Коровьев

«Маг, регент, чародей, переводчик, или черт его знает кто на самом деле, — словом, Коровьев». Так охарактеризован в романе этот персонаж из свиты Воланда. И действительно, булгаковеды не дали пока убедительных версий, кем же был в своей земной ипостаси этот «темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом».

Б. Соколов предлагает несколько версий, большинство из которых (два эпизода из книги М. Орлова «История сношений человека с дьяволом» и эпизод из романа С.С. Заяицкого «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова»), на наш взгляд, не имеют отношения к «темно-фиолетовому рыцарю». Большего внимания заслуживает версия, что здесь имеется в виду персонаж «Дон Кихота» Сансон Карраско, хотя и она вызывает сомнения: «Сансон Карраско, стремясь заставить Дон Кихота вернуться домой, к родне, принимает затеянную им игру, выдает себя за рыцаря Белой Луны, побеждает рыцаря Печального Образа в поединке и вынуждает поверженного дать обещание вернуться к семье. Однако Дон Кихот, возвратившись домой, не может пережить крушения своей фантазии, ставшей для него самой жизнью, и умирает. Сансон Карраско, рыцарь Белой Луны, становится невольным виновником гибели Дон Кихота, рыцаря Печального Образа. Герцог говорит Сансону после ранения Дон Кихота, что "шутка зашла слишком далеко", а умирающий идальго называет Карраско "наилучшим рыцарем из всех", но "жестоким рыцарем"» (Соколов. Энциклопедия булгаковская. С. 247).

Е. Яблоков пишет, что «булгаковский регент ассоциируется с персонажем повести А.К. Толстого "Упырь" (1841) статским советником Семеном Семеновичем Теляевым, который является в виде рыцаря Амвросия, "одетым с ног до головы в латы"».

И. Галинская связывает рыцарскую ипостась Коровьева с поэзией трубадуров и альбигойскими войнами и считает, что «в числе прототипов темно-фиолетового рыцаря могут быть названы и неизвестный провансальский поэт, скрывшийся под псевдонимом Гильем из Туделы, и поэт-аноним, предполагаемый автор продолжения "Песни об альбигойском крестовом походе", и рыцарь-трубадур Каденет, и трубадур Бернарт Сикарт де Марведжольс» (Галинская. Загадки известных книг. С. 105). Однако возможность знакомства Булгакова с творчеством этих поэтов представляется маловероятной, как, впрочем, и транслитерация их имен в приведенной цитате.

(О связи «фиолетового рыцаря» с карамазовским чертом см. статью «Достоевский».)

Что касается Коровьева, персонажа свиты Воланда, то Л. Белозерская полагает, что облик его списан со слесаря-водопроводчика Агеича, ухажера (а позднее мужа) их домработницы Маруси. Он был «мастер на все руки и, конечно, пьяница. <...> Алкоголь настраивал его на божественное: во хмелю он вспоминал, что в юности пел в церковном хоре, и начинал петь псалмы. Выпроводить его в таком случае было очень трудно.

— Богиня, вы только послушайте... — и начинал свои песнопения...» (Белозерская-Булгакова. Воспоминания. С. 138).

Н. Кузякина высказала предположение, что фамилия Коровьев возникла в сознании писателя после знакомства с журналом «Безбожник»: «Должно быть номера "Безбожника" за 1925 год неоднократно шокировали Булгакова. Первый номер назывался "Безбожник. Коровий". И редакция объясняла: "Журнал наш — журнал крестьянский. Прежде всего хотим, чтоб был он для крестьян полезен и интересен... Поэтому и пишем мы в этом номере "Безбожника" и о коровьем здоровье, и о том, как знахари и попы людей морочат и скот губят". Далее в стихах рассказывалось, что у Дарьи коровы были всегда нездоровы, потому что она верила в святого Власия (и на рисунке он — в нимбе), а у Марьи коровы — точно слоны, потому что она верит в науку и словам агронома (агроном в военном кителе — и нимбе). И вполне можно предположить, что потрясение Булгакова "коровьим" "Безбожником" отразилось впоследствии в фамилии Фагота — Коровьев» (Кузякина. Михаил Булгаков и Демьян Бедный. С. 406).

В московских главах Коровьев, как и Бегемот, выступает в роли шута. Об этом говорит и его прозвище Фагот. Помимо ассоциаций с музыкальным инструментом, поддержанных внешним видом Коровьева, выражение «dire des fagots» по-французски означает «говорить нелепости», а слово «fagotin» — «шут», по-итальянски — «неуклюжий человек» (указано И. Белобровцевой и С. Кульюс).

См. также статьи «Достоевский», «Свет и тьма» и «Диккенс».