Совершенство Иешуа в абсолютном отсутствии зла: ненависти, агрессии, зависти и мстительности — даже в мыслях. Это свидетельство того, что Иешуа принадлежит иному царству, царству истины. Много вы видели людей, не грешащих даже в мыслях и ни разу не солгавших? Такого, как Иешуа, и искушать бессмысленно, поэтому сцену искушения Воландом Иешуа, которая была в ранних редакциях, автор убрал.
«Бродяга», «лгун», «разбойник», «сумасшедший» — такими эпитетами привычно награждает подследственного Пилат, для которого неримляне, безусловно, люди низшего сорта. Римляне — наследники великой греческой культуры, цивилизованные люди, которым в сознании Пилата противостоят дикие темные фанатичные иудеи. А этот еще и бродяга из города Гамалы, с окраины Иудеи. Синоптическая версия — отказ Христа от ответа на вопрос, откуда он.
...прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его!» Какое презрение в этой фразе!
Комментируя сцену допроса Иешуа, А. Зеркалов акцентирует внимание на том, что источниками того, что сообщает о себе Иешуа, могли послужить Талмуд (книга «Авода Хара») и исторические хроники. Талмуд характеризует Иисуса как презираемое существо: мать блудница, отец сириец — что может быть оскорбительнее для иудея?
Таким образом, на балконе дворца Ирода Великого встретились два человека, находящиеся на разных социальных полюсах, представляющие различные культуры. Очень богатый человек и нищий; властный сановник, наместник римского кесаря и оборванный бесправный бродяга. По натуре они также противоположны: жестокий, иногда свирепый Пилат и альтруист, называющий всех людей «добрыми», циник и романтик. Говорят они сначала на разных языках. Обращение «Добрый человек!» — дерзость для Пилата и демонстрация расположения для Иешуа. Он просто не знает, как обращаться к Пилату. С сановниками такого высокого ранга ему не приходилось общаться. «Добрый человек» он произносит автоматически, а к обращению Игемон привыкает с трудом. Игемон — слово греческое, обозначающее владыка, правитель.
Разница культур огромна. Метафорическое иудейское сознание («рухнет храм старой веры и создастся храм новой истины») сталкивается с логико-ориентированным реалистически-приземленным сознанием римлянина: призыв к разрушению храмового здания.
Уклонение от прямого ответа — другая дерзость для Пилата и нормальная коммуникативная реакция для иудея.
Резкий поворот в развитии диалога происходит тогда, когда Пилат понимает, что перед ним стоит человек не менее образованный, чем он сам. Знание греческого языка повышает статус допрашиваемого в глазах Пилата. Он приказывает развязать подследственному руки.
Поощряемый этим Иешуа из испуганного, избитого кентурионом Крысобоем пленника превращается в человека, абсолютно естественного в своем поведении и речевых реакциях, альтруиста по натуре и по убеждению. В приведенном ниже отрывке диалога Пилата не столько поражает собственное внезапное исцеление, сколько совершенно иная коммуникативная установка и манера поведения допрашиваемого.
— Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?
И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...» И опять померещилась ему чаша с темной жидкостью. «Яду мне, яду...»
И вновь он услышал голос:
— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.
Иешуа как бы забывает, что он на допросе у самого вспыльчивого и жестокого прокуратора Иудеи. Потому что он не видит прокуратора. Иешуа разговаривает с больным человеком, которому нужно помочь. В этом, собственно, и есть истина. В доброте. Массовое прямое толкование предложенного Иешуа ответа (истина в больной голове) меня лично изумляет. Очевидно, что сказано это было с целью завладеть коммуникативной инициативой, заставить слушать Пилата нечто важное, о чем Иешуа хотел с ним поговорить. Иешуа нарушает канон допроса и правила конвенционального поведения на суде. При этом его человеческая реакция — помочь страдающему — совершенно естественна, он чувствует себя абсолютно свободным. «Он излучает свободу», — как справедливо отмечает М.А. Бродский (Бродский, 1996: 19).
Это «выпадение» из реальных предлагаемых обстоятельств — тоже есть черта инфантильного сознания, сознания, свободного от условностей. Так бывает у маленьких детей, не осознающих, где они находятся. «Хочу мороженого!» — во время спектакля, например. Как отметил в своем исследовании П.И. Болдаков, «Мотив ребенка появляется как предостережение для сохранения связи с исходным условием и состоянием. Отсюда в образе Иешуа Га-Ноцри наблюдается архетип младенца» (Болдаков, 2005: 119). Очень точно. Предостережение Пилату, который не смог его понять. Но не нужно забывать, и читатель не забывает ни на минуту, что перед нами взрослый и даже мудрый человек.
«Все люди добрые» — есть результат серьезных размышлений и философских исканий, и это утверждение очень органично для героя. Иешуа верит в Бога и верит в людей. Две неколебимые веры ведут его по жизни. Поэтому стремление оправдать всех, и даже «грязного предателя» Иуду — «добрый и любознательный человек», естественно для Иешуа. Да, конечно, «из греческих книг», в том числе, этот постулат. Платон, греческие гуманисты подготовили философскую почву для появления такого учения, как христианство. Идеи чистоты и доброты, заложенной в человеке и проявляющейся в полноте своей в детском возрасте, были высказаны еще греческими философами. Вопрос о том, что есть истина, имеет те же гностические корни. Поэтому Иешуа должен был знать греческий. Именно эту мысль Михаил Афанасьевич оставил в рабочих тетрадях 1938—39 гг., ссылаясь на Фаррара: «Спаситель, вероятно, говорил на греческом языке...» (Фарр. С. 111) (Цитируется по кн. В. Лосева «Неизвестный Булгаков» — М., 1993.)
Расхождению образа Иешуа Га-Ноцри с каноническим образом Иисуса Христа посвящены десятки исследований, как русских, так и зарубежных. И.Л. Галинская в своем обстоятельном обзоре, посвященном этой теме («Древние» главы романа «Мастер и Маргарита» в восприятии булгаковедов), выделяет три группы соответственно с занимаемыми позициями. В. Лакшин, В. Завалишин, Л. Ржевский, А. Краснов прямо отождествляют Иешуа с евангельским Иисусом. Другие (Е. Стенборк-Фермор, Э. Эриксон мл.) обращают внимание на расхождения в трактовке образа, созданного Булгаковым, с каноническим образом Христа. Третьи не определились. К ним отнесены В.Я. Лакшин, И.Ф. Бэлза, Н. Утехин и др. Было высказано мнение о том, что в романе два образа Иисуса: тот, о котором говорит вначале Воланд, канонический, евангельский, и Иешуа — художественный (Немцев, 1991). А.П. Казаркин полагает, что образ Иешуа создан на основе книги Э. Ренана «Жизнь Иисуса» (Казаркин, 1988).
Есть такие исследователи, которые считают этот образ вторичным, видят в Иешуа сознательную пародию на литературные образы (князя Мышкина Ф.М. Достоевского) — Омори Масако (2006), толстовского Христа из работы Л.Н. Толстого «Соединение и перевод четырех Евангелий» — А.Н. Барков (1994).
К источникам образов исторических глав, кроме Евангелия, относят Талмуд (А. Зеркалов), работу Э. Ренана «Жизнь Иисуса», диссертацию киевского профессора богословия Н.К. Маккавейского, работы С.А. Жебелева (И.Ф. Бэлза).
М.А. Булгаков создает, безусловно, оригинальный образ, индивидуализированный образ человека, в котором предлагает читателю узнать Спасителя, Сына Божия. Да, он еще более гоним и унижен, нищ и наг по сравнению с каноническим Христом. Этот образ еще более трагичен, потому что миссия Иешуа не выполнена, чего-то важного он недоговорил, не передал людям. Но он не менее чист сердцем и верен своему Господу. Он не меньше любит людей. Булгаков испытывает своего читателя: в славе и в силе мы все опознаем Спасителя, а в нищете, в унижении, в стареньком и разорванном хитоне, в стоптанных сандалиях, без чудес? Особенно без чудес? Это вопрос веры.
Проблема веры и неверия дана в органике с характером. Сама личность настолько обаятельна и оптимистично настроена, открыта для общения, настолько совершенна духовно, что «царство истины» носит в себе. М.А. Булгаков создал удивительно цельный образ, абсолютно непротиворечивый. Канонический образ, кстати, этим не отличается. Цельность, повторяю, в органике проповедуемого «все люди добрые» и отношения к людям самого Иешуа. Не может такой человек ни судить, ни осуждать, ни предавать, ни ненавидеть, ни враждовать.
Вопросы, которые он ставит, настолько опережают время, что кажутся фантастическими и сегодня. Это вопросы будущего человечества и человеческой личности в их развитии. Настанет царство истины, когда не будет надобна никакая власть над людьми... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл... Мы увидим чистую реку воды жизни...
Ему в голову «приходят мысли», которые записывает за ним Левий Матвей. Бродячий философ и мечтатель, он готов делиться ими с каждым, не подозревая, что их могут исказить, что за «мысли» его могут предать смерти... (Не правда ли, актуально для 30-х годов прошлого века?)
Кстати, практически все художественные произведения, в которых Иисус Христос является действующим лицом («Иуда из Кариота» Л. Андреева, «Христос и антихрист» Д. Мережковского и др.), представляют образ Христа как «носителя слова», но никто до Булгакова не изображал размышляющего Христа, что гораздо интереснее. Впрочем, в этих произведениях мессианство было не единственной темой, освещались и нравственные проблемы выбора, предательства и прощения, духовного поиска, борьбы веры с сомнениями и проч., то есть человеческие проблемы.
Итак, беззащитность и инфантилизм есть отличительные индивидуальные качества булгаковского Иешуа, еще острее обозначающие его беззащитность перед машиной римской власти. Они объясняются неискоренимой верой в людей и создают неповторимый, индивидуальный образ живого человека. Но самое главное качество Иешуа — неколебимая вера. Собственно, это даже не вера, а знание того, кто «подвесил его жизнь на волосок». «Бог один» — для Иешуа это из области знания, а не веры. Именно это, и только это, может объяснить феномен непостижимой свободы. Иешуа знает о бессмертии, поэтому ведет себя на допросе как бессмертный. Даже когда он просит Пилата отпустить его, он просит избавить его от случайной и насильственной смерти. Он, в отличие от канонического Христа, действительно не знает своего часа. У него нет учеников, кроме Левия Матвея, который ничего не может понять из того, что говорит Иешуа. Миссию свою он считает еще не выполненной, что делает фигуру булгаковского героя еще более трагической. Но при этом он не ставит свою жизнь выше нравственного императива. Понять это не просто.
Представление Иешуа как слабого, трусливого, заискивающего перед сильными (К. Икрамов, А. Кураев) и, тем более, желающего донести властям на своего ученика Левия Матвея — это сознательное искажение концепции образа. К такому человеку не потянутся, за ним не будет ходить «толпа зевак», он не опасен для власти, ему не будут запрещать говорить со стражей и т. д. И потом, какой же смысл на кого-то доносить перед тем, как самому дать показания, влекущие по тогдашнему законодательству в качестве наказания неизбежную и мучительную казнь?
Образ дан в абсолютно новой трактовке. Он очень сложен. Высокообразованный для той эпохи человек, которого по праву называют в романе философом, гуманист по убеждениям и по натуре, при этом абсолютно не защищенный социально, не приспособленный для выживания в условиях бесконечной вражды всех со всеми, в условиях доносительства как практики удержания власти, он стоит выше реальности. Он общителен и непосредствен, весь направлен к людям с интенцией помощи и поддержки вне зависимости от того, кто перед ним — иудей или римлянин. Для его сознания нет преград. Как заметил Лосский, «между его душой и душами других людей «отсутствуют перегородки» (Лосский, 1994). Он легко проникает в сознание людей, как бы читает мысли. Так что вполне естественна реакция прокуратора: Сознайся, — тихо по-гречески спросил Пилат, — ты великий врач?
Два человека из разных миров поняли, что один может помочь другому совершенно бескорыстно, не рассчитывая на награду, даже если это связано с его безопасностью, касается вопроса жизни и смерти. Доброта и человеколюбие — это и есть истина, по мнению Иешуа, ибо истина всегда «человечна и конкретна», как выразился Э. Ренан.
Иешуа же почти полная противоположность Пилату. Тип речевого поведения, который он демонстрирует во время допроса и далее в романе, относится к инфантильному типу речевого поведения. Иешуа как бы не думает о последствиях своих слов, но говорит именно то, что думает: «Правду говорить легко и приятно». Он отказывается, по существу, исполнять роль обвиняемого, игнорирует каноны жанра допроса. Тот факт, что арестованный обращается к высокому римскому сановнику как к равному, делая ему дерзкий по форме комплимент: «...тем более что ты производишь впечатление очень умного человека», — уже вызывает изумление секретаря, ожидавшего реакции вспыльчивого прокуратора, которая обрекла бы Иешуа на верную смерть. Эта неслыханная степень свободы возможна только при убежденности в том, что волосок, на котором висит его жизнь, может перерезать только тот, кто ее подвесил.
Чтобы понять, насколько его коммуникативное поведение отличается от предписанного в данной ситуации жанру допроса и социальному положению («бродяга» разговаривает с государственным чиновником высокого ранга), мы можем смоделировать адекватное, лежащее в рамках конвенциональных ожиданий поведение подследственного. Что он должен был сделать, чтобы спасти себе жизнь? Прежде всего пасть к ногам повелителя, умолять о пощаде, говорить о том, что его оклеветали злые люди, завистники, пообещать впредь никогда не говорить ничего подобного, восславить доброту прокуратора и мощь римского кесаря, сослаться на необъективность Синедриона, вечного оппонента римской власти, пообещать сотрудничество. Результат мог быть другим. Но мог ли так поступить Иешуа?
Практически сознаваясь в том, что основы его учения противоречат интересам и устоям римской власти так же, как основам духовной иудейской власти, и создают основу для неповиновения, Иешуа обрекает себя на медленную и мучительную смерть. Но ради чего? Неужели нельзя было солгать один раз? Притвориться, сыграть? И спасти себе жизнь. Так может подумать любой неверующий человек. Но чего бы стоила жизнь, сохраненная такой ценой, ценой отказа от веры и от Отца своего? Иешуа у Булгакова не говорит, но думает о Боге, который один может перерезать волосок жизни. Тот, который послал его на эту землю, чтобы проповедовать истину. Кстати, эта реплика Иешуа — почти дословно воспроизведенный из Евангелия от Иоанна ответ Иисуса:
«Пилат говорит ему: мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять тебя и власть имею отпустить тебя?
Иисус отвечал: ты бы не имел надо мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему больше греха на том, кто предал меня тебе».
(Иоанн XIX, 10—11)
Ставя вопрос веры и моральный императив выше условий действительности и выше реальной угрозы для своей жизни, он тем самым разрушает тот главный мотив, который толкает людей на преступления, а именно — страх смерти, становясь абсолютно свободным. Это свойственно не осознающим опасности детям и героям, побеждающим страх сознательно. Конечно, Иешуа боится смерти, он просит прокуратора по-детски непосредственно: «А ты бы отпустил меня, игемон, я вижу, что меня хотят убить». Причем он уверен — сам Пилат не хочет. Прямая экспликация смертельной угрозы и косвенно выраженная робкая просьба о пощаде, в то время как конвенционально в этой ситуации должна следовать горячая мольба. В такой ситуации валяются в ногах, а здесь робкая просьба... Даже словесно не может защитить себя, полностью полагаясь на прокуратора. Высшая степень доверия — и кому? Жестокому, вспыльчивому прокуратору Понтию Пилату, ненавидящему иудеев? С «тревожным любопытством» посмотрел входящий на балкон дворца Ирода Великого Иешуа на Пилата. Поэтому «ты производишь впечатление умного человека» не случайно, это совершенно искренняя характеристика, хотя звучит как впечатляющая дерзость. Собственно, Иешуа и не может быть неискренним. Именно Пилат и мог угадать, кто перед ним. Булгакову нужно было, чтобы Пилат обладал незаурядным интеллектом и образованностью и чтобы входящий на балкон Иешуа сразу понял это. Именно это и повышает меру ответственности за приговор. Повышает кратно.
Этой фразы, конечно же, нет в канонических источниках. И искать не имело смысла. Но это ключевая фраза сцены допроса и, возможно, всего романа в романе... Ни один из исследователей почему-то не обратил на это внимание. Вложить эту фразу в уста Иешуа необходимо было прежде всего потому, что она превращает ее, эту сцену, в сцену проверки человеческих качеств Пилата — безусловно, главного героя романа в романе. Булгаков проверяет Пилата этой фразой. Знаменательна реакция Пилата — его лицо «исказилось судорогой». Понял, все понял и ничего не сделал, кроме приватного бесполезного разговора с Каифой, чтобы спасти решительно ни в чем не виновного мечтателя, философа и врача.
Иешуа обращается к Пилату как к человеку, а не как к сановнику, поверх условностей социального статуса. А Пилат прикидывается глухим. Испугавшись за собственную карьеру и, возможно, свободу, он поставил их выше жизни того единственного человека, который мог вылечить его душу. Осознание своего малодушия Пилат прикрывает яростью и жестокостью по отношению к осужденному.
Оба испугались смерти. Однако естественный страх смерти не стал для Иешуа мотивом для принятия решений, не повлиял на его поведение, а Пилат руководствуется только страхом. Поэтому именно Иешуа — один из главных героев исторических глав романа — формулирует важнейшие постулаты и императивы поведения: правду говорить легко и приятно, самый страшный порок — малодушие.
Так, очень важная мысль писателя достается именно этому герою, который передает ее прокуратору как важное послание, способное изменить его жизнь.
Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!
Нет в современной автору действительности героя, способного продемонстрировать такое качество, как бесстрашие. Все заражены страхом и сопутствующими ему пороками: предательством, ложью, пресмыкательством. Страх всесилен и вездесущ. Он буквально парализовал современное писателю общество. Перешагнуть через страх смерти невероятно сложно. Страх не только объективен, но и иррационален. Не случайно болезнь Мастера проявляется в немотивированном страхе.
Совершенно не героическая внешность Га-Ноцри, его инфантилизм, беззащитность совершенно не ассоциируются с героизмом. Между тем именно он являет идеал человека, мужчины. Мужественность не в умении убивать, считает писатель, а в умении стать выше обстоятельств и сказать правду, когда это необходимо, чего бы это ни стоило и чем бы это ни грозило в дальнейшем. «Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя Великана...» А перед угрозой доноса кесарю струсил.
В современных главах романа страх аннигилируется смехом. В исторических — страху противостоит Иешуа, нищий философ и мечтатель, человек, решивший, что мир можно изменить добротой. Это, конечно же, не просто ярко персонифицированный герой с индивидуальными чертами характера, индивидуальной манерой речи, подкупающей открытостью, доброжелательностью. Это уникальный образ человека, человека, каким его задумал Бог. Собственно, эта индивидуализация образа Иешуа, его очеловечивание и являлись важной задачей автора. Канонический хрестоматийный образ, возможно, впервые так убедительно предстает в образе земного человека не только с достоинствами, но и человеческими слабостями (излишней доверчивостью).
Его появление в главе «Понтий Пилат» и сцены допроса и отрывки записей, сохраненные Левием, — это то немногое, что позволяет нам говорить о созданном речевом портрете героя. Автор специально лишает его национальности («отец мой сириец»), точного возраста («лет двадцати семи»), родства («я один в мире») и постоянного жилища. Это образ, очищенный от той конкретики, которая может увести от главного. Ecce homo! В значении не всего лишь человек, в котором использовал его синоптический Пилат, но человек как творение Божие.
Индивидуальность — вот что интересно для автора и читателя романа. Чем Иешуа Га-Ноцри отличается от всех остальных? В чем его уникальность? Как отразились на нем бесправие, унижение, издевательства, предательство самых близких людей, лишения и нищета? Причем нищета подчеркивается Булгаковым:
Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон, голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, сандалии стоптаны. То есть на нем нет даже верхней одежды — Таллифа, головного платка — кефи. По виду он действительно бродяга.
В этих обстоятельствах можно озлобиться на весь мир. На личности Иешуа эти обстоятельства не отразились никак. Это означает, что было нечто мощное, что позволило его личности противостоять обстоятельствам. Что это, если не вера? Именно она дает возможность человеку быть выше обстоятельств.
То, что мы знаем о булгаковском Иешуа, это внешняя сторона его биографии. Внутренние поиски и развитие личности остаются за пределами фабулы романа. Но то, что он разительно отличается от окружающих, выделяется по манере мыслить прежде всего, не оставляет сомнений. Даже тот, кто считает себя его учеником, искажает мысли Иешуа.
И вместе с тем нетрудно заметить, что нищий Иешуа и могущественный Пилат разговаривают как люди одного образовательного уровня, причем Пилат, по сути, признает первенство Иешуа в споре, ибо заставляет его замолчать: «Молчать!» последняя реплика в споре с арестованным и последний довод прокуратора.
Две речевые стратегии сталкиваются в сцене допроса:
— первая, стратегия Пилата, — это стратегия подавления адресата путем манифестации власти, что выражается в приказном тоне общения, оскорблениях, угрозах, запугивании;
— вторая, представленная речевым поведением Иешуа, — это стратегия кооперации, которая была подробно описана великим философом и лингвистом двадцатого века Х.П. Грайсом. Мгновенный отклик на проблемы и состояние партнера с целью помочь ему, готовность ответить на любой вопрос, посоветовать, выражение уважения, высокая оценка партнера («ты производишь впечатление очень умного человека»).
Золотое правило общения, которое вошло даже в историю менеджмента (книга Клода Дж. Джоржа Младшего «История управленческой мысли») исходит из простой мысли, что эффективным может быть только такое общение, которое основано на уважении и симпатии к собеседнику. «Относись к ближнему, как к самому себе, и желай ближнему то, что можешь пожелать себе», что и делает Иешуа. Более того, он блестяще владеет психотехниками внушения, суггестии (вспомним, как он анализирует жесты и взгляды Пилата). Благодаря подстройке к коммуникативному партнеру он легко снимает головную боль, мучившую Пилата. Знание языка жестов и мимики, знание восточных психотехник остаются неиспользованными, когда речь заходит о его судьбе. Владея такими психотехниками, легко можно не только внушить любую мысль, но и «исчезнуть» для собеседника, т. е. стать невидимым. Использовать свои знания и возможности он может только чтобы помочь другому, но не себе. Почему? Проблемы морального выбора тогда не будет. А в этом ключ исторических глав.
Можно ли утверждать вслед за рядом исследователей, что роман о Понтии Пилате — это «Евангелие от Михаила», «Евангелие от Булгакова»? Нет, потому что человек, решающий художественные, а не богословские задачи, вправе создавать свою художественную реальность. Да, потому что, несомненно, перед нами оригинальное прочтение известных любому человеку событий с оригинальной трактовкой образов.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |