По нашим меркам дом может показаться большим, но не будем забывать, что архитектор с семьёй здесь не только жил, но и работал. Поэтому на первом этаже, кроме столовой и большого холла с библиотечными шкафами на антресолях, размещались кабинет Фёдора Осиповича, чертёжная с парой небольших служебных помещений, а также спальня хозяина и туалет. Такое планировочное решение позволяло Шехтелю работать хоть круглосуточно, не беспокоя своих домашних.
На втором этаже две комнаты, соединённые общей умывальной, занимали Наталия Тимофеевна и Катя с Верой. Небольшая комната предназначалась для горничной, ещё одно помещение могло использоваться как студия или как гостевая спальня, а в конце коридора, за ванной, была дверь в комнату Льва — ту самую, что смотрит на Садовую большим тройным окном над узким балконом.
В гости к Лёве часто приходили друзья из МУЖВЗ — такие же, как и он, отчаянные ниспровергатели всего и вся: шестнадцатилетний Вася Чекрыгин и девятнадцатилетний Володя Маяковский. Однажды вместе они затеяли выпуск первой книги стихов начинающего поэта. Как вспоминал потом Лев, «штаб-издательской квартирой была моя комната. Маяковский принес литографской бумаги и диктовал Чекрыгину стихи, которые тот своим чётким почерком переписывал особыми литографскими чернилами».
Когда тираж в 300 экземпляров был вручную напечатан на станке, дебютант постригся наголо — то ли на радостях, то ли ради того, чтобы не быть до смешного похожим на размещённый в книге собственный портрет.
Шехтель-старший никакого футуризма не понимал и не делал вид, будто бы понимает, но к юным гениям относился уважительно, особенно к Чекрыгину, после скандала, который наделали Васины работы на юбилейной XXXV выставке МУЖВЗ. Однако Фёдор Осипович видел, что футуристам любое признание со стороны старшего поколения было глубоко безразлично, — старое искусство они уже «сбросили с корабля современности», скандалы же их не страшили, а лишь забавляли.
Особняк на Большой Садовой, № 4. Фасад и интерьер холла. Архитектор Ф.О. Шехтель. Фото из Ежегодника Общества архитекторов-художников, 1910 г.
Вот Наталья Гончарова, дочь коллеги Шехтеля и бывшего соседа по Трёхпрудному переулку, по окончании всё того же Училища живописи, ваяния и зодчества теперь курит и ходит в мужской одежде, её картины то церковь объявляет порнографией, то полиция требует снять с выставки, а ей хоть бы что — открыто живёт с художником Ларионовым и снимается с ним в фильме «Драма в кабаре футуристов № 13».
Не обошлось без скандала и в доме Шехтеля, когда архитектор узнал, что у семнадцатилетней Веры с Володей начался роман. Опасаясь, что дочь пойдёт по стопам Гончаровой, отец посадил Веру под домашний арест, а Маяковскому запретил появляться в доме. Эти меры сильно испортили отношения отца с детьми (особенно с Лёвой, принявшим сторону сестры).
Любимый многими из нас Серебряный век, при всей его одухотворённости, был временем очень бурным, полным борьбы между представителями различных художественных направлений. Представители традиционного искусства считали своим долгом воевать с авангардистами, видя в них разрушителей культуры, этаких «новых гуннов». А те, провозгласив себя людьми будущего, громогласно отправляли на свалку истории всех отвергавших новую эстетику.
Маяковского и Бурлюка за пропаганду футуризма отчислили из училища, после чего они двинулись с лекциями по России. Чекрыгина из-за скандала на выставке лишили стипендии на год, и тогда они со Львом решили уехать в Европу знакомиться с западным авангардом. Гончарову и Ларионова Сергей Дягилев пригласил в Париж оформлять его балетные постановки.
А сердце юной Веры Шехтель вскоре завоевал Генрих Гиршенберг, молодой сотрудник архитектурной мастерской её отца. Фёдор Осипович одобрил кандидатуру зятя, и вскоре молодые поселились на Малой Дмитровке, в доме № 25. Там в 1919 году появится на свет их дочь Марина (будущий театральный художник), там же найдёт приют и сам Шехтель, когда останется без крыши над головой.
Ф.О. Шехтель в холле своего дома на Большой Садовой, № 4. Фото из семейного архива К.С. Лазаревой-Станищевой. Конец 1910 г.
Дом, национализированный советской властью, повидал всякое. Сначала в нём жил комкор Роберт Эйдеман, пока его не расстреляли в 1937 году. Особняк превратился в ясли, а после войны — в детский дом. С 1957 года здание находилось в распоряжении КГБ, а в 1991-м, когда чекисты от политической жизни отошли, а экономической активности ещё не развернули, на некоторое время стало бесхозным.
Потомки знаменитого архитектора очень долго пытались убедить московские власти в необходимости создания музея Фёдора Шехтеля или хотя бы музея московского модерна — но по древней российской традиции подобные вопросы быстро решаются только по команде сверху, а инициатива снизу обычно попадает в долгий ящик.
В особняке тем временем обосновались бомжи, пару раз пожарные приезжали тушить его, а потом здание перестало быть бесхозным — близкая к тогдашнему правительству некоммерческая организация «Гуманитарный и политологический центр "Стратегия"» получила бывший дом Шехтеля в аренду на сорок девять лет.
Договор обязывал арендатора произвести капитальный ремонт объекта, но ещё до начала работ внезапно выяснилось, что дом является памятником (прежде ни в какие охранные списки он не входил), а если так, то ни ремонт, ни реконструкция невозможны, необходима полноценная реставрация... а это уже совсем другой уровень расходов.
Узнав о таком повороте дела, руководство некоммерческой организации огорчилось, но не дрогнуло. Специалисты-реставраторы разработали проект, и к 2004 году памятник архитектуры был восстановлен, а добросовестный арендатор стал лауреатом премии за лучшую реставрацию. Более того, сотрудники Центра «Стратегия» прониклись уважением к создателю дома и по мере возможности показывают интерьеры тем, кто интересуется творчеством Шехтеля, не говоря уже о приёме экскурсий, периодически проводимых Москомнаследием. Была даже мысль выделить часть комнат под создание музейной экспозиции, тем более что при расчистке подвала к общей площади особняка добавились два помещения (они были засыпаны землёй, видимо со времён строительства, и никогда не использовались). Но реакция городских властей была иной: арендную плату увеличили пропорционально добавившемуся метражу, а по поводу музея — тишина.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |