Взаимосвязь древнего, современного и инфернального пластов романа осуществляется, помимо параллелизма основных образов и некоторых сюжетных ходов, за счет повторов и лейтмотивов, как бы цементирующих текст этого многопланового произведения. Центральным, сквозным образам-лейтмотивам (таким как «туча и гроза», «луна и солнце», «вино и кровь», «нож») посвящены специальные статьи Путеводителя.
«О боги, боги...» — это один из повторов, лирически окрашивающих все повествование. Впервые эта реплика связана со страданиями Пилата от гемикрании («О боги, боги, за что вы наказываете меня?»). В первой ершалаимской главе она повторяется трижды.
Далее этот мотив переходит в московские главы и возникает уже в авторской речи как выражение страдания автора от окружающей пошлости и подлости: «И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..» («Яду мне, яду», — мысленно произносит и Пилат.)
Вновь, во второй части романа этот повтор возникает в авторской речи — теперь он связывается со страданиями Маргариты («Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек?..»).
Затем возврат к ершалаимским главам и Пилату, выражающий его угрызения совести.
И вновь переход к московским главам; этот лирический мотив в словах Мастера, извлеченного из «дома скорби»: «И ночью, при луне мне нет покоя... Зачем потревожили меня? О боги, боги...», а также в конце книги, где соединяются обе сюжетные линии и завершаются оба романа, — им открывается глава «Прощение и вечный приют»: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна...»
Этот оборванный на полуслове абзац Булгаков вставил в текст во время правки последнего года, когда он был смертельно болен. Здесь выразилось прощание с книгой, трудом всей жизни, прощание с самой жизнью, ощущение трагедии своей и всечеловеческой, страшная усталость от болезни, от жизни, от двухтысячелетней истории.
В Эпилоге это же восклицание дважды повторяет Иван Николаевич Понырев, ученик Мастера. (Об источнике возникновения этого рефрена в романе см. статью «Музыка».)
Похожая словесная перекличка встречается и в других местах романа. Когда Маргарита неожиданно появляется в подвале у Мастера, после того, как тот сжег рукопись, Мастер может выговорить только «ты, ты, ты!». Когда Воланд вызволяет Мастера из клиники Стравинского и Маргарита видит его, она повторяет те же слова: «Ты, ты, ты!»
«Умоляю, умоляю, расскажите!» — говорит Мастер Ивану. Но позднее Иван обращается с теми же словами к Мастеру: «Умоляю, дальше!»
Неоднократно повторяется и фраза, связанная с воздействием луны.
«И при луне мне нет покоя», — говорит прокуратор Иудеи. «И ночью при луне мне нет покоя», — произносит те же слова Мастер.
Семисвечия — естественный атрибут ершалаимских глав — украшают и интерьер спальни Воланда в ночь весеннего полнолуния. Маргариту перед балом растирают розовым маслом, запах которого так мучил прокуратора Иудеи...
В ранних редакциях романа не было четкого разграничения ершалаимских и московских глав. Рассказ Воланда о Пилате и Иешуа прерывался репликами Берлиоза и Иванушки, и это сближало историю и современность. Позднее Булгаков четко разграничил роман Мастера и роман о Мастере. Но, чтобы не порвалась «связь времен», большинство ершалаимских глав на стыке с московскими связаны повторяющимися фразами. Так, глава «Понтий Пилат» завершается словами: «Было около десяти часов утра», и следующая за ней московская глава «Седьмое доказательство» начинается со слов: «— Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор».
Одной и той же фразой («За мной, читатель!») завершается первая часть романа и открывается вторая часть.
Шесть раз повторяется (с минимальными изменениями) и фрагмент фразы, открывающей роман Мастера: «пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат». Эти слова, как и было обещано, завершают и весь роман и должны были бы повторяться пятикратно.
О том, почему сохранилось шесть повторов, см. статью «Эпилог».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |