Москвичи 20—30-х годов смотрят на иностранцев как на людей особой породы, общение с которыми весьма интересно, но вместе с тем и очень опасно. Такой взгляд — следствие политики принудительного изоляционизма, предусмотренной авторами всех коммунистических утопий и осуществлявшейся при советской власти.
Коровьев весьма убедительно и остроумно имитирует отношение к иностранцу запуганного советского обывателя: «Вот они где у меня сидят, эти интуристы, — интимно пожаловался Коровьев. — <...> Приедет... и или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами замучает: и то ему не так, и это не так!..»
Домоуправу Босому и главе московских литераторов одинаково страшно, что иностранец будет жить у них на квартире.
Маргарита напугана предложением Азазелло встретиться с иностранцем. Она боится не только за себя, но и за карьеру мужа: «У меня нет предрассудков <...> но я никогда не вижу никаких иностранцев, общаться с ними у меня нет никакой охоты... и кроме того, мой муж...»
Иван Бездомный в каждом иностранце готов видеть шпиона: «Он никакой не интурист, а шпион».
Завистливое и подозрительное отношение советского обывателя к иностранцам, сознательно насаждавшееся государством и находившее отклик в сердцах обывателей, отражено и в реакции покупателей в Торгсине на подстрекательскую, «политически вредную» речь того же Коровьева («Откуда он приехал? Зачем? Скучали мы, что ли, без него? Приглашали мы его, что ли? Конечно, он, видите ли, в парадном сиреневом костюме, от лососины весь распух, он весь набит валютой, а нашему-то, нашему-то что?!»), которая, «как ни странно, у многих вызвала сочувствие!».
То же отношение к иностранцам и совершенно дикое представление об их жизни у Чумы-Аннушки в одной из ранних редакций романа: «Ай да иностранцы! — прошептала Аннушка, — вот какую жизнь ведут. — <...> Аннушка не вытерпела и плюнула на асфальт. — Чтоб вы, сволочи, перелопались! — воскликнула Аннушка. — Мы-то в рванине ходим, а... — но мысли своей не договорила. <...> Сомнений не было и быть не могло. Иностранцы подковывали сапоги лошадиными подковами из чистого золота. Тут все в голове Аннушки перепуталось. И роскошные машины иностранцев, в то время, как Аннушка мотается день-деньской, и полуголая баба, и бубенчики, и какой-то ювелир, и Торгсин, и с племянником посоветоваться, и подкову ломать и по кусочкам ее сдать, и...» (Великий канцлер. С. 162.)
М. Чудакова называет произведения в литературе 20-х годов — «Хулио Хуренито» И. Эренбурга, «Обломки» А. Соболя, «Фанданго» А. Грина, «Иностранец из 17-го номера» О. Савича, — содержащие мотив появления в Москве иностранца. Е. Яблоков добавляет к этому ряду неоконченный роман Леонида Андреева «Дневник сатаны», по мотивам которого в 1922 г. Н.Н. Ге опубликовал пьесу.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |