестве своеобразного антипода здравого смысла. Структура сатиры, включающая художественное изображение негатива с противопоставленным ему «разумным» позитивом, также была ориентирована на Мольера, который, в сущности, создал «комедию здравого смысла» и «золотой середины». В соответствии с этим, в булгаковском творчестве 30-х годов возникают пары взаимодействующих героев (комплексный аналог мольеровского «резонера»), один из которых предельно максималистичен в отстаивании собственной позиции, другой выражает бытовую, приземленную концепцию Я в «мире» (например, Пушкин-Жуковский, Максудов-Бомбардов).

В нашем исследовании мы придерживаемся точки зрения, что авторские «симпатии и антипатии устойчивы». «Игровой» аспект позднего булгаковского творчества не «заслонял» определенный идеал, который, несмотря на его имплицитность, все-таки порой обретает отчетливые очертания: существуют герои, по отношению к которым другие образы «предстают сатирическими». Способов подобной трактовки в поэтическом арсенале достаточно много (пародия, гипербола, синонимия, процессуальная насыщенность текста и т. д.).

Укажем также, что в 30-е годы в произведениях Булгакова мы видим сатиру самого широкого спектра, отмеченную, как и мольеровское творчество, такими чертами, как внесоциальность и универсальность.