Этот термин употребляет в романе Коровьев, пытаясь развеять недоумение Маргариты на Весеннем бале полнолуния — «как все это может втиснуться в московскую квартиру»: «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желаемых пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов!»
Пространственной фантасмагории соответствует фантасмагория временная («А вот чего я не понимаю... что же это — все полночь да полночь, а ведь давно уже должно быть утро», — говорит Маргарита Воланду, на что тот отвечает: «Праздничную ночь приятно немного и задержать»).
Однако тема сосуществования реального и ирреального пространства и времени, актуализованная в сцене Весеннего бала полнолуния, присутствует практически во всех московских главах, начиная с эпизода на Патриарших, когда из воздуха соткался Коровьев, и кончая финальными главами романа. В них действие как бы раздваивается.
В одной сюжетной линии сообщается о возвращении Мастера и Маргариты чудесным образом в подвальчик с последующим их отравлением и переходом в некое инобытие, в котором обретается финал каждого из сюжетных планов романа: Пилату — даровано прощение, Мастеру — вечный покой.
В другой сюжетной линии сообщается, что Мастер умер в клинике Стравинского в палате № п8, а Маргарита в то же самое время скончалась в своем особняке от сердечного приступа (возвращения в подвал, как и бала сатаны, полета Маргариты на метле, словно бы и не было вовсе — быть может, все это только привиделось либо им обоим одновременно в их последнюю ночь, либо Ивану Бездомному).
Но в Эпилоге новый виток спирали вроде бы отменяет вторую сюжетную версию, так как сообщается о бесследном исчезновении и больного Мастера, и Маргариты Николаевны с Наташей.
Композиция московских глав «Мастера и Маргариты» построена на переходах из сферы реального бытия в сферу ирреального.
Диаграмма XVII в. «От земли до Святого Духа». Она выражает представление о разных уровнях существования и развития: от земного шара в нижней части рисунка, через уровни земли, воды и огня к небесным сферам и затем к духовным. Венчающий картину светящийся треугольник представляет Святую Троицу
В этом контексте могут рассматриваться «ясновидческие» ершалаимские эпизоды, которые «угадал» Мастер и которые привиделись Ивану во сне, пространственная и временная фантасмагория в сцене Весеннего бала полнолуния, «двойное» изображение смерти героев — в реальном и ирреальном мирах, появление Левия Матвея, персонажа романа Мастера, в московских главах («из стены вышел <...> перепачканный в глине мрачный человек в хитоне»), наконец, утверждение, что «казни не было», в чем Иешуа клянется Пилату в финале романа (получается, что и время можно повернуть вспять).
Заметим, что Коровьев точно указал размерность потустороннего мира: измерение именно пятое. К двадцатым годам прошлого века культурный мир знал, что мы живем в едином пространстве-времени, а точнее — в четырехмерном континууме Эйнштейна — Минковского. Таким образом, чтобы пробиться куда-то далее, надо выйти за пределы четырех измерений. Так, естественно, возникает излюбленное Булгаковым число «пять» (см. статью «Символика чисел»).
Интересно, что в «Записках на манжетах» это таинственное измерение было еще «четвертым». Герой, разыскивающий ЛИТО, оказывается в состоянии, близком к безумию: «...Клянусь, это сон!! Что же это, колдовство, что ли?!
Сегодня я опоздал на два часа на службу.
Ввернул ручку, открыл дверь, вошел и увидел: комната была пуста. Но как пуста! Не только не было столов, печальной женщины, машинки... не было даже электрических проводов. Ничего.
Значит, это был сон... Понятно... понятно...
Давно уже мне кажется, что кругом мираж. Зыбкий мираж. Там, где вчера... Впрочем, черт, почему вчера? Сто лет назад... в вечности... может быть, не было вовсе... может быть, сейчас нет?.. Канатчикова дача!»
Павел Александрович Флоренский. Фото из следственного дела
На следующий день герой решает все же разыскать исчезнувшее учреждение: «Сегодня систематически я обыщу весь дом в вертикальном и горизонтальном направлении. И найду. Если только, конечно, оно не нырнуло в четвертое измерение. Если в четвертое, тогда — да. Конец».
М. Чудакова в статьях «Условия существования» (1974) и «Библиотека Булгакова и круг его чтения» (1979) пишет о том, что в «Мастере и Маргарите» ощутимо влияние сочинений Павла Флоренского, прежде всего его работы «Мнимости в геометрии» (1922), которая, в свою очередь, была откликом на теорию относительности. Елена Сергеевна вспоминает в 1969 году, что Булгаков любил читать эту книгу (см.: Кончаковский. Библиотека Михаила Булгакова. С. 24). Она сохранилась в библиотеке писателя с его многочисленными пометками. Особенно много этих помет в главе, посвященной «Божественной комедии», где речь идет о переходе от бытия к небытию.
По Флоренскому, все пространство является «двойным», составленным из реальных и мнимых гауссовых координатных поверхностей, и прорыв из первой сферы во вторую совершается каким-то ясновидческим переносом воспринимающего центра сознания по другую сторону плоскости.
Особый интерес представляют отчеркнутые Булгаковым заключительные строки книги: «Выражаясь образно, а при конкретном понимании пространства — и не образно, можно сказать, что пространство ломается при скоростях, больших скорости света, подобно тому, как воздух ломается при движении тел, со скоростями, большими скорости звука; и тогда наступают качественно новые условия существования пространства, характеризуемые мнимыми параметрами. Но как провал геометрической фигуры означает вовсе не уничтожение ее, а лишь ее переход на другую сторону поверхности и, следовательно, доступность существам, находящимся по ту сторону поверхности, так и мнимость параметров тела должна пониматься не как признак ирреальности его, но — лишь как свидетельство о его переходе в другую действительность. Область мнимостей реальна, постижима, и на языке Данте называется Эмпиреем. Все пространство мы можем представить себе двойным, составленным из действительных и из совпадающих с ними мнимых гауссовых координатных поверхностей, но переход от поверхности действительной к поверхности мнимой возможен только через разлом пространства и выворачивание тела через самого себя. Пока мы представляем себе средством к этому процессу только увеличение скоростей, может быть, скоростей каких-то частиц тела, запредельную скорость с; но у нас нет доказательств невозможности каких-либо иных средств.
Так, разрывая время, "Божественная комедия" оказывается не позади, а впереди нам современной науки».
Нет свидетельств того, что Булгаков с Флоренским были лично знакомы, хотя в 1926—1927 гг. оба они жили в Малом Левшинском переулке и вторая жена Булгакова Л.Е. Белозерская работала в редакции «Технической энциклопедии» одновременно с Флоренским.
Однако не лишено убедительности и мнение Л. Фиалковой относительно литературных корней пространственно-временной фантасмагории в «Мастере и Маргарите»: «Упоминание пятого измерения естественно вызвало ассоциации с открытиями, сделанными в начале XX века в физике и математике. Более того, доподлинно известно, что в круг источников романа входила книга П. Флоренского "Мнимости в геометрии". В этих условиях в фантастическом пространстве романа соблазнительно увидеть влияние естественно-научных открытий тем более, что подобные примеры известны истории литературы (назовем, например, "Алису в Стране чудес" и "Алису в Зазеркалье" Л. Кэрролла, произведения В. Хлебникова, романы А. Белого).
Думаю, однако, что влияние это было минимальным и, так сказать, вторичным. Гораздо большее значение для Булгакова имели, на мой взгляд, эксперименты с художественным пространством в литературе, в частности в творчестве Л. Стерна, Э. Т.А. Гофмана, Н.В. Гоголя, а книга Флоренского лишь придала этому опыту терминологическую определенность» (Фиалкова. Москва в произведениях М. Булгакова и А. Белого. С. 363).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |