«Художественная проза Булгакова незаметно росла из репортерской заметки, очерка городской жизни, газетного фельетона. Не эта ли наблюдательность газетчика, внимание к подробностям быта, квартиры, дома, улицы, хронике каждодневных событий помогали позднее Булгакову-художнику удержать в своей прозе голоса, запахи, звуки да, кажется, и самый «цвет времени»?» (Лакшин 1984: 266).
В пространстве художественного произведения существуют имена собственные «нейтральные», или «с нулевой степенью авторизации» (Белая 1990: 104). Такие имена приходят в художественный мир из реального именника эпохи (Фонякова 1990: 40). «Они являются необходимыми штрихами, воспроизводящими реальную жизнь», оказываются способными «создавать в произведении исторический и национальный колорит» (Михайлов 1966: 65). Такие имена выполняют функцию «реалистической детали» (Толстая 2002: 268). Через имя дается «своеобразный разрез всего общества» (Кожевникова 1981: 230).
В романе «Мастер и Маргарита» в типичных сценах из жизни московских коммуналок присутствуют типичные имена: Кирюшка, Федор Иванович, Пелагея Петровна.
За именем Пелагея в творчестве Булгакова закрепился образ коммунальной квартиры. В «Театральном романе» присутствует бабка Пелагея: ужас, охватывающий Максудова при одном воспоминании о ней, оказывается сильнее страха смерти. В повести «Тайному Другу» есть бабка Семеновна, а в рассказах «Самогонное озеро» и «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна» эта «вечная» бабка именуется Павловной. В истории романа «Мастер и Маргарита» в главе 15 «Губная помада и крем» ноября 1933 года в эпизоде ругани двух жилиц, свидетелем которой стала Маргарита, наименования Пелагея и Павловна соединяются:
«— Вы, Пелагея Павловна, — с грустью сказала одна, — при старом режиме были такой же стервой как и теперь.
— В суд подам на тебя, проститутка, — отвечала вторая, помешивая кашу в кастрюле» (Ф. 562, к. 6, ед. 7, с. 461). Булгаков внес изменение в наименование этого эпизодического персонажа, вероятно, в тетради, отсутствующей в его архиве. Имя Пелагея в данном эпизоде выдержало несколько редакций романа «Мастер и Маргарита». Аннушка, как мы знаем, первоначально именовалась Пелагеюшкой.
В московских главах предстает целый ряд имен домработниц: Анфиса, Груня, Наташа, Дарья, Дуся. «Можно поразиться чуткости булгаковского пера, отразившего лексико-семантическими средствами литературной антропонимии социальные процессы, наметившиеся в 30-е годы: <...> наплыв жителей деревни в крупные города имел место в те годы, в которые происходят «московские» события «Мастера и Маргариты». Приезжие девушки часто становились домработницами в городских семьях» (Белая 1990: 108). Имена фельдшерицы из клиники Стравинского Прасковья Федоровна и помощницы доктора Кузьмина Ксения Никитична также являются именами «явно «негородскими»» (Там же).
Красавица домработница Маргариты носит имя Наташа. Но ведь Наташа не просто красавица и не просто домработница. Эта девушка, как и ее госпожа, оказывается способной отказаться от благ упорядоченной жизни ради беспредельной свободы и, превратив ухажера в борова, явиться верхом на нем к сатане. Имя такой героини следует рассматривать глубже, нежели типичное имя в той или иной среде, тем более что Булгаков с большим вниманием отнесся к его выбору.
В истории романа героиня появляется в редакции 1937—1938 гг. — «Мастер и Маргарита» — в главе 19 «Маргарита». Первоначально Булгаков называет ее Груня: «Тут ее задержала домработница Груня» (Ф. 562, к. 7, ед. 10, с. 615). Практически сразу на смену этому имени приходит имя Дуня. Булгаков зачеркивает в этом предложении Груня, сверху пишет новый вариант Дуня, в следующем предложении героиня сразу именуется Дуней: «Осведомившись о том, что сделать на второе, и, получив ответ, что это безразлично, Дуня, чтобы развлечь себя вступила с хозяйкой в разговор и рассказала ей Бог знает что, вроде того, что вчера в театре фокусник такие фокусы показывал, что все ахнули» (Там же: с. 615—616). Но на этой же странице к героине приходит имя Наташа, которое остается с ней теперь уже навсегда. В первом предложении Булгаков зачеркивает имя Дуня, сверху подписывает Наташа, то же самое во втором предложении. Имя героини найдено: «— Наташа! Ну, как вам не стыдно, — говорила Маргарита Николаевна, — черт знает что врут в очередях, а вы верите!» (Там же: с. 616).
Выбор на имя Наташа пал в связи с его фольклорным ореолом. Имя Наташа является наиболее предпочтительным в русских народных «легкомысленных, шутливых» песнях, имя Дуня — в трагических (Колпакова 1966: 215). В свое время именно по этой причине А.С. Пушкин выбрал имя Наташа для героини баллады «Жених», «Пушкин не мог не вспомнить песню, им самим записанную:
Повадилась Наташка
Во царев кабак ходить,
Зеленое вино пить,
Целовальника любить.
<...> И остановился на имени, которое в народных песнях предстает в определенном эмоциональном ореоле:
Три дня купеческая дочь
Наташа пропадала»(Медриш 1993: 116).
Груня, Анфиса, Дуся, Дарья, Прасковья Федоровна, Ксения Никитична, Клавдия Петровна, Клавдия Ильинична, Кирюшка, Пантелей, Николай, Павел Иосифович (Палосич), Федор Иванович, Марья Александровна, дядя Федор, Федор Васильевич, Пелагея Антоновна, Пелагея Петровна. Имена врываются в роман Булгакова с шумом времени, вслед за грохотом и «адским освещением» коммунальной квартиры, вместе с шумом улицы и гомоном в магазине. Эти имена — непременная деталь действительности, грандиозное описание которой предстает в романе «Мастер и Маргарита».
Имена, относящиеся к современной Булгакову эпохе, занимают прочное положение уже в его рассказах и фельетонах. В рассказе «Спиритический сеанс» «дура Ксюшка», «Маша нижняя» и Дуська «из пятого этажа» своими пересудами приводят этот самый сеанс к весьма плачевному финалу. В «Столице в блокноте» во всей красе предстают Дуньки: «В противном случае быстроходный электрический поезд мы построим, а Дуньки наплюют шелухи в механизм, и поезд остановится, и все к черту» (I: 256). Дуньки — непременная часть общества: «Среди Дунек и неграмотных рождается новый, пронизывающий все углы бытия, организационный скелет» (I: 257). «Сони, Маши и Наташи, летите в лавку нашу!» — гласит лозунг в «Торговом доме на колесах» (I: 406). Эти имена появляются, например, на страницах письма Булгакова к П.С. Попову от 25 января 1932 года. Булгаков рассказывает другу о своей новой домработнице, обладающей «экспортной глупостью». «Экспортная дура» — так Булгаков называет Анну Семенову в «Консультанте с копытом» 1931 года (Ф. 562, к. 6, ед. 4, л. 14). «Но я упустил из виду, — пишет Булгаков в письме, — что кроме моего университета существуют шесть кухонь в нашем доме с Марусями и Грушами и Нюшами» (Булгаков 1989: 216). Быт, улица, коммуналка, неустроенность жизни — в творчестве Булгакова получают имена.
В 1921—1925 гг. до обыска в квартире Булгаков вел дневник. Имена, мелькающие штрихи действительности, сродни дневниковой записи писателя, где передаются слово или диалог, жест или сцена, случайно увиденные или повторяющиеся изо дня в день. «Он чувствовал себя пристрастным летописцем времени и своей собственной судьбы. И, зная, что первыми сглаживаются в памяти летучие приметы быта, обихода, именно их старался точно, "фотографически" запечатлеть. Не оттого ли и в прозе Булгакова, где такой простор дерзкой фантазии и вдохновенному вымыслу, так натурален «цвет» и «вкус» времени? На этом стыке и рождается обаяние современности его искусства» (Лакшин 1994: 235).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |