15. Спиридоновка

Эта улица помнит шаги Пушкина и Гоголя, Вяземского и Карамзина. Здесь жили поэт Евгений Баратынский и мемуарист Лев Энгельгардт, а также предприниматель Александр Катуар де Бионкур, обладатель уникальной коллекции оружия, которую он подарил Историческому музею вскоре после открытия.

Как сообщал путеводитель по Москве 1917 года, «Спиридоньевская — тихая, малолюдная улица, застроенная преимущественно современными богатыми особняками. Атмосфера довольства и благосостояния царит здесь».

В этой же атмосфере, ничуть ей не повредив, в период модерна выросло несколько доходных домов, а в советское время появилось жильё для партийно-хозяйственной номенклатуры. Эти «дома улучшенной планировки» легко узнать по мемориальным доскам с фамилиями Жукова и Гришина, Георгадзе и Подгорного, а также по гладкому кирпичу светлоохристого оттенка, использовавшегося в 1970-х годах для постройки правительственного жилья.

Барельеф «Техника — искусство — наука». Фото 2013 г.

Первый дом для сотрудников ВЦИКа был построен здесь ещё в 1926 году. В 1930-х годах на пересечении со Спиридоновским переулком были возведены ещё два жилых дома — Наркомата путей сообщения и треста «Теплобетон». Первое здание отмечено мемориальной доской с профилем Клавдии Шульженко, второе в угловой части украшено барельефом.

Дом интересен и составом жильцов (квартиры предоставлялись академикам и крупным учёным), и новым для тех лет материалом, использованным для постройки (бетон с нетеплопроводным наполнителем), и архитектурным обликом. Балконы и лоджии, занимающие почти всю плоскость стен, — это ещё конструктивизм, барельеф — уже новый стиль, «сталинский ампир».

Заслуживает внимания и место, которое занимает дом. Здесь с XVII века стоял храм Рождества Пресвятой Богородицы, в котором боковой придел был освящён в честь святого чудотворца Спиридона. Как и многие другие храмы, этот достраивался и перестраивался, сгорал в пожарах и восстанавливался, но придел во славу святого Спиридона сохранялся всегда; а после пожара 1812 года прихожане, отстроив церковь заново, испросили разрешения переосвятить основной придел Петра и Павла в честь Спиридона Тримифунтского.

Храм в честь святого Спиридона Тримифунтского. Фото из собрания Э.В. Готье-Дюфайе из фонда ЦИГИ, 1914 г.

Этот человек жил в Греции и в молодости был простым пастухом, но и в сане епископа остался скромным и открытым. Он исцелял больных и помогал бедным, никому не отказывая в помощи. Веруя в Бога, он верил и в людей. Житие святого повествует, как однажды некий крестьянин попросил немного зерна у Спиридона. «Ступай в амбар и возьми», — был ему ответ. Крестьянин удивился: «Неужели ты не пойдешь и не посмотришь? А что, если я унесу больше, чем прошу?» — «Больше, чем тебе требуется, ты не унесешь, — ответил ему святой, — а вернешь столько, сколько сможешь».

В общем, Спиридон Тримифунтский являл собой пример именно такого пастыря, каких в реальной жизни немного, — потому, наверное, его и почитали так сильно.

Улица Спиридоньевская. Фото из собрания Э.В. Готье-Дюфайе из фонда ЦИГИ, 1914 г.

Куда в советские годы подевались любовь к Богу и почитание святых, понять нелегко — ведь указами и декретами можно изменить лишь внешние формы жизни, а внутренний мир человека неподвластен государственным инстанциям. Наверное, советская власть добивалась своего пошаговым способом — постепенно, но неуклонно.

История храма, от которого остались только названия улицы и переулка, закончилась так: в марте 1929 года активисты из соседнего дома обратились к властям с просьбой о закрытии церкви Святого Спиридона и приспособлении помещения под клуб работниц, и эту просьбу Моссовет с готовностью удовлетворил. Следующий ход в нужном направлении сделали сотрудники Химико-технологического института имени Менделеева — они в апреле 1930 года написали ходатайство о сносе церкви и постройке здания для института. Подобные просьбы тоже не встречали отказа. Так что формально для протестов даже и поводов не возникало, и в августе 1930-го храм был разрушен, можно сказать, «по просьбам трудящихся». В отношении настоятеля, отца Иоанна, приличия тоже не нарушались — его арестовали и расстреляли значительно позже, в 1937 году.

Гранатный двор. Фото 2013 г.

Впрочем, разрушение храма и гибель священника могут показаться не более чем мелким эпизодом, приметой непростого времени в сравнении с катастрофой, произошедшей 12 мая 1712 года: «Во 2 часу ночи разорвало пороховую казну, и в тот пожар во многих местах погорело и подохло, и от Гранатнаго двора побито людей многое число, а по смете 2700 человек, и такого ж жестокаго пожару нихто не помнит».

Эти каменные палаты XVII века сохранились лишь потому, что Гранатный двор, как пожароопасное производство, был переведён отсюда в окрестности Симонова монастыря, где и произошла катастрофа. Так что крыльцо на углу — не реставраторская стилизация, а чудом сохранившийся подлинник раннепетровского времени. При царе Фёдоре Алексеевиче здесь был устроен госпиталь, а при Петре I землю передали в распоряжение полкового двора и канцелярии Преображенского полка.

Спиридоньевка. На дальнем плане — дом Морозова. Фото из собрания Э.В. Готье-Дюфайе, 1914 г.

Гранатная улица стала числиться переулком, но домовладельцы были сплошь люди солидные, и целый век здесь крепчала «атмосфера довольства и благосостояния», пока не развеял её пожар 1812 года. Улица выгорела полностью, и у многих участков в очередной раз сменились хозяева.

Одно из таких домовладений, сгоревшую усадьбу графа Воронцова, в 1814 году приобрёл Иван Иванович Дмитриев, министр юстиции в отставке, известный также как поэт и баснописец. Он собственными руками засадил деревьями участок, в глубине которого уже строился небольшой деревянный особняк по проекту талантливого художника и начинающего архитектора Карла Витберга. Этот дом принимал в своих стенах едва ли не всех российских литераторов той поры, их ведь тогда было мало, и все с Иваном Ивановичем были знакомы или даже дружны. После смерти Дмитриева усадьбу купил Николай Тимофеевич Аксаков, брат писателя, и она примерно полвека принадлежала роду Аксаковых, а в 1890-х годах участок перешёл во владение Саввы Морозова. По его заказу архитектор Франц Шехтель на месте старого особняка построил один из самых красивых и необычных домов в Москве, достойный отдельного и подробного рассказа.

Бывший дом Гести. Спиридоновка, дом № 13. Фото 2012 г.

Два из тех «современных богатых особняков», о которых говорилось в путеводителе 1917 года, расположены чуть дальше по правой стороне улицы, словно некий островок модерна.

Особняк Р.И. Гести построил в 1907 году Сергей Шуцман. Архитектор оставил очень мало самостоятельных работ, потому что ещё в годы учёбы начал терять зрение. Понятно, что профессиональная деятельность для Шуцмана была затруднена, и потому работал он в основном в качестве помощника — правда, у самого Льва Кекушева, который не забывал упомянуть коллегу в качестве соавтора (в частности, таких построек, как дом Коробкова на Пятницкой, дом Саарбекова на Поварской).

Возможно, что на правах друга и старшего коллеги Кекушев приложил руку и к самостоятельным проектам Шуцмана — особняку Гести и дому Дамского попечительства о бедных ведомства учреждений императрицы Марии (1904, Малый Козихинский, дом № 4). А эту усадьбу с её кирпичной оградой оценили по достоинству люди Лаврентия Палыча. Здесь расположилась одна из бериевских «шарашек» — заключённые-инженеры разрабатывали системы радиосвязи для наружного наблюдения.

Дом Беляева. Открытка из коллекции Михаила Комолова, 1904 г.

Дом № 11, в котором сейчас резиденция посла Южной Кореи, до революции принадлежал профессору Агапиту Беляеву. Обзавестись особняком по соседству с миллионерами ему позволила, видимо, не столько специализация (ухо-горло-нос), сколько высокая квалификация (среди пациентов доктора были Шаляпин и Собинов).

