Понятие «Второе Пришествие» было введено М.О. Чудаковой в ее работе «Булгаков и Пастернак»1. Лишенное эсхатологического наполнения, оно означает сочетание образов героя и автора, повторение наяву ситуации, описанной Мастером в его романе.
Эффект тождественности судеб Мастера и Иешуа был достигнут Булгаковым через сокращение исторической дистанции. Беседа с Кантом за завтраком, личное присутствие на балконе Иродова дворца: «У Понтия Пилата ваш собеседник был, как был и у Иммануила Канта, а теперь он навестил Москву!»2 Сюда же относятся анахронизмы (тротуары, подворотни, шторы и под.), которыми пестрят «ершалаимские» главы. И преднамеренная перекличка образов героев рамочного и вставного текстов: оба противостоят доминирующей системе, способны существовать отстраненно, вне ее гегемонии.
Мастер предлагает читателю стать созерцателем, современником исторического прошлого. Отражение Иешуа в герое «внешнего романа», Мастере, закрепляется симметрией сюжетных обстоятельств. Оба диссидента объявлены душевнобольными и подвергнуты репрессиям за инакомыслие.
В первом случае — явным, в случае с Мастером — латентным, но не менее трагичным. Характерно наличие у каждого из них персонального предателя (Иуда и Алоизий). А равно и ученика (Левий и Понырев).
У Иешуа налицо все признаки софиста, отстраненного от быта бродячего философа, с парадоксальным отношением к господствующей доктрине, говорящего на языке притчи. Всегда в сопровождении верного ученика. Все это угадано Мастером в его романе и несет авторские черты.
Сопротивление социальному уничтожению личного, единичного, «штучного», выдающегося над однородностью, привело к тому, что герой (подчеркнуто сближенный <...> с автором), оказался приравнен ни более ни менее как к Христу, а его уход оставлял <...> возможность истолкования «явления героя» как оставшегося неузнанным Второго Пришествия3.
Отметим солнечную природу сцен с Иешуа и лунную — с присутствием Мастера. Мастер заведомо подан как отражение «инщего духом» проповедника — софиста. Тому порукой перекличка мотивов внутри «Мастера и Маргариты», ср.:
...светло улыбаясь и заслоняясь <...> от солнца, возразил арестант...4;
Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле него столбом загорелась пыль5;
Сидящие, на лицах которых играл живой свет свечей, повернули головы к лунному косому столбу. В нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером6.
Сближение нарастает по мере развития сюжета романа:
Смотри, какие у тебя глаза! В них пустыня... А плечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили...7;
Боги мои! Как грустна вечерняя земля! <...> Кто много страдал, кто летел над этой землей, кто бремя нес на себе, тот это знает!8
Как в противостоящих друг другу зеркалах бесконечно отражается зажженная свеча, так и в тексте романа звучит лейтмотивом тождественность двух образов. Самой первой сближение созданных Булгаковым главных героев ощутила юная Н. Рушева, автор первых иллюстраций к роману.
Об этом звучит ее голос за кадром в фильме «Три рассказа Нади Рушевой».
Булгаковские мастера — пророки настолько углублены в свои профессиональные занятия, настолько захвачены творчеством, что забывают о существовании всесильного государства и тяготеют к аутсайдерству9.
Проблема была бы раскрыта неполно, не помяни мы повторное пришествие Воланда в романе. В разговоре с двумя литераторами он заявляет: «...Я лично присутствовал при всем этом <...>, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полнейший секрет!.. Тс!»10
Не будем забывать, что Воланд — литературный дьявол, отличный от персонального воплощения Зла и отца Лжи, в понимании — противник Бога (мастема на арамейском).
Представляется, что Иван попал в самую суть загадки, когда подумал: «Вот прицепился заграничный гусь!» Ср.: «...секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова»11.
«...Секрет!.. Тс!»... Секретарь. Это он погубил Иешуа, подав прокуратору «другой кусок пергамента» (см. также:
«И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал...»12). Все сходится: «Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь»13.
Есть еще одно доказательство повторного появления Воланда в столице: «— Скажи мне, любезный Фагот, <...> как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось? <...> — Точно так, мессир...»14
Обмен подобными репликами вероятен для тех, кто уже однажды посетил Москву. Выдвинем предположение, что это была Грибоедовская Москва. Еще не уничтоженная пожаром. В доказательство укажем на архаизмы лексики Воланда: «извольте», «помилуйте», «помилосердствуйте». И на «смешенье языков: французского с нижегородским» у Коровьева: «Авек плезир!», «таперича», «соврамши», «Пардон!», «Уй, мадам!».
Слова Мастера: «Право! Я хотел объехать весь земной шар под руку с нею... Ну что ж, это не суждено... Я вижу только незначительный кусок этого шара...»15 — являются калькой реплики Чацкого из «Горя от ума»: «Хотел объехать целый свет — // и не объехал сотой доли». Они напрямую выводят на еще одного объявленного знатью сумасшедшим героя.
Заметим, что Грибоедов сочинял комедию, опираясь на фабулу «Истории Абдеритов»16 Кристофа Мартина Виланда (Wiland), пересказавшего новеллу Лукиана «Как правильно писать историю», в которой, в свою очередь, повествуется о шельмовании софиста Демокрита, объявленного абдерами сумасшедшим...17 Перед нами целая галерея образов «Иных», Отличных от обывателя, «Инщих духом». Среди которых по праву заняли место герои закатного романа Булгакова.
Бесконечность отражений прошедших событий в делах нынешних — главное свойство классика. Мастерская цитатная игра, привлечение воображения читателя уже созданными образами — Михаил Булгаков владел этим искусством в совершенстве. Позволяя нам продолжать радоваться гипотезам и открытиям.
Автор выражает благодарность Мариэтте Омаровне Чудаковой, всколыхнувшей мысль для этой работы.
Примечания
1. Чудакова М.О. Булгаков и Пастернак. М., 2010.
2. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Роман. Полная рукописная редакция. 1928—1937 гг. // «Мой бедный, бедный мастер...»: Полное собрание редакций и вариантов романа «Мастер и Маргарита». М., 2006. С. 461.
3. Чудакова М.О. Указ. соч. С. 14.
4. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Роман. Полная рукописная редакция. 1928—1937... С. 381.
5. Там же. С. 382.
6. Там же. С. 581.
7. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Окончательная редакция // «Мой бедный, бедный мастер...»: Полное собрание редакций и вариантов романа «Мастер и Маргарита». М., 2006. С. 912.
8. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Роман. Полная рукописная редакция. 1928—1937... С. 641.
9. Петровский М. Мастер и город. СПб., 2008. С. 48.
10. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Окончательная редакция... С. 674.
11. Там же. С. 66о.
12. Там же. С. 674.
13. Там же. С. 665.
14. Там же. С. 731.
15. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Роман. Полная рукописная редакция. 1928—1937... С. 471.
16. Виланд М.К. История абдеритов. М., 1978.
17. Лукиан. Избранное. М., 1987. С. 487.
| К оглавлению | Следующая страница |