Третий лишний

«Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай. Маргарита».

М. Булгаков. Мастер и Маргарита

Распахнуть окно в ночное весеннее небо и верхом на щётке улететь от нелюбимого мужа — с её характером можно было сотворить и не такое. Но жизнь — не роман, и не всякий запутанный узел можно одолеть одним движением, особенно если рубить по живому рука не поднимается.

Из всех участников треугольника самое тяжкое положение у того, кто узнаёт последним. Необходимость принимать решение обрушивается как раз на него. Что супруга общается с драматургом Булгаковым, Шиловский знал давно и против этого ничего не имел. Он уважал автора «Дней Турбиных», ведь эта пьеса была слепком с того мира, частью которого Евгений Александрович сам являлся — дворянин, офицер, участник Первой мировой.

Единственное, что Шиловского отличало от Турбиных, — это странный поворот судьбы, забросивший его на сторону красных. Но подобные истории в те годы случались нередко, ведь даже российский атташе во Франции генерал-майор Игнатьев признал советскую власть и передал новому правительству принадлежавшие России огромные денежные средства, положенные на его имя во французские банки. А уж мобилизация на военную службу Шиловского как специалиста Генштаба и вовсе была событием закономерным, и в том году, когда Николка Турбин написал на изразцовой печке иронический стишок «Слухи грозные, ужасные, / Наступают банды красные!», Евгений Шиловский как раз служил на Украине в должности начальника отдела штаба Наркомвоенмора.

Потом его арестовали чекисты по подозрению в сочувствии белым, но вскоре освободили. Красной армии военспецы были нужны позарез, дивизиями командовали бывшие прапорщики и унтеры, и потому людей с опытом штабной работы направляли в части, чтобы они под присмотром комиссаров занимались планированием войсковых операций.

Так и определилась судьба выпускника Николаевской военной академии Генштаба. Вся его дальнейшая служба — это штабы и академии, и первое назначение забросит Шиловского на Западный фронт.

Е.А. Шиловский. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова. 1914—1917 гг.

Как заместитель начальника штаба 16-й армии, Шиловский часто ездил в командировки. Иногда его сопровождал Юрий Неёлов, адъютант командарма. Однажды возникла необходимость съездить в Ригу, и Неёлов взял с собой жену — там жили её родители.

Люся Нюренберг стала женой Неёлова недавно. Молодой авиатор, энергичный и весёлый, он происходил из артистического семейства: отец, знаменитый трагик Мамонт Дальский, имел пять братьев и сестёр, и почти все они с успехом выступали на сцене. В сравнении с Юрием Мамонтовичем Евгений Александрович мог бы показаться сухим и скучным, но, как ни странно, сосед по купе очень понравился молодой женщине. Голубоглазый, спокойный, по-хорошему немногословный, он одним своим присутствием порождал ощущение надёжности.

Казалось бы, обычное дорожное знакомство... но с этого дня что-то неуловимо изменилось в отношениях Юрия и Люси, и в итоге их брак распался. Неёлова перевели на Южный фронт, а Шиловский вскоре получил должность преподавателя оперативного искусства в Военной академии РККА. С Евгением Александровичем уехала в Москву и Люся. Осенью 1921 года они обвенчались, и в том же году родился сын Женя.

Карьера Шиловского шла замечательно: начальник учебного отдела и помощник начальника Военной академии имени Фрунзе, начальник штаба Военно-воздушной академии имени Жуковского, начальник штаба Московского военного округа, начальник штаба Военной академии Генштаба...

Командир с двумя ромбами в петлице — это величина солидная. Ему полагается не только хорошее денежное довольствие, но и жильё подобающего уровня. Елена Сергеевна, быстро привыкшая к тому, что она уже не Люся, а супруга крупного военачальника, переезд в «5-й дом Реввоенсовета» восприняла как должное. Пока ординарец выгружал из машины чемоданы и связки книг, она успела посмотреть квартиры и сообщила мужу: № 1 — самая лучшая.

Елена Нюренберг. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова, 1907 г.

«Наверное, потому её и предоставили командующему округом, — отвечал Евгений Александрович. — Вот, кстати, и он подъехал». — «Отлично. Как его — Иероним Петрович?»

Шиловский и глазом моргнуть не успел, как она с обворожительной улыбкой упорхнула к начальству, и Уборевич, выслушав её, пожал плечами, отдал короткое распоряжение, и солдаты понесли его вещи на третий этаж.

