Злоключения, связанные с переделкой пьесы, не завершились перед началом сезона. Они продолжались и в сентябре, и в октябре — вплоть до самой премьеры, назначенной на 28 октября.
15 сентября студийцы спорят над сценическим решением III действия. После переделки это теперь самое сложное место в спектакле (как тут ни вспомнить фразу из «Записок покойника»: «И куда отнести пьесу, в которой подобное третье действие?»).
Но то был творческий спор.
Гораздо больше беспокойств вызывало предстоящее обращение в Главрепертком, который должен был выдать разрешение на спектакль. Тревоги добавила новость, пришедшая из МХАТа 17 сентября: там состоялся прогон «Дней Турбиных», после которого представители Главреперткома заявили, что «в таком виде спектакль выпускать нельзя». Начался тщательный отсев «неудобных» реплик героев. Произведение на глазах тускнело, сочная речь булгаковских персонажей от репетиции к репетиции теряла художественную привлекательность. Легко представить, какую досаду вызывала эта вынужденная редактура в душе Булгакова, болезненно реагирующего на любые мельчайшие поправки. Но другого выхода не было.
Месяц спустя аналогичные просьбы Главрепертком адресовал и вахтанговцам. 21 октября (т.е. за неделю до премьеры) Василий Куза присылает Булгакову записку, в которой говорится, что Студии необходимо срочно согласовать с драматургом кое-какие «незначительные купюры».
На деле «незначительные купюры» представляли собой частые пометки красным карандашом, сделанные цензором на всех трех частях пьесы (его экземпляр и по сей день хранится в Музее Театра им. Вахтангова). Так, например, вместо булгаковского финала сотрудник Главреперткома предлагал закончить пьесу в стиле, типичном для всех агиток. Входят муровцы, застают врасплох всех жителей Зойкиной квартиры и произносят суровую фразу: «Граждане, ваши документы»1.
Авторские экземпляры пьесы хранятся в Музее Театра им. Вахтангова
В первом акте в рассказе Обольянинова о «бывшей курице» вычеркивалась фраза: «Какой-то из этих бандитов, коммунистический профессор» (как вариант, разрешалось заменить «коммунистического профессора» на «красного профессора»). В рассказе Аметистова о собственных скитаниях убирались реплики: «Купил в культотделе Баку 50 экземпляров вождей — продавал по двугривенному» и «Какой ущерб для партии. Один умер, а другой становится в ряды. Железная когорта, так сказать...»
Во втором акте не допускалась фраза Аметистова, обращенная к портрету Карла Маркса: «Слезайте, старичок. Нечего вам больше смотреть. Ничего интересного больше не будет». Вычеркивались фразы: «почитаю что-нибудь на ночь из исторического материализма...», «отдыхайте согласно Кодекса труда...» и многие другие.
В третьем акте купировалась реплика Зои, обращенная к Гусю после раздачи червонцев: «Ваша щедрость не по советским временам».
Но все же путем этих жертв на исправленных листах пьесы появилась синяя печать Главреперткома со стандартной в таких случаях резолюцией: «Разрешается к продвижению в пределах РСФСР в театре Студия им. Вахтангова». При этом фраза «в пределах РСФСР» была зачеркнута чернилами. Главрепертком не торопился отпускать свою власть над этим скользким произведением: в сезоне 1926—1927 гг. постановка «Зойкиной квартиры» (равно как и «Дней Турбиных») позволялась пока только одному-единственному театру на весь Союз.
Примечания
1.См.: Музей Театра Вахтангова. Ед. хр. 437. Оп. 1.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |