1.3. Образ трикстера в русской лирике Серебряного века (на примере стихотворной переписки Валерия Брюсова и Андрея Белого)

Трикстерный комплекс ярко проявляется и в героях русской литературы XX века, что связано с ренессансной природой Серебряного века и революционными сдвигами в социальной философии и морали советского общества (с его нивелировкой понятий добра и зла и искажением прочих гуманистических категорий). Рассмотрим некоторые особенности проявления исследуемого архетипа на избранном литературном материале.

Впервые к образу трикстера В. Брюсов обращается в дуэльной переписке со своим оппонентом Андреем Белым, которого поэт отождествляет с Бальдром — светлым богом, который в скандинавских мифах являлся противоположностью Локи. Себя же Брюсов идентифицирует с Локи. Андрей Белый принимает эту игру. Облачение поэтов-символистов в маски мифологических двойников сформировало у них новые творческие модели поведения (демонически-трикстерную у Брюсова и ангельски-жертвенную у Белого), которые в свою очередь сформировали мифологически-игровое русло жизненных и литературных отношений. Широко известное противостояние двух знаменитых русских символистов, отраженное в бинарном архетипе взаимоотношений Бальдра и Локи, можно описать как противостояние «светлой» и «темной» сил, запечатленное в одном из магистральных сюжетов скандинавской мифологии.

Отношения писателей — «демонического» Валерия Брюсова и «солнечного» Андрей Белого — начались с дружбы, а потом переросли в яростное противостояние. Конфликт начался из-за женщины — Нины Петровской. А продолжился он на страницах созданного Брюсовым романа «Огненный Ангел», прототипами героев которого были все те же участники «конфликта».

Как же разворачивалось противостояние двух поэтов? Валерий Брюсов был интересен Андрею Белому как талантливый писатель-символист, при этом он являлся для Белого постоянным связующим звеном с кругом московских символистов¹. Несмотря на дружеское сближение, у писателей формировались разные взгляды на жизнь и духовные устремления.

В 1903 году вокруг Андрея Белого собираются молодые московские поэты-символисты, художники и философы. Образуется кружок «аргонавтов» (члены кружка — Эллис, А.С. Петровский, В.В. Владимиров, С.М. Соловьев, А.С. Челищев, А.П. Печковский и др.). ««Аргонавтизм» не был ни идеологией, ни кодексом правил или уставом; он был только импульсом оттолкновения от старого быта, отплытием в море исканий, которых цель виделась в тумане будущего», — пишет о кружке Андрей Белый². Валерий Брюсов же говорил о кружке следующее: «Все, иже с Белым, замкнулись в общество «Арго», где выискивают «чистых» духом и говорят раз в неделю, по пятницам, о добродетели»³.

Самого же Валерия Брюсова в символическом окружении сравнивали с «поэтом-магом» из-за его любви к «тайным» наукам, магии, спиритизму и прочей чертовщине. В марте—апреле 1903 года состоялось первое знакомство Андрея Белого с Ниной Петровской⁴. Подчеркивая «особую чуткость» Нины Петровской, Белый выделял ее из числа единомышленников и соратников символистов. Нина стала считать Белого — «новым Христом», «пророком». Со временем Белый, замечая, как крепнет их духовная связь, начинает воспринимать ее как реальное воплощение открытых и проповедуемых им качественно новых человеческих отношений — непосредственно духовной близости, осуществляющейся в мистическом откровении и мистериальной любви⁵. Потом их тяга становится сильнее. Для него она становится самым близким человеком. Поэт начал подозревать, что Петровская влюблена в него, и он не ошибся. Самое чувство влюбленности он старался претворить в мистерию. Петровская пытается идти по стопам Белого, пишет рассказ «Последняя ночь» (октябрь 1903 г.; Альманах «Гриф». М., 1904), посвященный Андрею⁶. Андрей Белый пытался убедить Н. Петровскую в особенном смысле их отношений, пишет, что они «связаны для Вечности». Он верил в священный союз двух душ и боялся, что эта «духовная близость» перерастет в земную человеческую любовь⁷.

В январе 1904 года произошло событие, которое пошатнуло все духовные устои поэта. Андрей Белый пишет: «Произошло то, что назревало уже в ряде месяцев — мое падение с Ниной Ивановной; вместо грез о мистерии, братстве и сестринстве оказался просто роман. <...> Я ведь так старался пояснить Нине Ивановне, что между нами — Христос; она — соглашалась; и — потом, вдруг, — «такое»»⁸. Поэт воспринял этот инцидент, как удар по своим идеалам и идеалам «аргонавтизма». Но Белый все равно продолжает мучительные для него отношения с Ниной Петровской. Они запутываются, Белый не видит оправдания для их «романа». Он отвергает подмену «мистерии» низменной любовью, считает это невозможным, но все равно не разрывает отношений. Все это поэт переживает очень болезненно.

Отношения Петровской и Белого существенно меняются в феврале—марте. Поэт все еще тяготится содеянным, не удовлетворен собой. Вскоре он осознает, что не любит девушку и остается с ней лишь потому, что боится. Боится, что она наделает глупостей — «покончит с собой или что-нибудь в этом роде». Пытается отдалиться от нее постепенно, по зову друга Метнера, он уезжает в Нижний Новгород⁹.

Для символистов их роман уже не был тайной. Брюсов не оставлял этого без внимания и часто иронизировал «над близостью «грифихи» (так он называл Петровскую) и «ангелочка с демонскими крылышками»». «Нина Петровская предалась мистике. ...А Белого мать, спасая от «развратной женщины», послала на страстную неделю в Нижний Новгород. Сам он исхудал и серьезно поговаривает, как хорошо бы поступить в монастырь», — пишет Валерий Брюсов в своем дневнике¹⁰. Поездка в Нижний Новгород положительно повлияла на душевное состояние Андрея Белого.

После возвращения в Москву, весной 1904 года, Белый не прекращает общение с Петровской. Он пытается заменить «земную любовь» на «братскую», но у него этого не получается. Он общается с молодой поэтессой почти каждый день, а потом в июле резко порывает с ней. Через два месяца он заявляет о разрыве официально¹¹.

Брошенную даму быстро «подбирает» оказавшийся рядом Брюсов. Он объясняет такое поведение тем, что на тот момент переживал один из наиболее острых, эмоционально насыщенных периодов в своей жизни. Это было вызвано войной, общественным подъемом, революцией. «Для меня это был год бури, водоворота. Никогда не переживал я таких страстей, таких мучительств, таких радостей. Большая часть переживаний воплощена в стихах моей книги «Stephanos». Кое-что вошло и в роман «Огненный Ангел». Временами я вполне искренно готов был бросить все прежние пути моей жизни и перейти на новые, начать всю жизнь сызнова. Литературно я почти не существовал за этот год, если разуметь литературу в Верлэновском смысле. Почти не работал: «Земля» напечатана с черновика. Почти со всеми порвал сношения, в том числе с Бальмонтом и Мережковскими. Нигде не появлялся. Связь оставалась только с Белым, но скорее связь двух врагов», — пишет Валерий Брюсов в своем дневнике¹². Уже тогда он воспринимает Белого как «врага», но поддерживает с ним отношения.

По одной из версий: Андрей Белый расстался с Петровской именно из-за неодобрения Брюсова, чье мнение очень уважал. Сам Брюсов отнесся к этому разрыву с опасением и настороженностью и решил подстраховаться. Для него не составило большого труда привлечь к себе внимание покинутой женщины — «околдовывать» дам Брюсов умел. «Вальмонт — бражник. Брюсов — блудник. Веселье бражничества — Бальмонт. Уныние блудника — Брюсов. И не чаро-дей он, а блудо-дей, — пишет в «Воспоминаниях» Цветаева об отношении поэта к девушкам, — К Брюсову, как ни к кому другому, пристало слово «блудник». Унылое и безысходное, как вой волка на большой дороге. И, озарение: ведь блудник-то среди зверей — волк!»¹³. Цветаева не первая сравнивает Валерия Брюсова с волком. Кречетов, с чьим мнением согласилась Нина Петровская, когда в первый раз увидела Брюсова на портрете, иронично замечает: «Совершеннейший волк! Глаза горят, ребра втянуло, грудь провалилась. Волк, да еще голодный, рыщет и ищет, кого бы разорвать»¹⁴.

Сначала поэт заинтересовал Петровскую только как человек, при помощи которого она сможет отомстить Белому, заставить ревновать, а в дальнейшем может даже и вернуть. Брюсов прекрасно понимал ее мотивы, но не был намерен становиться «орудием мщения» и позволить даме вновь завоевать сердце Белого.

Официально Брюсов и Петровская познакомились после разрыва девушки с Андреем. Произошло это на одной из литературных встреч у общих знакомых. При встрече Петровская отметила, что «несмотря на то что Валерий холодный, сухой и в общем-то неприметный человек, его талант и слава в известной степени компенсируют эти недостатки»¹⁵. Брюсов же встретившись с Ниной, которую он заранее зачислил в разряд личных врагов, на протяжении всего вечера демонстративно не замечал девушку. Петровская, которой на тот момент исполнилось 20 лет, видя такого рода пренебрежение, решила во что бы то ни стало добиться поэта, публично рассказывая о пока не существующих отношениях между ними. Брюсов прекрасно понимал причины такого поведения Петровской, но решил не разоблачать ее «маленькую игру», а подыгрывал ей, принимая знаки внимания, которые Нина оказывала ему. После разрыва Белого с Петровской и принятия ее Брюсовым, разыгрывается мистическая драма, созданная последним.

Оба поэта воспринимают свою связь, как «связь двух врагов». Эти отношения носили необычайно аффектированный характер. Белый воспринимал Брюсова как «зловещего мага». Это ощущение вышло из поэтических уподоблений в настоящую жизнь. Он ощущает роковое влияние этого коварного «гипнотизера», «рокового феномена».

В 1904 году окончательно запутываются отношения Белого с Петровской. У поэта обостряется мировоззренческий кризис. Чувствуя «падение света», его мистических упований, Белый все чаще смотрит на Брюсова как на инфернальную силу, которая угрожает его духовному «я». Он вспоминает: «С Брюсовым устанавливаются холодные, жуткие отношения; кроме того: я чувствую, что какая-то дверь, доселе отделявшая меня от преисподней — распахнулась: точно между мной и адом образовался коридор: и — вот: по коридору кто-то бежит, настигая меня; чувствую: этот бегущий — враг, меня осенило; враг — Брюсов»¹⁶. Брюсов отнюдь не обижался на проведенную параллель, напротив он подхватил это сравнение, всячески пытаясь соответствовать своему новому образу злого духа.

Когда между Брюсовым и Петровской установились близкие отношения, Белый все больше задумывался над тем, что «реальный» Брюсов для него стал «черномаг и отдушник, из которого, как из печки, в дни ужасов кто-то выбрасывает столбы серных паров»¹⁷. Как пишет в своих мемуарах Ходасевич, в самом начале Петровская связалась с «черномагом», чтобы отомстить Белому за предательство и «попрание ее чувства», но эта связь тут же была подкреплена взаимной любовью¹⁸.

Несмотря на то, что у Нины был уже другой кавалер, отвергнутая Белым, она все еще продолжала быть ему верна и желала сохранить идеалы и заветы поэта. Всеми своими переживаниями она делилась с Брюсовым. «Все, что было до Б.Н., — не существует, все о нем, эти два года минуту за минутой я рассказала тебе, не скрывая ничего», — пишет Петровская Брюсову¹⁹. Белый становился постоянной темой их бесед, из-за чего у Брюсова обострялись отношения с «соперником». Тогда Брюсов решает проверить крепость и стойкость жизненного кредо своего «соперника».

Эту «проверку» Андрей Белый назвал «сеансы мистических фехтований». Он вспоминает: «В подходе ко мне, ощущал постоянно я, некоторую предвзятость и обостренное любопытство, меня заставлявшее как-то сжиматься; теперь точно скинул он маску; весь стиль наших встреч — откровенное, исступленное нападение Брюсова на устои моего морального мира; и я отвечал непредвзято на это — перчаткою, брошенной Брюсову; между нами господствовал как бы вызов друг друга на умственную дуэль; все-то чувствовалось, что между нами в глубинах туманного подсознания нашего, назревает конфликт»²⁰. Но эти «дуэли» призваны были не только проверить на стойкость «духовного Я» соперника — таким образом Брюсов подбирал материалы для своего будущего романа «Огненный Ангел». Он пытался воплотить как можно точнее и полнее психологические типы и проверить их «жизнью». Но брюсовские мотивы были неведомы Андрею Белому и тот мучился в догадках, пытаясь понять суть сложившегося положения. Поэту даже приходили в голову мысли, что Брюсов связался с тёмными силами, стал чернокнижником, и теперь тренирует на нем свой «гипноз»: «Общая тональность этого времени — тревожная и мрачная; ощущение, что враг невидимый подступает ко мне, все усиливается; оно началось еще в феврале 1904 года; теперь — оно усиливается; и опять ощущение: враг этот — Брюсов. Я от Брюсова скрываю свое отношение к нему, но он словно чует его; и внимательно вглядывается в меня»²¹.

Период с октября по декабрь 1904 года Белый считает кульминацией борьбы между «светом и тьмой», его борьбой с Брюсовым. Он теперь почти что уверен: «Брюсов его гипнотизирует». «Меня осеняет вдруг мысль: состояние мрака, в котором я нахожусь, — гипноз, Брюсов меня гипнотизирует. <...> Я не подозреваю подлинных причин такого странного внимания ко мне Брюсова: причина — проста: Брюсов влюблен в Н.И. Петровскую и добивается ее взаимности; Н.И. — любит меня и заявляет ему это; более того, она заставляет его выслушивать истерические преувеличения моих «светлых» черт; Брюсов испытывает ко мне острое чувство ненависти и любопытства; он ставит себе целью: доказать Н.И., что я сорвусь в бездну порока; ему хотелось бы меня развратить; и этим «отмстить» мне за невольное унижение его; вместе с тем: любовь к сомнительному психологическому эксперименту невольно поворачивает его на гипноз; он не удовольствуется разговорами со мной на интересующую меня тему; он старается силой гипноза внушить мне — любовь к разврату, мраку», — утверждает Белый в своих мемуарах²².

Брюсов согласился на роль «мага», которая была преувеличена Белым, для него он стал служителем тьмы и демоническим искусителем. Все это подкреплялось тем, что Брюсов в действительности увлекался оккультными науками и, возможно, и в правду обладал умением гипнотизировать (или искусно имитировал его). Утонченная душевная конституция Белого воспринимала это очень остро. «При встречах в гостях, — вспоминает Белый, — он <Брюсов — У.К.> с таинственной интимностью подсаживался ко мне, отзывал в теневой уголок, усаживал рядом и начинал говорить преувеличенные комплименты; вдруг, сквозь них, больно всаживал он, точно рапиру, подкалывая — «дьявольским афоризмом», или пугая намеком, что этот подкоп может стать: и боем на рапирах»²³.

В этих встречах Андрей Белый видел некую схватку между добром и злом, духовной ценностью и темной дьявольской плотской стихией. Брюсов с удовольствием поддерживал эту «игру» и все больше «загримировывался» под «служителя тьмы». «Стиль нашего умственного поединка с Брюсовым носил один характер, — пишет Белый, — я утверждаю — «свет победит тьму». В.Я. отвечает: «мрак победит свет, а вы погибнете»»²⁴. Конечно, В.Я. Брюсов лишь подыгрывал очень впечатлительному Белому, но это было и проявление глубокого внутреннего противостояния поэтов.

В 1903 году поэт обнаруживает скрытую угрозу в строках посвященного ему стихотворения — «Андрею Белому» (См. приложение 1)²⁵. Лирическое произведение можно поделить на несколько частей. В первой строфе герой с некой досадой вспоминает, как «многим верил до исступленности, / С такою надеждой, с такою любовью». Но в итоге выясняется, что все его упования оказались напрасными. Это был просто «бред влюбленности». Трагизм несбывшихся мечтаний показан с помощью метафор «огнем сожженный, залитый кровью». Условная вторая часть иллюстрирует сам процесс «уничтожения». Ритм ускоряется: «Как глухо в безднах, где одиночество, / Где замер сумрак молочно-сизый... / Но снова голос! зовут пророчества! / На мутных высях чернеют ризы!» — многоточие, затем — восклицательные знаки — все это позволяет почувствовать динамику, ощутить, как страдает обманувшаяся в своих ожиданиях душа. Далее — одиночество... «как глухо в безднах, где одиночество, / Где замер сумрак молочно-сизый...». Заметим, что сумрак «молочно-сизый». Он вовсе не кажется зловещим. Плюс ко всему, это не тьма, а всего лишь полусвет, значит, где-то все же существует спасение. Появляется ощущение ложного спокойствия, которое тут же нарушается: «Но снова голос! зовут пророчества! / На мутных высях чернеют ризы!».

В третьей строфе лирический герой пытается подняться в гору: «отдавшись снова, спешу на кручи я». Это дается ему нелегко «острые камни меж изломов», «колючие цветы», режущие руки, «подземные гномы», потешающиеся над ним, — все препятствует восхождению. Кстати, прототипами гномов в этом стихотворении, вероятнее всего, являются цверги. Существа, подобные карликам, природные духи в древнеисландской, германской и скандинавской мифологиях. Кроме того, в строках «Андрею Белому» нетрудно найти отсылку к Тору, богу грома, бурь и плодородия, одному из сыновей верховного бога Одина и богини земли Ёрд (Фьергюн): «отзвук молота». Молот — Мъелльнир — орудие, принадлежащее Тору.

В последнем четверостишии отчетливо звучит идея возмездия всем, кто потешался над героем, кто предал его: «Но в сердце — с жаждой решенье строгое, / Горит надежда лучом усталым. / Я много верил, я проклял многое / И мстил неверным в свой час кинжалом». Именно в этих строках Белый почувствовал угрозу. Под впечатлением он пишет стихотворение «Отчаянье» (См. приложение 2)²⁶.

Стихотворение динамично. С каждой новой строфой оно только ускоряется, создается ощущение усиления ветра, буйства зимней стихии: «Веселый, искрометный лед. / Но сердце — ледянистый слиток. / Пусть вьюга белоцвет метет, — / Взревет; и развернет свой свиток. / Срывается: кипит сугроб, / Пурговым кружевом клокочет, / Пургой окуривает лоб, / Завьется в ночь и прохохочет». Но не только зима бушует, волнуется еще и душа. Чувства свирепствуют все сильнее и сильнее.

В третьей строфе Белый говорит о двойнике, преследующем его: «Двойник мой гонится за мной; / Он на заборе промелькает, / Скользнет вдоль хладной мостовой / И, удлинившись, вдруг истает. Душа, остановись — замри! / Слепите, снеговые хлопья! / Вонзайте в небо, фонари, / Лучей наточенные копья!» — конечно же, речь идет о Брюсове, который гонится за ним. В своих воспоминаниях Белый пишет: «То я начинаю сознавать, что все «это» есть наваждение; борюсь с обессилевающим меня «сном смертной лености и — с Брюсовым; эта борьба выражается странно; она доходит до видимости каких-то «магических» сеансов, между нами, <...>. И когда я восклицаю — «вонзайте в небо, фонари, лучей наточенные копья» то я как бы уступаю действию гипноза Брюсова»²⁷.

Конфликт поэтов достигает наивысшего пика, когда Валерий Брюсов отправляет своему оппоненту стихотворение «Бальдеру Локи» (См. приложение 3). Здесь, как уже говорилось ранее, Брюсов выступает в роли Локи — стихийного демонического, многоликого бога-трикстера, отличающегося коварством и хитростью. Именно он является истинным виновником смерти сына Одина — Бальдра, в облике которого, представлен Белый. Этим посланием Брюсов заявил, что он преднамеренно надел маску «демона», чтобы противостоять чуждым ему мировоззренческим устоям Андрея Белого. Если учитывать то, что в это время Белый особенно остро переживал проблему борьбы «света» с «мраком», Бога с дьяволом, небесного с земным, можно хороню представить, что послание Брюсова он мог воспринять — и воспринял — только как жест, до последней ясности обозначающий их жизненное и душевное противостояние. Сохранилось даже несколько рисунков, которые сделал Андрей Белый под впечатлением этого стихотворения, там он изобразил себя и Брюсова: «На одном из них Брюсов, весь в черном, стреляет в Белого из лука, причем Белый облачен в светлые одежды, на груди у него крест. Подпись к рисунку — две первые строки стихотворения «Бальдеру Локи». На другом рисунке Брюсов обеими руками простирает стрелу к Белому, поднимающемуся из постели. И на этом рисунке воспроизведены стихи из «Бальдеру Локи»: «Вскрикнешь ты от жгучей боли, / Вдруг повергнутый во мглу»; подпись к рисунку: «Чем занимается [великий] чумоносный человек, когда остается один». На третьем рисунке пробудившийся от сна Белый видит над собой Брюсова с угрожающе простертыми к нему руками. Подпись: «Что снится тогда врагам великого человека». После ряда стихотворных посланий Андрею Белому начали сниться жуткие сны, в которых Брюсов был в образе «коварного искусителя»²⁸». Поэт был напуган. Как никогда прежде он чувствовал такой страх.

Стихотворение было доставлено адресату в виде стрелы, что придавало большую схожесть с сюжетом «Старшей Эдды». Послание делится на три части. В первой наблюдается умеренный ритм, который то возвышается, то идет на спад. Вторая и третья части ускорены. Вступление состоит из 12 строф. В нем говорится о взаимоотношениях Бальдара и Локи — это противостояние, в ходе которого выясняется, что Локки бессилен в прямой борьбе: «опаленный, я поник». «Я взбегу к снегам, на кручи: / Ты смеешься с высоты! / Я взнесусь багряной тучей; / Как звезда сияешь ты! / Припаду на тайном ложе / К алой ласковости губ: / Ты метнешь стрелу, — и что же! / Я, дрожа, сжимаю труп». Здесь уже трикстер — жертва. Что бы он ни делал, Бальдар пресекает это и насмехается. Последние две строки этой строфы отражают весь ужас коварного бога, который в каком-то диком страхе «сжимает труп» возлюбленной. Что касается фразы: «припаду на тайном ложе» — вероятнее всего, это отсылка к мифологии. Другие боги-асы часто обвиняли Локки в соблазнении их жен и дочерей. По одной из версий, у него даже была связь с женой Одина — Фритт (в то время, когда ее муж был в походе).

Вторая часть стихотворного послания почти в точности передает сюжет мифа «Смерть Бальдра» из «Старшей Эдды». Здесь рассказывается, как Локи отомстил Бальдеру, убив его, но сделал он это не своей рукой, а рукой слепого бога Хёда (в германо-скандинавской мифологии один из асов, слепой). Сын Одина и Фритт известен тем, что убил Бальдра стрелой, вложенной ему в руки богом Локи. За это был убит асом Вали до того, как успел сказать о своей невиновности, и отправился в Хель. По преданию, в день Рагнарёк он вернётся в мир живых и будет в числе новых богов, которые переживут последнюю битву.

В этой части Локи торжествует, его не волнуют последствия. Да и, судя по всему, он знал, на что идет: «И когда за темной Белой / Ты сойдешь к зловещим снам, / — Я предам, со смехом, тело / Всем распятьям! всем цепям! / Пусть в пещере яд змеиный / Жжет лицо мне, — я в бреду / Буду петь с моей Сигиной: / Бальдер! Бальдер! ты в аду!». Очень ясно ощущается восторг бога. В строках есть даже намеки на некий эмоциональный срыв: радость победы одурманивает.

Третья часть в своей основе имеет сюжет мифа о Рагнареке. Локи вещает о том, что «день настанет» и «огнебоги сломят мощь небесных сил». Тогда «рухнут Одина чертоги, / Рухнет древний Игдразил» (в скандинавской мифологии исполинский ясень, олицетворяющий Вселенную; под его ветвями творят суд боги). Здесь Бальдар признает свое поражение: «Нет! не вечен в мире свет!». Именно этого добивался Брюсов от Белого.

Сохранился один из рукописных вариантов послания²⁹. Первый его вариант был написан в 1904 году. Скорее всего, текст являлся черновиком рассматриваемого выше стихотворения и элементом переписки поэтов. Его так же можно разбить на части. Всего их две. Сначала автор рассказывает миф — историю убийства Бальдара, затем раскрывается причина произошедшего. Однако в отличие от первого текста, в черновом варианте ситуация преподносится так, что смерть светлого бога произошла по воле случая: «Тетиву слепец подвинет, / Скульд направит лет стрелы, / И твоя душа не минет, / Бальдер светлый, власти мглы!».

Подтверждением теории рока является фигурирование здесь Скульд — одной из Норн (Норны — девы судьбы — подобно пряхам греческой мифологии Мойрам, прядут клубочки человеческих жизней. Урд — Судьба, Вердани — Становление и Скульд — Долг). Удивительно то, что поэт выбирает Долг, в то время, как уместнее было бы предпочесть Урд — Судьбу. Возможно, автор считал, что именно долг направляет стрелу. Далее открывается, что виновник все-таки Локи. Поэт немного отошел от мифа. Согласно «Старшей Эдде», Бальдар погибает от побега омелы, здесь же Локи мастерит «из ольхи волшебный лук». В этом варианте послания Локи не жертва, он «злой и хитрый» бог, желающий погрузить все «земное и неземное» в сумрак. Трикстер горит желанием отомстить всем «асам»: «Боги света — вы далеко, / Ваших радостей не счесть! / Но одно блаженство Локи / Не уступит азам — месть».

В следующей строфе читаем об «отроке светлооком», о Бальдаре, он, в отличие от Локи, любим всеми богами. Это вызывает зависть у коварного бога и толкает его на кровопролитие. Конец стихотворения по содержанию совпадает с концом второго варианта послания. Там тоже рассказывается о Рагнареке. Единственное различие: эта версия менее эмоциональна.

Андрей Белый воспринял это произведение как жест, обозначающий их жизненное противостояние. К этому можно добавить и то, что в «Бальдеру Локи» Брюсов заявил, что он «демон-Локи». Таким образом, уже не оставалось сомнений в сути этой поэтической и жизненной дуэли. Теперь главный стимул любых исканий Белого — это борьба с брюсовским «искушением». Он отказывался сдаваться натиску. «Теперь тень пала для меня на лик Валерия Брюсова, — сообщал поэт А. Блоку, — и мне предстоит выбор: или убить его, или самому быть убитым, или принять на себя подвиг крестных мук»³⁰.

В ответ на «Бальдеру Локи», Белый пишет послание — «Старинному врагу» (См. приложения 4,5). Это стихотворение автор сопроводил особым листом бумаги, на котором начертал крест и воспроизвел несколько цитат из Евангелия. Этому всему он придавал определенный мистический смысл: «отвержение крестным знамением и сакральным словом «дьявольского» наваждения». «Стремясь своим стихотворением сокрушить «демоническое» начало в Брюсове, Белый ощущал себя вдохновленным «Незримым Светом» Пока писал — чувствовал: через меня пробегает нездешняя сила; и — знал: на клочке посылаю заслуженный неотвратимый удар (прямо в грудь), отучающий Брюсова от черной магии раз навсегда; грохотала во мне сила света»»³¹.

Главная тема стихотворения — «борьба с тьмой». Лирический герой не сам ее начал, но он принимает вызов: «пощады нет». Далее следует борьба и итог битвы: «И длань воздел. И облак белый / В лазурь меня — в лазурь унес. / Опять в эфирах вольный, смелый, / Омытый ласковостью рос!». Демон летит за героем «подобный дикому орлу», преследует его: «ты несся ввысь со мною рядом», но ему не суждено дотянуться до своей жертвы. Он бессильно падает на скалу, «опрокинутый тяжким градом». Автор сравнивает его с пылью: «ты пылью встал, но пыль, но копоть / Спалит огонь, рассеет гром». Говорит, что демон — это грязь, которая пытается запятнать и запачкать. К счастью, любую пыль можно «рассеять». Фраза «рассеет гром» подразумевает, что прольется дождь и грязь будет смыта. Врагу бессмысленно «хлопать своим растрепанным крылом» — ему уже никогда не взлететь. Хотя зло и повержено, но это не значит, что схватка окончена, лирический герой предупреждает, что он готов вновь отразить удар, если потребуется: «моя броня горит пожаром. / Копье мне — молнья, Солнце — щит».

Брюсов очень бурно отреагировал на «ответную угрозу», что позволило Белому воспринять это как победу «Света над Тьмою». Он пишет: «Получив это стихотворение, он видит во сне, что между нами дуэль на рапирах и что я проткнул его шпагой; просыпается — с болью в груди (это я узнал от Н.И. Петровской)»³². О реакции оппонента свидетельствует и дневниковая запись Волошина (21 декабря 1904 года), с его слов, Брюсов так отреагировал на этот выпад: «Я написал Белому («Бальдер и Локэ»), и он мне ответил. Такого тона у Белого еще не было. Он заговорил Архангелом»³³. Несмотря на все это, нельзя с уверенностью утверждать, что перемены в Брюсове были обусловлены именно посланием Белого. Дело в том, что слишком часто поэт надевал маску, принимал некую артистическую позу. Хотя, безусловно, сквозь «игру» нет-нет да проступало истинное содержание его духовной жизни.

1 января 1905 года поэт написал стихотворение «Бальдеру. II» (См. приложение 6). Оно содержало большое количество намеков на отношения с Белым. Произведение Брюсова содержало эпиграф: «Тебя приветствую, мое поражение» (З. Гиппиус)³⁴. Сначала автор сомневается в собственном поражении: «Кто победил из нас — не знаю! / Должно быть, ты, сын света, ты!». Но в конце Брюсов прямо говорит, что победа на стороне «сына света». В стихотворении также упоминается и об отношениях с некой девушкой, это «Та, за кого воздвигся бой». Именно ее, Брюсов-Локи утащил за собой в бездну. Они бы так и остались «на дне отчаянья и тьмы», если бы не «дальний луч» света — Белый-Бальдер. Героиней была Нина Петровская.

Стихотворение «Бальдеру. II» является не только завершением «умственного поединка» поэтов, но и показывает, какую значительную роль играл Белый в отношениях Брюсова и Петровской. Примечательно то, что стихотворение так и не было ни отослано, ни прижизненно опубликовано, поэтому можно предположить, что Белый так и не узнал о его существовании. Позднее ощущение «мистической подвластности» исчезло у Белого. Но осталось напряжение, которое грозило вылиться в новый конфликт.

Данным осложнением стало происшествие в феврале 1905 года. Это был «внешний», «реальный» конфликт, который чуть не привел к дуэли между писателями. Поводом для него оказались отношения Андрея Белого с Мережковскими³⁵. В январе 1905 года Белый сблизился с ними. Они приняли поэта в свою интимную «религиозную общину», З.Н. Гиппиус подарила ему крест. Этот крест Белый демонстративно носил поверх одежды, показывая свою причастность к «Свету» и празднуя победу над соблазнами. Тогда Брюсов с иронией заметил: «Борис Николаевич нас пугает крестом своим»³⁶.

16 января в Петербурге Белый делился «своими прорицаниями о «Звере, выходящем из бездны», в лице Бальмонта и Валерия Брюсова» (чем-то напоминает сюжет из Скандинавского мифа про Рагнарек)³⁷. Узнав об этом, Брюсов был в ярости. Это все усиливалось тем, что Брюсов пытался как бы «перетащить» на свою сторону Белого. 19 февраля Брюсов, зайдя к Белому домой, завел разговор о Мережковском. В ходе разговора поэт оскорбительно отозвался о нем и после быстро покинул дом. Позже Белый напишет «довольно резкое» письмо Брюсову, в котором будет осуждать его «злословье»³⁸. Брюсов отреагировал на это письмо весьма остро: на следующий же день, 20 февраля, он отправил письмо, в котором фактически вызывал Белого на дуэль.

Белый был ошарашен такой реакцией, он не видел никакого повода ни для дуэли, ни для серьезной ссоры вообще. Он воспринял вызов как новое проявление «ненависти» в связи с «проигрышем» в психологической дуэли. «Очевидно, что Брюсов искусственно строит дуэль, что причин к дуэли меж нами и нет; Мережковский — предлог, чтоб взорвать; вся дуэль — провокация Брюсова; для провокации этой имел он причины; а у меня причин не было принимать этот вызов. И Брюсову написал я письмо; и просил В.Я. Брюсова взвесить: коль будет он твердо настаивать на дуэли, то буду я вынужден согласиться, но именно — вынужден», — пишет Белый в своих мемуарах³⁹.

Андрей Белый решил как-то сгладить произошедший инцидент — он пишет еще одно письмо, в котором отказывается признать свои слова оскорбительными и уверяет, что там таковых нет. Еще раз более подробно и понятно поясняет их смысл и говорит, что имел в виду лишь взрывной характер и «вспыльчивый темперамент» Брюсова⁴⁰. Дуэли не состоялось. 22 февраля Брюсов отправил письмо, в котором счел себя удовлетворенным представленными объяснениями.

В то время Брюсов уже работал над романам «Огненный Ангел», и его позицию по отношению к Белому можно понять, возможно, это была писательская заданность — воплотить точнее и полнее задуманные психологические типы героев романа, проверить «жизнью» сюжетные ходы, а в последней — реализовать такое творческое задание, которое — вполне в духе программных символистских установок — стерло бы грани между жизнью и искусством, игрой и «гибелью всерьез».

Тогда потаенный смысл загадочного поведения Брюсова открылся и Белому, когда поэт знакомится с первыми главами «Огненного Ангела», печатавшегося в «Весах» в 1907—1908 годах. Все наконец стало на свои места. «Обирал он себя для героя романа, для Рупрехта, изображая в нем трудности нянчиться с «ведьмой», с Ренатой; натура, с которой писалась Рената, его героиня, влюбленная в Генриха, ею увиденного Мадиэлем, есть Н***; графом Генрихом, нужным для повести, служили ему небылицы, рассказанные Н*** об общении со мной; он, бросивши плащ на меня, заставлял непроизвольно меня в месяцах ему позировать, ставя вопросы из своего романа и заставляя на них отвечать; я же, не зная романа, не понимал, зачем он, за мною — точно гоняясь, высматривает мою подноготную и экзаменует вопросами: о суеверии, о магии, о гипнотизме, который-де он практикует; когда стали печататься главы романа «Огненный Ангел», я понял «стилистику» его вопросов ко мне», — пишет Андрей Белый⁴¹.

Ходасевич некогда писал, что символизм не хотел быть всего лишь художественной школой, литературным течением, а порывался стать жизненно-творческим методом. Жизненные события никогда не переживались, как просто жизненно-реальные, а зачастую «становились частью внутреннего мира и творчества писателя», равно как и «написанное» претворялось в жизнь, становилось реальным событием⁴². Именно это в большей степени и повлияло на поведение поэтов. Андрей Белый и Валерий Брюсов сами наложили на себя образы противостоящих врагов, «света» и «тьмы».

Именно само литературное течение символизм в большей мере повлияло на развитие «борьбы» и противостояния между Белым и Брюсовым, которые и были создателями этого литературного течения. Белый посчитал Валерия Брюсова «темной силой» и Брюсов с охотой надел «маску зла». Белый начал противиться «искушению» и Брюсов принял вызов. Их противостояние было по большому счету игрой, сценарий к которой придумал «темный маг Брюсов», чтобы проверить «на прочность» силу воли Андрея Белого и написать свой роман «Огненный Ангел», прототипами которого и были все участники «конфликта» (Петровская, Белый, Брюсов). Таким образом, Брюсов как прототип главного героя собственного романа, и в творчестве, и в жизни выступил в роли современного трикстера, аккумулировав целый ряд черт, свойственных данному архетипу: провокативность, приверженность игре, этическая амбивалентность.

Примечания

1. Лавров А.В., Гречишкин С.С. Символисты вблизи. Очерки и публикации. СПб.: Скифия, 2004. С. 123.

2. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2. М.: Художественная литература, 1990. С. 30.

3. Лавров А.В., Гречишкин С.С. Указ. соч. С. 127.

4. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 43.

5. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 44—45.

6. Лавров А.В., Гречишкин С.С. Указ. соч. С. 134—136.

7. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 52—55.

8. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 60.

9. Там же. С. 74—76.

10. Лавров А.В., Гречишкин С.С. Указ. соч. С. 140.

11. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 62.

12. Лавров А.В., Гречишкин С.С. Указ. соч. С. 142.

13. Цветаева М.И. Избранные сочинения: В 2 т. Автобиографическая проза. Воспоминания. Дневниковая проза. Статьи. Эссе. Т. 2. М.: Литература, 1999. Цит. по: URL. Режим доступа: http://lib.ru/POEZIQ/CWETAEWA/heroi.txt (дата обращения 12.12.2014).

14. Ужегов Г.Н. Гении и музы. В 4 ч. Ч. 1. М.: Современная литература, 2002. Цит. по: URL. Режим доступа: http://lit.lib.ru/u/uzhegow_genrih_nikolaewich/genrih-58.shtml (дата обращения 12.13.2014).

15. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 89—90.

16. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 102.

17. Там же. С. 91.

18. Ходасевич В. Андрей Белый // Серебряный век. Мемуары. М.: Советский писатель, 1990. С. 102.

19. Брюсов В.Я. Огненный ангел. Все о книге. М.: Художественная литература, 1990. Цит. по: URL. Режим доступа: http://bookmix.ru/groups/viewtopic.phtml?id=1362 (дата обращения 14.12.2014).

20. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 104—105.

21. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 107—108.

22. Там же. С. 110—112.

23. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 113—115.

24. Там же. С. 116—117.

25. Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7 т. Т. 3. М.: Художественная литература, 1975. С. 66.

26. Белый А. Собр. соч. В 6 т. Т. 5. М.: Художественная литература, 1975. С. 136.

27. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 123—124.

28. Брюсов В.Я. Огненный ангел. Все о книге... Цит. по: URL. Режим доступа: http://bookmix.ru/groups/viewtopic.phtml?id=1362 (дата обращения 14.12.2014).

29. Брюсов В.Я. Огненный ангел. Все о книге...

30. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 130.

31. Там же. С. 131.

32. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. Кн. 2... С. 133.

33. Брюсов В.Я. Огненный ангел. Все о книге...

34. Там же.

35. Ходасевич В. Андрей Белый // Серебряный век. Мемуары... С. 220.

36. Там же. С. 223.

37. Там же. С. 225.

38. Ходасевич В. Андрей Белый... С. 225—226.

39. Там же. С. 229.

40. Там же. С. 230.

41. Ходасевич В. Андрей Белый... С. 231—232.

42. Ходасевич В. Конец Ренаты // Серебряный век. Мемуары. М.: Советский писатель, 1990. С. 177.