Игра начинается черными

В аду дьявол — положительный образ.

Ежи Лец

Для осознания всех последствий договора, заключенного с нечистой силой, всегда необходимо время.

Камил Икрамов

Не случайно в первых редакциях романа первая часть исторического повествования называлась «Евангелие от дьявола», «Евангелие от Воланда». Известно, что в ранних редакциях М. Булгаков называл свою книгу «Роман о дьяволе», «Князь тьмы». Проводниками авторских установок, сокровенных мыслей и заветных мечтаний об очистительной силе, которая могла бы разрушить империю зла в современной автору действительности, являются загадочные персонажи, масочные герои, которые, без сомнения, ассоциируются с нечистой силой, с царством тьмы и всяческих теней. Это подтверждается щедро рассыпанной по роману символикой. В своей генеалогии «Мастера и Маргариты» И.Ф. Бэлза пишет, что скарабей на груди Воланда — символ бога Осириса, повелителя Западных врат, судьи мертвых и хозяина преисподней (Бэлза, 1978). Голова пуделя на набалдашнике трости — реминисценция из «Фауста», где Мефистофель появляется в виде черного пуделя, и т. п. Приметы потусторонней силы есть у каждого инфернального персонажа. У Азазелло это врожденное уродство, ярко-рыжие волосы, клык, мертвые глаза. У Геллы — шрам на шее. Инфернальный колодец — «вход в преисподнюю» — пустой и черный, как игольное ухо, глаз Воланда, которым он смотрит на тех, кто обречен этой бездне, хромота как напоминание о падении с горних высот (причем хромота то появляется, то пропадает). Колоритный образ говорящего кота сродни образу оборотней-животных (собаки, волка, свиньи и т. д.), живущих двойной жизнью мистических существ и человека.

Они же имеют титулы — князь тьмы и его свита — рыцари: Азазелло, Коровьев-Фагот, паж кот Бегемот, а также загадочный персонаж Абадонна — демон безводной пустыни, демон-убийца, молчаливый персонаж. Не углубляясь в вопросы демонологии, которые, кстати, не объясняют функциональную нагрузку образа в романе, могу только предположить, что он выполняет в «ведомстве» особую миссию — миссию «черного ангела смерти». В качестве убийцы может выступить с тем же успехом любой персонаж из свиты князя тьмы. Абадонна «появляется» перед обреченным и «снимает свои очки», прикрывающие пустые глазницы. Именно в этот момент и раздается выстрел, завершающий жизнь барона Майгеля. Действия происходят одновременно, но, возможно, в разных измерениях. В пространство пятого измерения во время бала он попадает, отделившись от стены, то есть из другого измерения.

Есть у Воланда и ведьма-служанка Гелла. В общем, стандартный сказочный набор демонических героев, с понятной логикой их взаимодействия, опирающейся на традиции рыцарского и плутовского романов. (Опора на контексты мировой культуры в изображении загадочных визитеров в Московских главах романа отмечалась многими исследователями.) Все так, если бы не «приземленные» поручения и задачи, которые они выполняют. Совсем не сказочного свойства. К тому же нечистая сила настолько успешно «вписывается» в советскую действительность, что не отличается по манерам и стилю поведения от советских граждан (донести, наябедничать, выпить-закусить, нахамить, надавать по морде, стащить что плохо лежит — чем не наши люди?).

«Черные» или «темные» не содержит, в общем, положительной или отрицательной коннотации в авторской концепции. Автор уходит от оценок, иногда, впрочем, вворачивая безобидное «негодяй» или «подлец» в адрес Коровьева с Бегемотом. Но сама сила в авторской трактовке амбивалентна. Это, с одной стороны, сила, враждебная самой человеческой природе: она сеет смерть, разрушение, безумие (все герои, так или иначе соприкасающиеся с нечистой силой, попадают в клинику Стравинского), — и, с другой стороны, это необходимое для гармонии мироздания ведомство, выполняющее свои не очень гуманистические функции согласно высшему закону. И возможности этого ведомства, безусловно, очень велики, но не безграничны.

Бюрократизация самого понятия — «ведомство» — заставляет задуматься о том, что оно «функционирует» независимо от чьей-либо воли или каприза. Ведомство исполняет предписания и установления более высокой инстанции. И мы не знаем, что это за инстанция, но она явно предполагается автором, она входит в иерархическую организацию миропорядка по Булгакову.

Большинство исследователей определяют мировоззрение Булгакова как гностический дуализм, выражающийся в сосуществовании «света» и «тьмы». Колином Райтом была также высказана мысль о том, что цели ведомств не противоречат, так же как не противоречат и оценки, даваемые ими. (Райт, 1988). Совершенно верно, шкала ценностей одна, однако весьма существенно различаются и цели и методы, о чем будет сказано в следующих главах.

В контексте времени слово это имело четкие отсылки к так называемым «компетентным органам». Не случайно Камил Икрамов, представивший интересную концепцию прочтения романа, как на возможный прототип Воланда указывал на Ягоду. (Икрамов, 2003). Именно это он заявил когда-то на премьерных спектаклях «Мастера и Маргариты» в театре на Таганке Вениамину Смехову, блистательно игравшему роль Воланда. Точно подмечает Б.М. Сарнов: «Не спорю, наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди...», — кто это говорит, что это за интонация?» (Сарнов, 200: 27). Двусмысленность интонационно-речевых реминисценций и аллюзий, очевидная и ясная современникам Булгакова, не утрачивает свою актуальность и остроту сегодня, но требует уже пояснений. Очень напоминают эта стилистика и эта интонация передовицу с выступлением вождя и отца всех народов. Те же вкрадчивые интонации, те же скрытые угрозы...

Между тем функция, названная некоторыми исследователями «карательной», что забавно в силу прямой проекции на человеческие действия, есть основная функция данного ведомства. И когда эта функция «работает», авторский голос прорывается в репликах московского гостя и его свиты: иначе как объяснить то обилие афористических и совершенно бесспорных истин, которые назидательным тоном произносит уже в самом начале повествования Воланд? Начиная с «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится» и кончая: «Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!» И этот уровень эрудиции, который ставит его над остальными? И эту власть над ходом и расстановкой фигур на доске?

Споры о том, что это за персонаж — Воланд, до сих пор не утихают. Часть исследователей толкует его с христианско-ортодоксальной точки зрения как воплощение дьявола, сатаны (А. Кураев, М. Дунаев, М. Ардов и др.). Они же считают, что это роман о дьяволе: «кощунственная Понтиада», «богословско-демонологический роман» (М. Ардов), «грозное предупреждение о всесилии Сатаны» (А. Кураев), «роман о Сатане», «Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ — своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры» (М. Дунаев). Другие исследователи видят в нем олицетворение идеи справедливости, носителя истины (И.Ф. Бэлза, А. Моргулев, Е.А. Яблоков, А. Зеркалов, Д.Д. Николаев и др.).

Само имя, как известно, является литературным заимствованием из гётевского «Фауста», где оно звучит как Фоланд. Эту характерную особенность выбора имен для инфернальных героев отметила исследователь антропонимикона романа «Мастер и Маргарита» Е.П. Багирова: «Автор предпочитает не выдумывать имена, а отбирать из уже известных, обновляя лишь их звучание: Воланд (Фоланд — Voland), Абадонна (Авадон), Азазелло (Азазел), Гелла (Гелло, Геллия)» (Багирова, 2004: 16). И это одно из важных средств камуфлирования прототипов героев. Дело в том, что имя духов зла табуировано для смертных. Поэтому вполне вероятно, что Воланд, как и другие персонажи, сознательно искажает свое имя. Дело в том, что духи ада, называя свое имя, дают власть над собою тому, кто знает это имя. К магической функции имени мы еще вернемся. Имя Фоланд появляется в «Фаусте» всего один раз. А в булгаковском романе имя Воланда печатают даже на афишах...