Гоголь

Друг и первый биограф Булгакова литературовед П.С. Попов писал: «С девяти лет Булгаков зачитывался Гоголем, — писателем, которого он неизменно ставил себе за образец и наряду с Салтыковым-Щедриным любил наибольше из всех классиков русской литературы. Мальчиком Михаил Афанасьевич особенно увлекался "Мертвыми душами", эту поэму он впоследствии инсценировал для Художественного театра».

Сам Булгаков Салтыкова-Щедрина никогда не ставил наравне с Гоголем: «Из писателей предпочитаю Гоголя, с моей точки зрения, никто не может с ним сравниться».

«Боже! Какая фигура! Какая личность!» — говорит он о Гоголе в письме к В. Вересаеву.

В библиотеке Булгакова, по воспоминаниям его первой жены, «было несколько десятков книг о Гоголе, в их числе знаменитая трилогия В.П. Авенариуса, два собрания сочинений Гоголя: А.Ф. Маркса в 12 томах и Полное собрание — в 8 томах».

Николай Васильевич Гоголь. Дагерротип. 1845

Не столько повтор каких-либо сюжетных ходов, хотя и их немало (см. в частности, главу «Азазелло — "Страшная месть"» в книге А. Зеркалова «Этика Михаила Булгакова»), сближает прозу Булгакова с Гоголем, сколько сама манера письма — переходы в авторской речи московских глав от сатиры к лирике (см. статью «Образ автора»). В какой-то мере та же стилистика присуща и Достоевскому.

В своем творчестве Булгаков и непосредственно обращался к Гоголю. В 1922 г. он написал «поэму в X пунктах с прологом и эпилогом» «Похождения Чичикова», был автором инсценировки «Мертвых душ» для МХАТа (1930) и киносценария по этому же произведению, а также киносценария «Ревизор» для студии «Украинфильм» (1935).

На основании прежде всего времени появления образа Мастера (тогда он еще назывался Поэтом) в «закатном романе» Булгакова, совпавшего с разгаром работы над инсценировкой «Мертвых душ», а также некоторого портретного сходства (острый нос, клок волос, спадающий на лоб) и того обстоятельства, что Мастер сжег рукопись романа, как Гоголь второй том «Мертвых душ», М. Чудакова полагает, что прототипом Мастера мог быть Гоголь, один из любимых писателей Булгакова. Причем утверждение это высказано в такой мягкой форме, с такими уточнениями, что с ним нельзя не согласиться: «Хотелось бы предупредить нашего читателя от плоского вычитывания в истории Мастера судьбы Гоголя. Говорить утвердительно можно, пожалуй, лишь следующее. Начиная с 1930 года в работе Булгакова возникает новая, до тех пор не встречавшаяся тема — судьба и личность художника. Эта тема развертывается в наброске первой редакции "Театрального романа" (1929), в пьесе и романе о Мольере (1929—1932). В идущей параллельно работе над Гоголем Булгаков снова и снова обращается к тому же, он стремится показать саму фигуру творящего и самый процесс создания его произведений. Можно утверждать также, что многолетний и напряженный интерес Булгакова к Гоголю с годами породил навязчивый зрительный облик, который Булгаков упорно изживал в слове» (Чудакова. Булгаков и Гоголь. С. 48).

Булгаков явно ощущал какую-то мистическую связь между собой и Гоголем. Смертельно больной, «уже лишенный зрения, он бесстрашно просил ему читать о последних жутких днях и часах Гоголя», вспоминает близкий друг Булгакова П.С. Попов. С.А. Ермолинский в беседе с М. Чудаковой, когда речь зашла о воле Булгакова кремировать его тело, сказал: «Он боялся того, что случилось с Гоголем! После перезахоронения об этом много говорили по Москве. И он не раз говорил: "Ты помнишь, что Гоголь перевернулся в гробу?.. Нет-нет — в крематорий! Там, даже если очнешься, не успеешь ничего почувствовать — пых, и все!"» (Чудакова. Жизнеописание...) Вспомним строки из романа: «Огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем». (Это не говорит о равнодушии Булгакова к православным обрядам. Известно, что смертельно больной писатель просил П.С. Попова заказать по нему панихиду. Попов выполнил волю Булгакова, поехав для этого в Калугу, к их общему другу Н.Н. Лямину, отбывавшему в этом городе ссылку.)

Могила М.А. Булгакова на Новодевичьем кладбище

Мистическую связь этих двух писателей подтверждает и посмертная судьба автора «Мастера и Маргариты».

В. Лакшин вспоминает свой разговор с Еленой Сергеевной Булгаковой:

«До начала 50-х годов на могиле Булгакова не было ни креста, ни камня — лишь прямоугольник с незабудками да молодые деревца, посаженные по четырем углам надгробного холма. В поисках плиты или камня Е.С. захаживала в сарай к гранильщикам и подружилась с ними (она вообще легко сходилась с простыми людьми — малярами, штукатурами). Однажды видит: в глубокой яме, среди обломков мрамора, старых памятников мерцает огромный черный ноздреватый камень. "А это что?" — "Да Голгофа". — "Как Голгофа?" Объяснили, что на могиле Гоголя в Даниловском монастыре стояла Голгофа с крестом. Потом, когда к гоголевскому юбилею 1952 года сделали новый памятник, Голгофу за ненадобностью бросили в яму.

"Я покупаю", — не раздумывая, сказала Е.С. "Это можно, — отвечают ей, — да как его поднять?" — "Делайте, что угодно, я за все заплачу... Нужны будут мостки, делайте мостки от сарая к самой могиле... Нужны будут десять рабочих — пусть будут десять рабочих..."

Могила М.А. Булгакова и Е.С. Шиловской на Новодевичьем кладбище

Камень перевезли, и глубоко ушел он в землю над урной Булгакова. Стесанный верх без креста со сбитой строкой из Евангелия, — он выглядел некрасиво. Тогда всю глыбу перевернули основанием наружу. Камень гранильщики называли почему-то "черноморский гранит". По преданию, И. Аксаков сам выбрал его где-то в Крыму, и долго везли его на лошадях в Москву, чтобы положить на могилу Гоголя. "Теперь разве что атомная война, — сказала Е.С. — А так никакая бомба Мишу не достанет".

Булгаков писал в письме к Попову, вспоминая Гоголя: "Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью". По слову и сбылось. Гоголь уступил свой крестный камень Булгакову» (Лакшин. Елена Сергеевна рассказывает...).

Добавим, что тема Гоголя в этом почти мистическом эпизоде чудесным образом переплелась с темой Мастера — темой Голгофы, присутствующей и в романе, и в жизни самого Булгакова. (См. также статью «Рим».)