В просторной квартире «Генеральского дома» хватило места не только супругам Шиловским с двумя сыновьями, домработницей и немкой-воспитательницей, но и сестре Елены Сергеевны. Квартирный вопрос в Стране Советов всегда стоял остро, и Ольге никак не удавалось устроиться в Москве, хотя она и служила в МХАТе в должности секретаря Немировича-Данченко.

Конечно же Ольга хорошо знала театральный мир Москвы, в том числе и Булгакова, автора одной из лучших пьес мхатовского репертуара. Так что, если бы Елена Сергеевна с Михаилом Афанасьевичем не познакомились случайно, им всё равно не миновать было встречи, чуть раньше или чуть позже. А потому всё дальнейшее было уже неотвратимо.

Несколькими годами раньше, когда сестры ещё не было рядом, Елена Сергеевна делилась с ней: «Я тебе уже писала раз, я не знаю, что со мной делается (последнее время я это чувствую особенно остро). Мне чего-то недостает, мне хочется больше жизни, света, движения. Я думаю, что просто мне надо заняться чем-нибудь... Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете, — мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или — когда солнце светит на улице и в моей душе — брожу одна по улицам».

Евгений Шиловский с женой. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова, 1920-е гг.

Яркий и остроумный, постоянно импровизирующий Булгаков очаровал её с первой встречи, когда они оказались рядом за столом в гостях. Но главное событие произошло чуть позже, когда в квартире Шиловских вдруг ночью зазвонил телефон, и Булгаков попросил Елену Сергеевну одеться и выйти из дому. Она удивилась (не настолько близко они были знакомы, чтобы встречаться по ночам), но выполнила его просьбу и, поёживаясь от ночной прохлады, вышла на крыльцо.

Он приложил палец к губам, и с этим «тсс!..» взял её за руку и повёл на Патриаршие. Там было пусто и тихо, колючие звёзды перемигивались сквозь пустые кроны деревьев и искрились в лужах на подтаявшем пруду. Она заглянула ему в лицо, пытаясь понять, что происходит. «Здесь, — прошептал он. — Именно здесь всё и началось».

Она догадалась: он распахивает перед ней свой мир и приглашает войти.

Пока Михаил Афанасьевич провожал её обратно, к небольшому особнячку на углу Малой Бронной и Большой Садовой, где жили тогда Шиловские, Елена Сергеевна наверняка думала о том, как это было бы увлекательно — видеть воочию, как рождаются его произведения... и вряд ли могла представить, что сбудется и это, и многое другое.

Она стала заходить в гости к Булгаковым — порой с мужем, а чаще одна. С женой драматурга даже возникла дружба — Любовь Евгеньевна, как и многие дамы, была немного тщеславна, и ей льстило знакомство с Шиловскими, представителями элиты «бесклассового» советского общества. Что Михаил Афанасьевич может увлечься новой поклонницей его дарования, супруга беспокоилась не сильно — она и талант мужа не считала особо выдающимся на фоне других современных авторов, да и чувства на четвёртом году супружества уже поуспокоились. А Елену Сергеевну увлекала возможность быть рядом, помогать: сначала она своим чётким почерком писала под его диктовку, потом привезла «ундервуд» сестры, чтобы перепечатать только что законченную «Кабалу святош»...

Комбриг Евгений Шиловский в своем рабочем кабинете. Штаб МВО. 1930 г.

Когда мужчину и женщину безумно тянет друг к другу, противиться этому бесполезно, какими бы вескими ни были причины для сопротивления. Семья, дети, общественное положение, чьё угодно мнение и любые возможные последствия — ничто не имеет достаточной силы, чтобы остановить влюблённых. Сердца их полны отваги, но всё же до последней возможности они будут сохранять отношения в тайне, чтобы внешний мир не разрушил их хрупкое счастье, чтобы длилось оно день за днём, месяц за месяцем...

А судьба сдаёт карты всем по-честному, и любая серия красной масти непременно будет прервана чёрной. Принятую к постановке «Кабалу святош» внезапно запрещают, поднимается очередная волна критических нападок в газетах, и драматургу становится ясно, что не увидят сцены ни пьеса о Мольере, ни «Иван Васильевич», ни другие произведения. А вскоре после этого происходит и ещё одно событие — супруг Елены Сергеевны, узнав о её тайном романе с Булгаковым, приезжает к сопернику для выяснения отношений.

Об этой встрече сам Булгаков никогда ничего не рассказывал, но в его окружении разговоров было много, в результате чего история обросла мелодраматическими деталями вроде пистолета, которым Шиловский якобы угрожал любовнику своей жены, требуя прекращения всяческих отношений с нею. Конечно, такую сцену легко вообразить после визита разгневанного офицера, перепоясанного ремнями с кобурой, но для этого надо совсем не знать Шиловского.

Потомственный дворянин и кадровый военный не опустился бы до того, чтобы угрожать пистолетом безоружному человеку. Впрочем, вызвать обидчика на дуэль он тоже не мог: красному командиру, хотя бы и беспартийному, такая белогвардейщина не к лицу. Однако все эти соображения — не более чем частности, несущественные в сравнении с главным. Евгений Александрович понимал, что дело не в Булгакове, а точнее, не только в нём. Его жена не из тех женщин, кого можно увести. Когда-то Люся Нюренберг ушла от мужа, потому что полюбила другого человека. Она и сейчас уйдёт без сожалений, если новая любовь станет ей дороже всей прежней жизни.

Елена Шиловская. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова. Конец 1920-х гг.

Как её удержать, как?! Действовать нужно быстро, но обдуманно. Чтобы наверняка. Тут как у сапёра, второй попытки не будет. Сильные и слабые стороны собственной позиции представлялись очевидными; нащупать уязвимые места у соперника тоже нетрудно, если всё обдумать спокойно... Шиловский вызвал машину.

Пока ехал, план атаки выстроился чётко, словно схема стратегического развёртывания. Как человек женатый, соперник имеет определённые обязательства перед собственной супругой, а следовательно, ограничен в возможностях манёвра. Это хорошо. Как драматург, постоянно находящийся под огнём критики, вряд ли товарищ Булгаков пожелает усложнять себе жизнь ещё и конфликтами личного характера. Тем лучше. Как литератор, лишённый возможности зарабатывать своим пером, он мало что может себе позволить в материальном смысле, а значит, вынужден хорошенько подумать, прежде чем бросать свою жену и начинать новую жизнь с чужой. И наконец, как благородный человек, сочтёт ли он возможным предложить влюблённой в него женщине бросить мужа и детей, полный достаток и хорошо налаженный быт ради неясного и даже весьма тревожного будущего? А самое главное, уверен ли Михаил Афанасьевич, что в данных обстоятельствах эта прекрасная женщина будет с ним счастлива так же, как это было до их знакомства?

Расчёт оказался верным. Булгаков не отважился на решительный шаг, все обстоятельства были против него. По глазам соперника Шиловский понял, что победил. На обратном пути он мысленно проговаривал фразы, которые надо будет сказать Елене: «Ты можешь уйти, можешь развестись со мной. Только имей в виду, что детей я тебе не отдам. Жить впроголодь, но с любимым? Прекрасный выбор, полный благородства. И сделать его ты вправе, но только за себя. Не за моих сыновей... На размышление даю сутки. Завтра вернусь со службы, и разом всё решим».

Маргарите было проще. «Ей нужен был он, Мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги». От всего этого отказаться куда легче, нежели уйти от детей. Женя-младший, точная копия отца, прямодушный и добрый, самый высокий из мальчишек своего 2-го класса. Пятилетний круглолицый Серёжа, забавно картавящий, но уже по-взрослому рассудительный. Елена пыталась представить свою жизнь без них — и не могла. Не так давно ей бы и в голову не пришло, что такой выбор вообще возможен. И не только ей.

Год назад Елена Сергеевна перепечатывала письмо, которое Михаил Афанасьевич, доведённый до отчаяния бесконечной травлей, решил отправить на самый верх. «Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу... Я прошу Правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой».

Михаил Булгаков. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова. Конец 1920-х гг.

Отправлять письмо ходили вдвоем — ведь они уже были очень близки, — но ни она, ни он в те дни ещё не осознавали, насколько сильным окажется связавшее их чувство. Сейчас всё изменилось. Елена сама не верила, что с ней такое произошло, что потерять любимого будет страшнее, чем расстаться с детьми. Что она готова будет уйти — только позови...

До вечера Елена Сергеевна лунатической походкой бродила от окна к телефону, от телефона к полке с книгами — там за первым рядом томиков хранилась его рукопись с дарственной надписью на титульном листе: «Тайному другу...» Хотелось взять её в руки, но мешал какой-то необъяснимый страх. Казалось, что одним лишь прикосновением к этим листам она мгновенно переменит всю свою жизнь, причём неизвестно, в какую сторону, но в любом случае о совершённом будет сожалеть. Поэтому она решила довериться судьбе — пусть будет как будет.

В сумерках за окном изредка перемещались какие-то фигуры, но никто не звонил в дверь, и телефон тоже молчал. По мере того как часовая стрелка подползала к восьми, нервное возбуждение сменялось апатией. Когда у подъезда остановился служебный «паккард» мужа, Елена Сергеевна только вздохнула — одновременно и с горечью, и с облегчением.

Условия капитуляции она приняла безропотно. Прекратить переписку? Молча отдала ключ от почтового ящика. Телефонные разговоры? Хорошо, пусть с этого момента к аппарату подходит домработница. Исключить возможность встреч? Что ж, я вообще перестану выходить из дому.

Шиловский мог радоваться: выбранная тактика принесла полный успех на всех направлениях. Елену теперь упрекнуть не в чем: она всегда дома, с гостями приветлива, детям книжки читает, ничем не компрометирует ни себя, ни мужа. Вот только погасла. Стала похожа на китайский фонарик, в котором задули свечу: рисунок виден, но волшебное мерцание исчезло. Оставалось надеяться на время, которое всё лечит и всё расставляет по своим местам. Иначе придётся признать, что он, хотя и победил, ничего не выиграл.

Елена Сергеевна с сыном Серёжей и его няней Е.И. Буш. Фотография из фондов музея «Булгаковский дом», 1920-е гг.

Евгений Александрович держал себя с Еленой так, словно всё прошло и забыто. Елена Сергеевна тоже старалась быть образцовой супругой — ведь этот выбор она совершила сама, и Евгений ни в чём не виноват перед ней. Но их прежняя жизнь, какой бы ни была она безмятежной и благополучной, так и не восстановилась. Наоборот, вместо неё всё чаще возвращались воспоминания о другой, тайной жизни — и тогда Елена, с трудом дождавшись часа, когда никого не будет дома, доставала спрятанную рукопись...

Она разглаживала страницы, перечитывала любимые эпизоды, наслаждаясь интонациями персонажей, которые слышались ей такими, какими показывал их Булгаков, читая вслух. Потом неизбежно приходила мысль, что всё утрачено навсегда, и она прятала заветную тетрадку, обещая себе впредь никогда её не доставать и зная наперёд, что удержаться не сможет.

Шли недели и месяцы. Шиловский старался быть внимательным и деликатным по отношению к супруге, но у него и помимо семейных дел было предостаточно забот и тревог. Под Новый год в Академии Генштаба начались аресты, и хотя Евгений Александрович никакой вины за собой не знал, он каждую ночь ожидал звонка в дверь. Впрочем, дело «Весна», которое чекисты намеревались раскрутить в отношении военных наподобие процесса Промпартии и прочих кампаний по борьбе с «врагами народа», так и не стало шумной политической акцией. Как раз тогда в НКВД в очередной раз сменилось руководство, и новая метла, разоблачая ошибки и устраняя перегибы предшественников, распорядилась выпустить арестантов, за исключением тех бывших офицеров и генералов царской армии, кого уже успели расстрелять. Но для Шиловского зима и весна прошли в томительном ожидании, когда невозможно уснуть до рассвета, когда читаешь страницу за страницей, не понимая смысла, а потом вдруг наталкиваешься на фразу, будто бы тебе адресованную: «Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут».

Когда напряжение отпустило, Евгений Александрович заметил то, на что раньше не обращал внимания — что Елена выглядит несчастной и даже нездоровой, что она большую часть времени проводит в своей комнате, живя там словно под арестом. А вот уж чего он точно не хотел и не собирался делать — это превращать собственный дом в гауптвахту. Он попросил жену чаще бывать на воздухе с детьми, гулять побольше. На следующий день она послушно вышла на прогулку. Было ещё тепло, но в кронах лип на Поварской уже проглядывали первые жёлтые листья. Редкие автомобили гудели прохожим, переходившим улицу где вздумается, спешащие по своим делам пешеходы обгоняли Елену Сергеевну, а она шагала неторопливо, совсем одна... и вдруг остановилась.

Навстречу шёл Булгаков. «Я не могу без тебя жить», — сказал он. «И я тоже».

На этот раз никаких сцен уже не было. Для Шиловского стало очевидным, что та жизнь, где они с Еленой были счастливы, осталась в прошлом навсегда. В письме, которое Евгений Александрович отправил в Ригу родителям жены, нет ни слова горечи, ни тени обиды: «Я бесконечно благодарен Люсе за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзьями».

Елена Сергеевна. Фото из собрания Ю.М. Кривоносова, 1920 г.

Нетрудно представить, как было ошарашено такой новостью семейство Нюренбергов, а в особенности как удивилась Ольга, на глазах у которой происходила вся эта драма. Казалось бы, роман отгорел и затянулся пеплом, и вот на тебе. Письмо Елены Сергеевны, полученное вскоре, отчасти прояснило ситуацию:

«Мои дорогие и бесконечно любимые, не знаю, рассказывала ли Вам Оленька о том, что произошло полтора года назад в моей жизни. Но из того, что случилось сейчас, Вы поймете, насколько это серьезно. Я расхожусь с Евг. Ал. и выхожу замуж за Михаила Афанасьевича Булгакова. Мы будем жить втроем: он, я и Серёжа. Женичка остается с Евг. Ал. Расстаемся мы с Евг. Ал. исключительными друзьями, друзьями на всю жизнь. Я буду постоянно приходить домой, т. е. к Женичке, Евг. Ал. и Оленьке, которую Евг. Ал. очень просит остаться жить у него. Ему было бы очень больно, если бы ты, Оленька, не согласилась на это.

Как ты сама понимаешь, Оленька, с Любашей у меня тоже самые тесные и любовные отношения. Она будет жить вместе с нами до тех пор, пока ее жизнь не устроится самостоятельно. Это зависит от того, сможет ли близкий ей человек устроиться так, чтобы они могли жить вместе. Он сейчас в Маньчжурии.

В смысле бытовом — М. А. этим летом выплатил деньги за квартиру. Она скоро будет готова...

Вы сами понимаете, мои любимые, что сейчас на душе у меня и тревога и боль. Но вместе с тем, полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окраску. Мих. Аф., который прочел это письмо, требует, чтобы я приписала непременно: ...тем более что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит.

Ну, итак, целую Вас, мои дорогие. Ваша Люси».

Эпилог

Шиловские развелись 3 октября 1932 года, и уже на следующий день свой брак зарегистрировали Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна Булгаковы... И для него, и для неё это был третий брак. Третий и последний.

Евгений Александрович действительно сохранил очень хорошие отношения и с бывшей женой, и с её сестрой Ольгой Бокшанской. Они с мужем ещё довольно долго проживали в его квартире. Младший сын Серёжа часто приходил к отцу в гости, а Женя регулярно бывал у Булгаковых. Но сам Шиловский больше никогда со своим счастливым соперником не встречался, хотя и не отозвался о нём плохо ни разу в жизни.

Четыре года спустя Евгений Александрович, отдыхая в подмосковном санатории, познакомился с двадцатидвухлетней аспиранткой из Ленинграда. «Красивый синеглазый военный с тремя ромбами в петлицах» очень понравился Марианне, и сам он не остался к ней равнодушным. Привлекательная и образованная девушка из хорошей семьи (дочь писателя Алексея Толстого и художницы Софьи Дымшиц), Марианна ожидала какого-то развития отношений, но ничего не происходило, и явно не разница в возрасте была тому причиной. Казалось, будто некая невидимая стена отделяет Шиловского от тех, кто хотел бы к нему приблизиться вплотную. Чтобы эту стену растопить, Марианне потребовалось три года. В 1939-м они поженились, в следующем году родилась дочь Марина.

Соседей по «дому Реввоенсовета» в те дни арестовывали одного за другим. Уборевича осудили по делу о «военно-фашистском заговоре» и на следующий день расстреляли вместе с несколькими командармами и комкорами во главе с маршалом Тухачевским. Арестовали и жену Уборевича, а тринадцатилетнюю дочь Владимиру отправили в детдом. По достижении совершеннолетия её тоже полагалось арестовать, но в военной неразберихе девушке повезло затеряться. Впрочем, свои пять лет лагерей Владимира Иеронимовна Уборевич всё равно получила в 1944-м.

Когда началась война, двадцатилетний Женя Шиловский вместе с другими курсантами получил досрочно звание комвзвода и отправился на фронт. Шиловский-старший, прикомандированный к Генштабу, тоже в зоне военных действий бывал постоянно, до самого конца войны. В отличие от некоторых наших военачальников, вывозивших из побеждённой Германии трофеи грузовиками и вагонами, этот генерал-лейтенант оставил себе на память о войне только помятый осколком мельхиоровый кувшин, подобранный где-то около рейхстага.

Умер Евгений Александрович в 1952 году, в своем служебном кабинете, от инфаркта.

Принято думать, что Шиловский стал прототипом Вадима Рощина, одного из героев трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам». Если подразумевать не факты биографии, а душевные качества, то в это вполне можно поверить.