После того как Степан Рябушинский построил здесь себе особняк, доктор испытал понятное человеческое желание быть не хуже людей. Правда, Шехтеля приглашать Беляев не отважился и в отделке здания роскошеств себе не позволял — здесь нет ни мозаичных панно, ни майолики. Однако имеется характерная для модерна кремовая облицовочная плитка, а ещё асимметричная лесенка, ведущая в крошечный садик, и кованая ограда с «пузатенькими» столбиками.

Входная группа выглядит как вариация на тему главного входа в особняк Рябушинского. Расстекловка окон — тоже парафраз, но уже на темы шехтелевских окон в скоропечатне Левенсона и в здании МХТ. В общем, постройка без излишеств, так называемый «рациональным модерн», чтобы не сказать «экономный». Но недостаток шика архитектор Иван Бони с лихвой компенсировал этим уютным садиком с открытой террасой.

Дом Армянских. Открытка из коллекции Михаила Комолова, 1904 г.

За двухэтажным домом купца X. Павлова постройки 1820-х годов (№ 9) стоит здание необычного вида — заострённое, как где-нибудь в Питере «у пяти углов», слегка испорченное надстройкой пятого этажа, но в целом симпатичное. Братья Михаил и Николай Армянские в начале XX века собирались открыть Армянский музей и купили этот участок земли, думая, что приобретают бывшее владение Мануковых, родителей матушки А.В. Суворова. Когда ошибка открылась, братья решили, что для музея постараются найти другое место, а на этом возведут доходный дом с общежитием для бедных студентов-армян на верхнем этаже. Архитектор Виктор Величкин выполнил заказ в 1902 году, и вместе с бедными студентами здесь поселились люди вполне состоятельные, причём тоже интеллигентные.

«Жила молодежь бойкой и веселой, может быть, и несколько распущенной жизнью, но обычной в возрасте этом: богемно, с бродяжничеством по кабачкам, романами...» — свидетельствует писатель Борис Зайцев, в гости к которому захаживали сюда Андрей Белый, Ходасевич, Бальмонт, Городецкий, Сологуб, Чулков...

А ещё бывал в доме Иван Бунин, и возможно, что именно здесь он повстречал «тихую барышню с леонардовскими глазами, из старинной дворянской семьи...». Не пройдёт и года, как Вера Муромцева станет его женой. Отношения между ними будут очень непростыми (а временами даже мучительными для обоих), но Бунину предстояло прожить с Верой Николаевной всю жизнь и умереть у неё на руках.

Памятник Александру Блоку. Скульптор О.К. Комов, архитектор В.В. Красильников, 1993 г.

Н ещё одна молодая чета жила здесь поблизости, и тоже весьма непростые были между ними отношения. Александр Блок и Любовь Менделеева, вскоре после свадьбы приезжавшие на пару недель в Москву, останавливались на Спиридоньевке, в доме № 6, у братьев Марконет, один из которых был женат на А.М. Ковалевской — кузине матери Блока и сестре матери другого поэта, С.М. Соловьева. В таком переплетении родственных связей нет ничего удивительного: в XIX веке Москва почти вся умещалась в пределах Садового кольца, и люди одного круга не просто были в курсе who is who, но зачастую ещё и оказывались как-то связанными между собой.

Однажды сплелись в любовный треугольник судьбы Андрея Белого, Александра Блока и его жены — каждый в чём-то винил себя, из-за этого страдал, но не находил в себе сил переломить ход событий, толкавших её участников к самому краю: к дуэли, к самоубийству, к безумию... Даже расставание не стало избавлением — свои переживания каждый уносил с собой. У Блока они найдут выход в пьесе «Балаганчик», а Белый в поисках душевного равновесия уедет за границу, где свои чувства к другу и его жене выразит в двух стихотворных сборниках.

А вообще, заглядывая туда, на сто лет назад, трудно отделаться от ощущения, что мужчины минувшего столетия могли во имя любви совершать поступки очень серьёзные. То есть, помимо привычных и понятных людям XXI века стремления к денежной выгоде и всякого рода амбиций, любовь к женщине тоже являлась силой, способной вдохновить мужчину на великие дела.