Заключение

Итак, подытожим результаты нашего исследования.

1. Анализ работ ученых, занимающихся изучением «феномена трикстера», позволил нам вычленить черты, характерные для мифологического и литературного архетипа трикстера в мировой классике. Так, архетипическому герою-трикстеру свойственны такие черты, как: бессознательность; зооморфность и оборотничество; «животное» и «провокационное» начала; стремление к нарушению табу и норм морали; двойственность и возможность пересекать границы миров; трикстеры имеют схожие черты с образом шута, а также обладают «смеховым началом»; в трикстере присутствует утрированная внутренняя конфликтность и «детскость»; в архетип трикстера включен архетип Тени; хитрость трикстера почти не имеет границ; умение трикстера создавать из своего тела предметы роднит его с образом демиурга; трикстер «внеморален», его характеризует амбивалентное отношение к категориям добра и зла.

2. Основной функцией трикстера является функция «провокационная». Трикстер постоянно томим своего рода духовной алчбой, неким видом душевного голода, что заставляет его нарушать каноны и менять традиции. Его поступки и проделки всегда привносят изменения — как отрицательные, так и положительные. Таким образом, трикстер выступает в роли «вечного двигателя», который спасает мир от застоя и регресса.

3. Генетические корни героев-трикстеров уходят в мифологию и легенды народов мира. Опираясь на исследования ученых (в том числе, Е.М. Мелетинского, Д.А. Гаврилова и А.Б. Рут), мы пришли к заключению, что мифологическим прототипом трикстера может служить образ скандинавского бога Локи, воплощенный в «Старшей» и «Младшей» Эддах.

Другой источник формирования исследуемого архетипа — мировой фольклор, в частности, животный эпос, народные сказки, средневековые шванки и фаблио. Эталонным образцом в этом отношении может служить средневековый «Роман о Лисе», вобравший в себя вышеуказанные фольклорные источники. Именно в этой сатирической эпопее — в образе Лиса Ренара ярко выражена характерология трикстерного архетипа и типология его сюжетной реализации.

Если прочертить линию развития образа героя-трикстера в литературной традиции, то мы должны отметить, что трикстерные черты были характерны для многих героев плутовского романа XVI—XVIII веков и комедии положений того же периода. Характерный признак литературных героев-трикстеров — их ярко выраженное карнавально-смеховое начало. Но следует отметить, что квинтэссенция трикстерства в мировой литературной традиции может воплощаться в литературных героях в достаточно широком аксиологическом диапазоне. Если распределить всех героев на некой шкале «отрицательных — положительных» персонажей, то на отрицательном — «демоническом» — полюсе окажется Мефистофель из трагедии И.В. Гете «Фауст», а на противоположном — положительном — полюсе окажутся герои карнавально-плутовского ряда типа Труфальдино из комедии К. Гольдони «Слуга двух господ» или Фигаро из комедий Бомарше «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» и «Безумный день, или Женитьба Фигаро».

В русской литературе XVII—XIX веков также можно увидеть героев с чертами, характерными для архетипа трикстера. Знаменательно то, что трикстер в русской классике претерпевает изменения: со временем он все чаще обретает черты мелкого беса. Примерами могут служить: черт из произведения Н.В. Гоголя «Ночь перед Рождеством», черт из кошмара Ивана Карамазова в романе «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского, центральный персонаж романа «Бесы» Петр Верховенский этого же автора.

4. Трикстерный комплекс ярко проявился и в русской литературе Серебряного века. Мы полагаем, что реанимация архетипа трикстера в художественной словесности начала XX века кроется в ренессансной природе русского модернизма. Так, ярко выраженную реализацию трикстерного комплекса мы усматриваем в лирической дуэли двух поэтов-символистов — Валерия Брюсова и Андрея Белого, обменявшихся серией стихотворений.

Характерно, что корреспонденты отождествляют себя с персонажами скандинавской мифологии (Брюсов ассоциирует себя — с темной сущностью: богом Локи, а Белого — со светлой сущностью: богом Бальдром). Аналогичное распределение ролей находим и в лирических обращениях Белого, который себя отождествляет с Бальдром, а своего оппонента, соответственно, — с Локи. Все это свидетельствует о возведении и Брюсовым, и Белым своего биографического поведенческого комплекса к мифологическим архетипам.

Мы выяснили, что подобное художественное отождествление повлияло и на реально-жизненные модели поведения обоих поэтов — демонически-трикстерную у Брюсова и ангельски-жертвенную у Белого. Особенно выпукло это проявилось в ситуации с Валерием Брюсовым, который пытался стереть грань между «текстом жизни» и литературным текстом. Он транспонировал художественную модель поведения в реальность, проявляя при этом одну из характерных черт архетипа трикстера — лиминальность.

Аутентифицируя себя со своим новым лирическим героем-трикстером, Валерий Брюсов все чаще начинает проявлять характеристики, свойственные этому архетипу: поэт провоцирует Андрея Белого на конфликт (одна из ссор чуть не приводит к настоящей дуэли); начинает играть «роль демона», антагониста, злого двойника, обращается к оккультным наукам, гипнозу, называет себя чернокнижником. Своему оппоненту он отдает «роль архангела», и Белый начинает играть эту роль. Брюсов демонстрирует особенности трикстера — стихийного разрушителя, «искусителя», который действует по велению «злого рока» и пытается уничтожить светлое начало (заведомо зная о своем поражении). Почти все, к чему прикасается поэт-трикстер, в большей или меньшей степени рушится — хочет он этого или нет (это можно увидеть даже в его отношениях с женщинами).

Поэтому мы считаем, что широко известное противостояние двух знаменитых символистов, отраженное в бинарном архетипе взаимоотношений Бальдра и Локи, можно описать как противостояние «светлой» и «темной» силы, запечатленное в одном из магистральных сюжетов скандинавской мифологии.

5. Дальнейшее развитие героя-трикстера можно увидеть в так называемый советский период. Мы пришли к выводу, что интерес русской литературы к архетипу трикстера в постреволюционное время нисколько не ослаб, а в какой-то мере даже и усилился. Это связано, на наш взгляд, с революционными сдвигами в обществе, изменениями в социальной психологии, с отрицанием гуманистических ценностей прошлого (в том числе, христианской морали). В советском обществе доминируют так называемые «революционные», «социалистические» критерии в оценке поступков тех или иных социальных групп и отдельных людей. Общественная иерархия, законы, политика, социальные и моральные нормы перестраиваются, в обществе происходит ряд существенных изменений. Именно тогда вновь востребованным оказывается образ трикстера. Стоит сказать, что трикстер часто становится актуальным в переломные эпохи, во время смены философских и идеологических парадигм, и он знаменует эту смену.

По справедливому замечанию Марка Липовецкого, в советскую эпоху трикстеры становятся главными героями литературных произведений, анекдотов, фильмов. Значительная часть персонажей, обретших массовую популярность в советской культуре, представляют собой различные версии этого древнего архетипа. Однако теперь перед нами не просто обманщики или коварные божества: на первый план выходят «креативные идиоты» и «злые гении», которые объединяют в себе черты таких персонажей, как «жестокий клоун» и «культурный герой», они ведут «подрывную деятельность», которая парадоксальным образом несет в себе «культуростроительный» эффект. Так, к «советским» трикстерам Липовецкий относит Остапа Бендера из романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», Беню Крика из одесских рассказов Исаака Бабеля.

Трикстерный комплекс ученый усматривает также и в героях детских советских сказок: в Буратино Алексея Толстого, в Незнайке Николая Носова, в Старухе Шапокляк Эдуарда Успенского и др. Однако, на наш взгляд, в большинстве приведенных случаев сказочные герои обладают лишь некоторыми трикстерными чертами, не определяющими структуру личности указанных персонажей. Липовецкий, говоря о плутовстве и комплексе трикстера, ставит между ними знак равенства, но мы полагаем, что этого делать не следует, поскольку, к примеру, те же Буратино и Незнайка вызывают в основном, положительную реакцию, при этом теряя аксиологическую амбивалентность, присущую архетипу трикстера.

В «советском трикстере», согласно Липовецкому, проявляется новая черта, которой раньше традиционный трикстер почти не обладал: «меркантильный интерес». Теперь в трикстере преобладает расчетливость. Герой-трикстер все чаще зависит от некого хозяина и «его мобильность определяется сменой хозяев». Так, исследователь выделяет четыре важнейшие функции «советского трикстера», которые наиболее отчетливо актуализируются в советской культуре: амбивалентность и функция медиатора, лиминальность, трансформация плутовства и трансгрессии в художественный жест, связь трикстера с сакральным контекстом.

В отличие от мифологических трикстеров, которые функционируют в космогоническом контексте, «советские трикстеры» существуют в мире советской культуры и идеологии. Все отчетливее мы видим различие между мифологическим героем и культурным архетипом трикстера.

6. Образ героя-трикстера «советского периода» ярко воплотился в таких героях романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», как Фагот и Бегемот. В своем обзоре Марк Липовецкий также обращается к героям данного произведения, однако трикстерные черты исследователь видит и в Воланде, мы же считаем, что этот персонаж является лишь наблюдателем и играет роль того самого хозяина, который определяет мобильность трикстерных героев — а именно Коровьева и Бегемота.

Коровьев и Бегемот выступают в роли шутов (арлекинов) и являются носителями «смехового начала». Также в театральном и игровом поведении героев отчетливо проявляется ориентация на «художественный жест». Во всех их действиях усматривается «художественный эффект» — что свойственно «советскому трикстеру».

Кроме того, кот Бегемот проявляет такую трикстерную черту, как зооморфность и оборотничество. А Фагот обладает многими сверхъестественными способностями, например, умением создавать иллюзию вещей и даже исцелять болезни — все эти аспекты роднят данного героя с демиургом, который во многих легендах и мифах является именно трикстером. Поэтому можно сказать, что данные герои в некоторой степени обладают чертами и мифологического трикстера.

Связь булгаковских героев с «сакральным контекстом» можно увидеть в романном двоемирии (мир нечистой силы и советская реальность) и мистических элементах романа. К тому же герои проявляют такие функции, как: амбивалентность и функция медиатора. Разрушая систему ценностей советской жизни, а также «высмеивая» мораль, жизненные установки советского обывателя и коммунистическую идеологию, они показывают «погрешности» советской системы.

Коровьев и Бегемот обладают лиминальностью. Герои находятся в постоянном движении, и им вполне подходит определение Марка Липовецкого «человек дороги». К тому же оба героя функционируют между двумя мирами (потусторонний мир и советская реальность). И мы точно не знаем, кто такие Бегемот и Коровьев, откуда они взялись и куда «испарились» после «последнего полета». У этих персонажей как будто нет прошлого и будущего.

Все эти аспекты дают нам основание отнести булгаковских героев, Коровьева и Бегемота, к героям-трикстерам. Но мы хотим отметить, что данные персонажи отличны от своих мифологических и литературных предшественников. Главное отличие в том, что традиционные трикстеры, как в мифологической, так и в литературной традиции, чаще всего морально амбивалентны (то есть с одинаковой легкостью творят добро и зло), булгаковские же герои, в сущности, не совершают ни одного по-настоящему злого поступка. Их разрушительная деятельность направлена на восстановление справедливости, разоблачение неправды. Поэтому, если рассматривать представленных героев в общепринятой «демонической парадигме» (как приспешников Сатаны), то это невольно приведет к искажению их философской сущности, а, следовательно — к искажению сути романа. Данные персонажи являются своего рода «кармической» силой, функция которой — восстанавливать нарушенную справедливость, то есть разоблачать зло.

7. В XXI веке классический трикстер почти исчез из литературных произведений и кинематографии, на смену ему пришел более современный его прототип, играющий роль злого гения, безумца, мошенника, вора и шута, более схожий с трикстером «советского периода» и трикстером из плутовских романов. Теперь почти ни одно культовое произведение не обходится хотя бы без одного персонажа данного типа.

Образ отрицательного героя практически исчез со страниц литературных произведений, его заменил амбивалентный герой-трикстер, который нередко несет в себе ярко выраженное смеховое начало. Но следует отметить, что при всех изменениях, которые претерпел образ трикстера за время своего существования, его главные функции и характеристики остались в целом неизменными: амбивалентность, лиминальность, функция медиатора, трансформация плутовства и трансгрессии в художественный жест и выдвижение на первый план художественного эффекта, связь с сакральным контекстом.

Однако несмотря на то, что в последнее время феномен трикстера активно изучается и данный тип героя приобрел широкую популярность, многие персонажи-трикстеры остаются малоизученными.

8. Персонажи-трикстеры постмодернистских «детективов» Бориса Акунина не изучены с интересной нам точки зрения, хотя их «трикстерная сущность» проявлена довольно ярко. Мы считаем, что изучение данных героев и произведений под «трикстерным» углом зрения прольет свет на генезис и развитие одного из интереснейших архетипов мировой культуры, а также даст новый импульс к пониманию закономерностей существования литературной традиции. В рамках настоящей работы были проанализированы такие герои, как: граф Зуров и Иван Бриллинг («Азазель»); Князь Пожарский («Статский советник»); Наполеон («Планета вода»).

9. В романе «Азазель» мы видим двух персонажей-трикстеров, которые отличаются друг от друга набором качеств и разными сюжетными функциями. Граф Зуров выступает в роли помощника главного героя, в частности, он спасает ему жизнь. Иван Бриллинг выступает в роли антагониста, злого двойника Фандорина. Персонажи-трикстеры романа находятся на разных аксиологических полюсах (Зуров — «положительный», Бриллинг — «отрицательный»). Каждый из них выполняет свою сюжетную функцию: Зуров — функцию проводника-помощника главного героя; Бриллинг — злая тень Фандорина.

Примечательно, что в графе Зурове проявляется одна из базовых трикстерных черт — амбивалентность; он любит злые розыгрыши; для достижения цели Зуров прибегает к трюкам и уловкам; использует «карточную символику», которая часто соотносится с трикстерами и шутами; испытывает неопределимое влечение к азартным играм, любит играть с судьбой, не ощущая страха перед смертью; данный герой играет ради самой игры, он не ставит далеко идущих целей.

Второй персонаж романа Иван Бриллинг предстает перед читателем как «человек будущего». Одной из ключевых целей данного героя является уничтожение старых устоев и созидание новых. Однако действия Бриллинга носят преимущественно деструктивный характер, они направлены на разрушение, что характерно для архетипической модели трикстера-«диверсанта».

В данном герое отчетливо проявляется амбивалентность: ради достижения высокой цели, ради «высшего блага» он готов убивать людей. Кроме того, в поступках Бриллинга просматривается и меркантильный интерес. В герое ярко выражена и провокационная функция.

10. «Трикстерный комплекс» многообразно проявлен в образе князя Пожарского из романа «Статский советник». Герой проявляет черты как героя-трикстера «советского» и «современного» периода, так и архетипические черты: он внеморален (амбивалентен); заключает в себе архетип Тени, является негативным двойником положительного героя Эраста Фандорина; Пожарский соотносится с образом шута (сломанного, искаженного, «уродливого» человека) и обладает смеховым началом; князь трансформирует плутовство и трансгрессию в художественный жест, для него «жизнь эта игра»; акунинскому герою, как и многим героям-трикстерам, свойственен «эффект гетевского Мефистофеля» (не подозревая и не желая этого, трикстер приносит своим оппонентам благо). Также в данном персонаже мы отчетливо видим одну из главных функций трикстера — провокационную.

11. В технократическом детективе Бориса Акунина «Планета вода» образ героя трикстера раскрывается в таком персонаже, как принц Наполеон. Данный герой сочетает в себе черты безумного гения и разрушителя. Он проявляет нестабильность, связанную с сумасшествием, благодаря которой может действовать нестандартно. Также Наполеон выполняет одну из ключевых функций трикстера — созидает через разрушение.

Нэп обладает чертами демиурга, которые свойственны почти всем мифологическим (архаическим) трикстерам-первопредкам: он возводит собственный город под водой, под его руководством создаются совершенно новые аппараты и виды оружия.

Данный герой, как и его предшественники, амбивалентен. Его нельзя назвать отрицательным персонажем, но и относить его к положительному полюсу также не следует. Отсюда и его двойственная природа, двусмысленность и противоречивость характера. Наполеон представлен в произведении в роли антагониста, противника Фандорина (но при этом не является злым его двойником или тенью) и от классического отрицательного персонажа его отличает указанная амбивалентность.

12. В своих произведениях Борис Акунин обращается к архетипу трикстера несколько раз. Чаще всего автор вводит трикстера в текст, чтобы он играл роль антагониста главного героя (Иван Брилинг, Наполеон, князь Пожарский). Реже автор обращается к трикстерам с функцией «проводника» (Ипполит Зуров). Борис Акунин создает персонажей-двойников, которые одновременно являются антагонистами главного героя. Персонажи восходят к одному мифологическому архетипу и одновременно — в авторской (и читательской) шкале ценностей — противостоят друг другу, играя разные сюжетные роли. Подобное распределение трикстерных функций — находка Бориса Акунина.

В некоторых случаях Акунин четко распределяет функции героев-трикстеров — один играет роль двойника-антагониста (располагается на отрицательной шкале), другой играет роль проводника и выполняет функции помощника главного героя с ярко выраженным комическим началом (находится на шкале с знаком плюс) — подобное распределение мы видим в романе «Азазель» и «Планета вода». В случае же с князем Пожарским, который содержит в себе и смеховое начало и функции антагониста, можно сказать, что Акунин ставит данного героя на середину шкалы.

Такая любовь автора к героям-трикстерам не удивительна: Борис Акунин намеренно отказывается от классических отрицательных персонажей. Поведение отрицательного героя чаще всего ожидаемо и закономерно, образ же героя-трикстера непредсказуем. В целом же образ исключительно отрицательного героя практически исчезает со страниц литературных произведений, а на его место приходит герой-трикстер почти всегда с ярко выраженным смеховым началом и моральной амбивалентностью. На смену классическому трикстеру постепенно приходит его более современный прототип, играющий роль злого гения, безумца, мошенника, вора и шута, более схожий с трикстером «советского периода» и трикстером из плутовских романов.

13. Итак, эволюционируя от мифологии к литературе, герой-трикстер во многих случаях утратил свои архаические функции. Так, «современный» трикстер, как правило, перестал иметь прямое отношение к образу демиурга, чаще всего утрачивает такие функции, как: зооморфность и оборотничество, бессознательность, животное начало, способность пересекать границы миров, внутреннюю конфликтность. Однако, утратив некоторые мифологические признаки, трикстер актуализировал другие черты: шутовство, «смеховое начало», склонность к злым шуткам, «детскость»; кроме того, он включает в себя архетип Тени (образ двойника главного героя). Основными функцией трикстера все чаще становится «провокационная», однако в большинстве случаев трикстер остается амбивалентным, созидая через разрушение. Как и прежде трикстер ставит превыше всего не цель, а сам игровой процесс, однако этот герой все чаще обладает меркантильностью.

Тем не менее трикстер всегда узнаваем: он обладает определенным набором специфических качеств и функций. И хотя не все из них могут быть проявлены, этот типаж является устойчивой риторической конструкцией и всегда опознается по своей поведенческой доминанте, которая четко проявляется в мифологии, литературе и культуре различных эпох.