Введение

Одним из важнейших свойств высказывания — высказывания-предложения или высказывания-текста — является его соотнесенность с действительностью с точки зрения производителя речи — модальность. Модальность — одна из центральных категорий языка, и (как любое центральное понятие) категория очень сложная и многоаспектная. По языковой модальности существует огромный корпус литературы, но нет, пожалуй, ни одного вопроса, касающегося модальности, который мог бы считаться разрешенным: и вопрос о границах модальной семантики, и вопрос о средствах выражения модальных значений, и вопрос о взаимодействии модальности с многочисленными смежными категориями, и вопрос о соотношении логической и лингвистической модальности остаются дискуссионными.

В последние годы текст и дискурс становятся основными объектами лингвистики. Естественно, такая смена ориентиров не могла не повлечь за собой появления довольно большого количества работ, посвященных модальности текста. Текст, как более сложное речевое единство, чем предложение, и как новый, по сравнению с предложением, объект лингвистки, ставит перед наукой о языке новые задачи в изучении модальности. Ясно одно: текстовая, письменная коммуникация — явление принципиально иное, чем устная; структура и семантика текста гораздо сложнее, чем структура и семантика предложения, значит, эти образования должны различаться и по тому, как в них представлен модальный компонент. Назовем основные проблемы изучения текстовой модальности, которые в настоящее время находятся в поле зрения исследователей.

1. Самый главный (и центральный для настоящего исследования) вопрос — вопрос о границах модальной семантики текста. Этот вопрос особенно важен для художественного текста. Если в предложении с помощью синтаксического индикатива выражается значение реальности (то есть представление говорящего о том, что информация, содержащаяся в высказывании, соответствует действительности), то как квалифицировать художественные тексты, которые, как известно, тоже выдержаны, в основном, в синтаксическом индикативе, но описывают вымышленный мир? Если семантика текста более сложна, чем семантика предложения, не следует ли ожидать и усложнения модальной семантики, то есть появления каких-либо новых модальных значений? Как соотносятся модальные значения текста с основной языковой оппозицией модальных значений — реальностью / ирреальностью?

2. Как известно, категория модальности входит в большую группу языковых (и понятийных) категорий, отражающих тот или иной тип отношения говорящего к действительности, — категорий, составляющих модальную рамку высказывания. Каково соотношение между этими категориями в тексте (и какова степень участия других модусных категорий в выражении значений собственно модальных)? Видимо, этот вопрос следует считать центральным не только в работах по модальности текста, но и в литературе по языковой модальности: уже, казалось бы, разрешенный не только в рамках структурной, но и в рамках функциональной парадигмы (путем признания различной лингвистической природы этих категорий при их очевидной психологической близости) [Теория функциональной грамматики 1987, 1990; Грепл 1978; Popela 1973], он снова поставлен когнитивной лингвистикой: познание действительности человеком — процесс многоканальный, но тем не менее целостный. Этой целостности, по-видимому, следует ожидать и от языкового представления этих процессов, т. е. от семантики языковых единиц, так или иначе связанных с ментальной или перцептивной сферой. Поэтому с точки зрения когнитивной семантики следует ставить вопрос скорее о взаимодействии, чем о разграничении этих категорий.

3. Ясно, что художественный текст, как правило, полимодален. Тогда возникает вопрос: как взаимодействуют модальные значения в тексте? Ведь если текст представляет собой семантическое единство, естественно ожидать и единства модальной семантики — единства, разумеется, не мономодального, но единства как сложной системы соотношения модальных значений, в конечном счете образующих целостный компонент семантики текста. Как достигается (и всегда ли достигается?) такое единство? Как модальные значения отдельных высказываний интегрируются в модальный план текста? Сложность решения этого вопроса обусловлена еще и тем, что полимодальность художественного текста — следствие, прежде всего, его полисубъектности. Поэтому изучение системы модальных значений художественного текста предполагает опору на его субъектную структуру. Поэтому объектом исследования может быть не только модальность целого текста, но и, например, модальность дискурса персонажа (группы персонажей) или авторская модальность. (Последняя, кстати, является сейчас одним из самых привлекательных предметом изучения, что будет видно из обзора литературы.)

4. Если предположить, что количество модальных значений в тексте может быть гораздо больше, чем в предложении, то достаточно ли общеязыковых средств, входящих в функционально-семантическое поле (ФСП) модальности [Бондарко 1976; Бондарко 1983; Теория функциональной грамматики 1990; Гулыга, Шендельс 1969], для того, чтобы выразить эти значения? Не появляются ли какие-то другие средства, не имеющие модального значения в языке, но способные приобретать его в тексте? В силу каких свойств своей семантики они могут участвовать в оформлении модального плана текста? Если такие средства существуют, то как они взаимодействуют с собственно языковыми средствами выражения модальности? Может быть, в связи с существованием особых, текстовых, средств выражения модальности роль языковых средств выражения модальности в тексте изменяется?

Одной из категорий, наиболее тесно связанных с модальностью, является референция, понимаемая как «отнесенность актуализованных (включенных в речь) имен, именных выражений или их эквивалентов к объектам действительности» [Арутюнова 1998: 411]. Эти явления тесно связаны и на уровне предложения, и на уровне текста. Характерно в данном случае исследование В.П. Руднева, в котором предлагается модальная матрица текста, наряду с традиционно выделяемыми в логике алетической, деонтической, эпистемической, аксиологической модальностями включающая и временную, и пространственную [Руднев 1996]. Однако исследователь строит, скорее, лингво-философско-эстетическую концепцию текстовой модальности. Для обоснования же правомерности такого подхода в настоящем исследовании постараемся дать собственно лингвистическое объяснение тесной связи таких явлений, как модальность, пространство и время.

В языке связь модальности и референции проявляется прежде всего во взаимодействии категории модальности с дейктическими категориями: времени, пространства, определенности / неопределенности, отрицания и бытийности. Симптоматично, что в разных языках, в том числе и в русском, существует пространственная метафора времени и модальности: далекое прошлое, ближайшее будущее, мир иной, потусторонний. Это закономерно: пространство, в отличие от модальности и времени, наблюдаемо, и естественно стремление человека, говоря о чисто умозрительных понятиях, придать им наглядность. Напомним и работы, где подчеркивается, что пространство ментальное организовано «по образу и подобию» физического [Всеволодова, Владимирский 1982; Кравченко 1996а, б; Крейдлин 1994, 1997; Кубрякова 1997; Яковлева 1994]. (Это позволяет использовать метафору пространства при описании языка [Русская глагольная лексика 1999; Степанов 1995].) Отметим также двойную роль предикатов пропозициональной установки, которые «работают» и как операторы субъективной модальности, и как миропорождающие операторы. [Балли 1955; Шмелев 1995]. Отнюдь не случайно, что в некоторых названных здесь работах, а также в работах по референции, приводимых ниже, модальность по крайней мере упомянута.

Вопрос о дейктичности самой категории модальности остается сложным, хотя близость дейксиса и модальности отмечается, и существуют работы, в которых рассматриваются обе эти категории [Человеческий фактор в языке 1992; Яковлева 1990]. Например, Н.Д. Арутюнова и Е.В. Падучева не признают за ней этого качества. Но, думается, если учитывать, как это предлагает концепция «возможных миров», не только физическое, но и умозрительное пространство, показатели модальности тоже можно интерпретировать как «работающие на нужды идентификации» [Арутюнова, Падучева 1986: 17]. Иными словами, модальность все-таки может рассматриваться как дейктическая категория: как показатели времени и лица указывают на положение говорящего по отношению к моменту речи и участникам коммуникации, так модальные операторы дают возможность идентифицировать ситуацию как относящуюся к действительному или возможному миру. В пользу такого понимания модальности говорит и предложенное М.Я. Дымарским понятие дейктического модуса текста — «функционально-семантической категории, базирующейся на значениях референциальной определенности / неопределенности всех содержащихся в нем элементов субъектной и хронотопической семантики» [Дымарский 1999: 243]. Приведенный далее в процитированной работе анализ с опорой на это понятие убеждает в том, что дейктические различия текстов могут рассматриваться и как различия модальные.

Другой аспект референции — номинация — связан с отнесением объекта к одному из возможных миров, что тоже может иметь отношение к модальности. По существу, любая метафора по своей природе близка к модальности, поскольку ее толкование всегда включает компонент «как если бы» и отсылает к иному денотативному пространству — ментальному.

Однако сделаем важную оговорку: в настоящей работе модальность и референция не выступают на равных. В центре внимания здесь лишь референциальные аспекты категории модальности, проявляющиеся в художественном тексте.

Коснемся теперь вопроса об объекте исследования. Выше уже было сказано о принципиальном характере выбора в качестве объекта исследования именно текста. Здесь же отметим, что поскольку художественный текст полисубъектен, сосуществование в нем различных возможных миров, связанных с субъектными сферами автора и персонажей, является одним из его конституирующих свойств. Более того, существовали и существуют, как известно, целые литературные направления (например, романтизм, символизм), в рамках которых создаются тексты, где и на уровне «объективном», т. е. на уровне авторском, существуют две (и более) модели мира, и непротиворечивый образ художественной реальности либо вообще не создается, либо создается в рамках каждого или одного из этих миров. В текстах, где существует двоемирие, разные миры, как правило, имеют различный модальный статус (вспомним, например, произведения Н.В. Гоголя, Антония Погорельского или современную научную фантастику), с чем в конечном счете и связано применение понятия возможных миров к анализу художественного текста. Однако особенно интересны тексты, в которых один и тот же мир представлен то как возможный, то как актуальный, т. е. несколько миров модально амбивалентны. Поэтому для исследования не случайно выбраны именно модернистские тексты.

В модернизме жесткое разграничение актуального и возможного миров принципиально невозможно по следующим причинам:

а) модернистская проза подчеркнуто субъективна: и реальность, и ее преломление в сознании автора или героя существуют лишь постольку, поскольку существует воспринимающее сознание;

б) для модернизма многомирие более характерно, чем двоемирие, поэтому модальное соотношение миров неизбежно оказывается сложнее бинарной оппозиции реальность / ирреальность;

в) реальность в модернизме практически равна ее языковому выражению, и эксперименты модернизма с различными коммуникативными стратегиями (дискурсами) можно рассматривать как эксперименты с реальностями разного порядка.

Таким образом, реальное и ирреальное в модернистском тексте практически уравниваются в правах.

Возможные миры текста представляют собой систему; уточним, что набор миров в тексте становится системой именно благодаря наличию категории модальности, которая как раз и устанавливает актуальный или возможный статус каждого мира с точки зрения данного модального субъекта. Ведь ни один мир художественного произведения сам по себе не является ни возможным, ни актуальным: он показан таким с точки зрения того, кто его воспринимает. Именно в зависимости от того, кто выступает в качестве модального субъекта и сколько их, и формируется эта система. Текстовая модальность понимается в настоящем исследовании как отношение субъекта — автора, повествователя, персонажа к художественной реальности, т. е. оценка того или иного мира текста как возможного или актуального. Под возможным миром художественного текста подразумевается фрагмент художественной реальности, относительно замкнутая система, не содержащая внутренних противоречий, но вступающая в противоречие с другими подобными системами в том же тексте. С возможным миром связано и понятие дискурса как языкового выражения определенной ментальности, определенного отношения говорящего к миру, которое включает и модальный аспект.

Для анализа выбраны романы «Подвиг» В. Набокова и «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, поскольку они отражают многие тенденции модернизма на русской почве. Особенно важными представляются три особенности этих текстов:

• множественность и равноправие возможных миров, модальная неопределенность каждого из них;

• наличие нескольких дискурсов, соответствующих этим мирам — более явно выраженное в романе М. Булгакова и менее — в романе В. Набокова;

• явное взаимодействие пространственных и временных значений этих текстов с модальными.

Не менее важна и мотивная близость этих произведений. В обоих этих произведениях присутствует характерный для модернизма мотив творчества, создания собственного мира, но творчества особого, не только в сфере воображения, но и в сфере действительности: за работой воображения следует пересоздание действительного мира. В «Мастере и Маргарите» этот мотив реализуется прежде всего в истории романа Мастера и его продолжения в действительности. В «Подвиге» же переход границы, который задумал герой, — акт не политический, а творческий; это попытка вернуться не в действительную Россию, а в Россию, созданную его воображением. Поэтому наиболее вероятной версией его исчезновения представляется то, что он перешел границу не между государствами, а между прошлым и настоящим, между возможным и реальным. Однако не менее важны для нашего исследования и различия между этими текстами.

1. Различна субъектная организация этих текстов: полисубъектности «Мастера и Маргариты» противостоит почти полная моносубъектность «Подвига».

2. Статус возможных миров по отношению к модальному субъекту также неодинаков: они объективированы в «Мастере и Маргарите» и остаются в пределах сознания героя в «Подвиге».

3. Самое важное различие, связанное с первыми двумя, состоит в том, что процесс создания возможного мира в «Подвиге» эксплицирован, а в «Мастере и Маргарите» он, как правило, остается «за кадром», поэтому часто невозможно установить, кто же создатель.

В свете названных выше сходных и различных черт, определяющих специфику представления модальной семантики в исследуемых текстах, можно наметить довольно узкую «зону пересечения» модальных значений: это так называемая миропорождающая [Шмелев 1995] семантика — семантика перехода от реального денотативного пространства к ментальному. Однако, несмотря на то, что область пересечения модальных значений в названных текстах действительно узка, она очень важна в художественной концепции каждого романа, и в значительной мере определяет специфику художественной реальности в названных произведениях. Поэтому исследование миропорождающих модусов и их роль в модально-референциальной организации названных текстов может стать шагом на пути к установлению модального инварианта для текстов определенного типа. Выбор этих текстов актуален еще и потому, что, насколько нам известно, это только второй (после М.Я. Дымарского [Дымарский 1999]) опыт лингвистического исследования русских модернистских текстов как таковых. Разумеется, произведения М. Булгакова и В. Набокова уже не раз становились предметом лингвистического изучения — вспомним хотя бы глубокий анализ произведений В. Набокова в [Падучева 1996; Смирнова 1999] или исследования романа «Мастер и Маргарита» в [Кольцова, Тырченкова 1998; Виноградова 2001; Сагирян 1994; Сеничкина 1990; Стойкова 2000; Суран 1994]. Но в поле нашего зрения попала только одна работа, где ставится вопрос о разграничении модернистского текста и текста классического.

Цель исследования — описать референциальный аспект модальной семантики анализируемых романов и выявить специфику модальности именно модернистского текста. В ходе исследования этих текстов решались следующие задачи:

— наметить различия коммуникативных стратегий описания реального и возможного мира;

— проанализировать особенности употребления языковых единиц при описании действительного и возможного мира;

— выявить основные типы миропорождающих операторов;

— изучить взаимодействие категорий модальности, пространства и времени.

Актуальность работы определяется не только тем, что модернистский текст еще только становится предметом интереса лингвистов, и его специфика как лингвистического объекта пока только устанавливается, а значит, еще не выработана и методика его изучения, но и другими факторами:

1. Когнитивная парадигма поставила вопрос о создании модели целостного восприятия и осмысления мира человеком, но необходимое для этого изучение взаимодействия эгоцентрических языковых категорий еще далеко не завершено.

2. Современная лингвистика широко пользуется достижениями логики, в частности, очень перспективной для изучения многих филологических проблем семантикой возможных миров.

3. Дискурс в последнее время становится и одним из основных объектов лингвистического изучения, и одним из самых дискуссионных понятий.

4. Интерес современной лингвистики к проблеме модальности текста возник на фоне продолжающихся дискуссий о языковой модальности.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые описывается зона пересечения модальности и референции в художественном тексте, уточняется понятие текстовой модальности, обосновывается понимание модальности как одной из дейктических категорий, выявляется близость категорий модальности и пространства, исследуются модальные функции языковых единиц, проявляющиеся на разных уровнях — дискурса, высказывания, слова, устанавливается специфика модернистского текста как лингвистического объекта.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней предлагаются ориентиры дискурсивного анализа в зависимости от установки на описание действительного или возможного мира, разрабатывается методика дискурсивного анализа модальной семантики текста, исследуются семантические процессы деформации и материализации знака, во многом определяющие специфику модальной и референциальной семантики художественного текста.

Практическая ценность исследования определяется возможностью применения предложенной методики дискурсивного анализа для дальнейшего изучения различных категорий художественного текста, а также использования его результатов в курсах лингвистического анализа текста, стилистики, лексикологии, синтаксиса.

Методы исследования. В качестве основного использовался описательно-аналитический метод, частично привлекался метод компонентного анализа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В связи с вниманием лингвистики последнего десятилетия к языковой концептуализации мира, к языковой картине мира представляется необходимым учитывать в лингвистическом изучении модальности на новом этапе опыт ее логического изучения, прежде всего, семантику возможных миров [Хинтикка 1980а, б; Целищев 1977, 1978; Слинин 1976]. Тем более важна опора на логику в исследовании модальности в связи с референцией, традиционно изучаемой в «логическом ключе» [Арутюнова 1978; Падучева 1985].

2. Исследование модальности текста следует строить с учетом того, что представление действительности в любом высказывании всецело обусловлено тем, как ее воспринимает говорящий и коммуникативными намерениями последнего. В мировоззренческом плане это означает признание относительности человеческого знания — и отражения этого знания в языке и речевой деятельности. Модальность — одна из важнейших лингвистических категорий, отражающих взаимоотношения говорящего с объективным миром и его знания о нем. Модальность при таком подходе понимается как отношение говорящего к содержанию высказывания с точки зрения его [содержания высказывания] принадлежности к актуальному или возможному миру.

3. Уточнение в приведенном определении модальности (замена слова реальность) требует существенного пересмотра представлений о модальной семантике в любом речевом произведении по сравнению с языковой. Языковым семантическим центром модальности является оппозиция реальность / ирреальность. Но отношение говорящего к реальности факта, о котором он сообщает, может быть гораздо сложнее, чем то, что можно выразить средствами, входящими в языковое поле модальности. Важно и то, что концепция возможных миров отказывается от бинарного противопоставления реальности / ирреальности и говорит о множественности альтернатив к реальности. В связи с этим ставится вопрос о замене оппозиции реальность / ирреальность относительной оппозицией реальность / текст [Руднев 1996]. Поэтому нужно различать систему средств выражения модальности в языке и выражение модальности в речи и, не отказываясь от набора традиционно выделяемых в грамматике модальных значений при изучении языковой модальности, при исследовании модальности текста пользоваться термином ирреальность с осторожностью, отдавая себе отчет в его условности. В данном исследовании в основном используется противопоставление реальное / ментальное и подчеркивается относительность этого противопоставления и множественность модальных значений, образующихся на пересечении этих областей.

4. Многообразие модальной семантики текста и, следовательно, как правило, отсутствие специальных средств ее выражения должно обусловить и многообразие средств выражения модальности. Это связано прежде всего с тем, что основное грамматическое средство выражения модальности в языке — наклонение — в художественном тексте меняет свою семантику. В самом деле, кроме случаев передачи речи персонажей, наклонение в художественном тексте используется не в своем прямом значении. Оно функционирует уже не как средство выражения значения реальности, а как средство «объективации событий» [Кожевников 1990]. Подобное явление должно повлечь за собой изменения во всей парадигме наклонения и во всей системе средств выражения модальности. Разумеется, в первую очередь следует обратить внимание на языковые явления, близкие к модальности.

5. В речевом произведении не столько реальное противостоит ирреальному, сколько описание реальности с одних позиций противостоит ее описанию с других. Языковым выражением этих позиций является дискурс — язык в языке, лингвистическое выражение возможного мира [Степанов 1995] со своей семантикой и прагматикой. Следовательно, модальную семантику и средства ее выражения в художественном тексте можно представить как систему дискурсов различных возможных миров.