В автобиблиографический список публикаций Р.М. Янгирова [1] не были включены первые статьи о Булгакове в газетах. Символичным кажется название статьи «...Скорей спеши на помощь...», появившейся в его родном городе Уфе в 1984 г. [2].
В том же году была напечатана «Муза мести» М. Булла, почти одновременно опубликованная в двух изданиях [3]. Через четыре года в сборнике «Михаил Булгаков-драматург и художественная культура его времени» появилась статья «М.А. Булгаков — секретарь ЛИТО Главполитпросвета» [4]. Здесь «добавилась» не только должность «М. Булла» — секретарь, но и то, что было опущено в обеих публикациях «Музы мести» (написанной к столетию Н.А. Некрасова и найденной спустя 63 года): «существенный фрагмент, посвященный А.С. Пушкину» [5]. В этой статье (уже без соавтора) проявился талант Янгирова-ученого. Это сразу оценил Мирон Петровский, посвятивший разбору «Музы мести» первую главу своей книги «Мастер и Город» [6].
У Рашита и Мирона было взаимное притяжение. Мы познакомились на булгаковских чтениях еще в Ленинграде, в конце восьмидесятых. Там же впервые появились наши коллеги из разных стран, приглашенные Александром Алексеевичем Ниновым. Среди них выделялись итальянцы: Эридано Баццарелли, организатор первого булгаковского коллоквиума в Гарньяно (1984), и сопровождавшие его Джованна Спендель де Варда и Рита Джулиани. В майские дни 1991-го, когда отмечалось столетие со дня рождения писателя в Киеве, у нас случилась «коммуникативная неудача». (Может быть, потому, что слишком многолюдно было в открывшемся для гостей Доме Турбиных на Андреевском спуске, 13... Этому дому еще предстояло стать Литературно-мемориальным музеем Михаила Булгакова — после открытия экспозиции). А потом мы встречались в Санкт-Петербурге, Киеве, Москве, Таллинне. Все больше времени Р. Янгиров уделял кино и меньше времени оставалось для занятий Булгаковым... Масштаб его как ученого, широта интересов и глубина исследований не сразу стали (для меня) очевидны, но мы очень подружились, и его советы и консультации, книги, публикации, подарки были очень важными для меня и для киевского музея.
Во время последней нашей встречи (в Москве) я успела ему рассказать о романе Малапарте «Бал в Кремле»...
Из воспоминаний о Михаиле Булгакове было известно, что он однажды встречался в Москве с редактором газеты «Ла Стампа» (La Stampa) Курцио Малапарте.
В книге «О, мёд воспоминаний» [7] Любовь Евгеньевна Белозерская написала об автомобильной прогулке в «погожий весенний день 1929 года. У нашего дома остановился большой открытый «Фиат» <...>. Выходим — Мака [8], я и Марика [9]. В машине знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-либо виденных мной мужчин). Это итальянский журналист и публицист Курцио Малапарте (когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, он ответил: «Потому что фамилия Бонапарте была уже занята»), человек неслыханно бурной биографии, сведения о которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда, с некоторыми расхождениями. В нашей печати тоже не раз упоминалась эта фамилия, вернее, псевдоним. Настоящие имя его и фамилия Курт Зуккерт.
Зеленым юношей в первую мировую войну пошел он добровольцем на французский фронт. Был отравлен газами, впервые примененными тогда немцами.
На его счету много острых выступлений в прессе: «Живая Европа», «Ум Ленина», «Волга начинается в Европе», «Капут» и много, много других произведений, нашумевших за границей и ни разу на русский язык не переводившихся. Если судить только по названиям, то они обличают крен влево. Но не всегда было так. Сначала поклонник Муссолини, потом его ожесточенный противник, он поплатился за это тяжелой ссылкой на Липарские острова. Умер он в 1957 году. У его смертного одра — по сообщениям иностранных источников — дежурил папский нунций, чтобы в последний момент он не отринул обрядов католической церкви. Но это я забежала вперед, а пока это обаятельно веселый человек, на которого приятно смотреть и с которым приятно общаться. К сожалению, он пробыл в Москве очень недолго» [10].
Сколько именно — пока не удалось выяснить.
За последние годы опубликованы романы Малапарте в переводах на русский и украинский.
Отрывки из книги Малапарте «Я в России и Китае» [11] (вышедшей уже после его смерти) напечатаны в переводе Н. Шапошниковой в журнале «Архитектура и строительство Москвы» [12]. О своем визите в римский госпиталь, где лежал умирающий Малапарте, написал Виктор Некрасов в книге «Первое знакомство» [13].
После кончины Малапарте осталась знаменитая вилла на острове Капри, которую он завещал китайским писателям, и огромный архив, хранившийся в библиотеке его родного города Прато.
(В прошлом году архив был продан наследниками писателя миланскому миллионеру).
В 1947 году, в разгар работы над романом «Шкура» [14], Малапарте неожиданно решает издать рукопись в 200 страниц под названием «Бог — убийца». В письме к французским издателям он излагает краткое содержание нового произведения: роман-хроника о коммунистической аристократии Москвы с галереей портретов представителей высших кругов советского общества. Затем возникает новое название — «В стране Сталина». Но роман остался незаконченным и вышел в 1971 году под названием «Бал в Кремле».
В главе под названием «Большевистская Пасха» появляется «молодая секретарша, грузинская девушка Марика», переводившая для Малапарте неопубликованные статьи и письма Ленина, официальные документы о ходе Октябрьской революции. Это позволило ему написать книги «Техника государственного переворота» [15] и «Ленин — простой человек» [16]. Автор тогда не предвидел, что эти книги «будут причиной репрессий — многих месяцев моего заключения в римской тюрьме «Регина цели» и пятилетней ссылки на остров Липари». Однако он все равно не отказался бы их писать. И после фразы «Ведь судьба людей — платить за все, что они делают и о чем думают, за все сделанное добро и все содеянное зло» следует прямая речь, которая обращена к собеседнику:
— Быть христианином ни к чему. Однако им надо быть, — не раз говорил я писателю Михаилу Булгакову, прославленному автору пьесы «Дни Турбиных», который часто (?! — Т.Р.) сопровождал меня в моих прогулках по городу.
— Pas la peine, — отвечал Булгаков (франц. — напрасно, не стоит того — Т.Р.).
— Нужно, однако, чтобы люди страдали, — провозглашал я. — Христианство — это страдание.
— Христианами становятся не только во имя страдания, — отвечал Булгаков, — но и для того, чтобы не страдать понапрасну. Необходимо страдать ради чего-то. Прежде всего ради других.
— Ты считаешь, что коммунисты — тоже христиане? Что достаточно страдать ради кого-то, чтобы стать христианином?
— Да, конечно, они тоже христиане. Они тоже христиане, проклятые.
— Христианин — это тот, кто может просто страдать, — продолжал я. — Разве люди не жаждали Христа, разве не призывали его на землю? Пусть страдают! Но пусть страдают просто так, если хотят быть христианами.
— Pas la peine, — отвечал Булгаков, проводя рукой по бледному лицу. <...>
Вся проблема христианства заключается в том, призывали ли люди Христа, звали его на землю или Христос сошел на землю против воли людей. Вся проблема коммунизма заключается в том, призывали ли его люди, на самом деле хотели его. Было бы более справедливым и разумным, если бы коммунизм пришел на землю против воли людей. Новые страдания, ужасные испытания необходимы, но нежелательны. Просто горькая судьба.
— Pas la peine, — говорил Булгаков.
Именно в эти дни в театре Станиславского шла пьеса Булгакова «Дни Турбиных» по его известному роману «Белая гвардия». Ее с неизменным успехом ставил на сценах Берлина также Эрвин Пискатор. Финал ее происходит в доме Турбиных, где братья Турбины и их друзья, верные царю офицеры, собираются в последний раз, прежде чем пойти на смерть. Когда вместе с тяжелыми шагами большевистских войск, входящих в Киев, приближалось, становясь все громче, пение «Интернационала», и братья Турбины и их друзья запевали гимн «Боже, царя храни!», тревожный шум пробегал по залу, там и сям в темноте слышались еле сдерживаемые рыдания. Когда же опускался занавес и внезапно вспыхивал свет, пролетарская толпа, сидящая в партере, мгновенно поворачивалась назад и вглядывалась в глаза зрителей. Немало глаз были красными, многие лица были заплаканными. Из партера неслись угрожающие крики, громкие оскорбления: «А, ты плачешь? Ты плачешь по своему царю? Ха-ха-ха!» Издевательский смех наполнял театр.
— В котором из твоих персонажей скрывается Христос? — спрашивал я Булгакова. — Какого героя зовут Христом?
— В моей пьесе у Христа нет имени, — отвечал Булгаков с трепетом в голосе. — Сегодня России герой Христос не нужен. Не стоит быть христианином в России. Нам Христос ни к чему.
— Ты боишься назвать его имя, ты боишься Христа?
— Да, я боюсь Христа, — тихим голосом отвечал Булгаков, всматриваясь в меня встревоженным взглядом.
— Вы все боитесь Христа, — говорил я Булгакову, крепко пожимая его руку. — Почему вы его боитесь?
Я любил Булгакова. Я полюбил его в тот день, когда увидел, как он молча плакал, сидя на площади Революции и глядя на московский люд, двигающийся мимо него, на эту убогую, бледную и грязную толпу с мокрыми от пота лицами. О, это лицо народа, вспотевшее и липкое!
В небе цвета старого серебра уже всходила над крышами бледная бескровная луна, похожая на лицо утопленника, всплывающего из светлой глубины. У толпы, движущейся мимо Булгакова, было такое же серое бесформенное лицо, такие же погасшие водянистые глаза, глаза монахов, пустынников и нищих, толпящихся на иконах у Божьей Матери.
— Христос ненавидит нас, — говорил тихим голосом Булгаков, глядя на меня встревоженными глазами.
Это были дни русской Пасхи. <...>
Из громкоговорителей на столбах возле церквей слышался жирный раскатистый голос Демьяна Бедного, председателя Союза воинственных атеистов и автора «Евангелия от Демьяна», где рассказывается о некоем Христе, рожденном в доме разврата молодой шлюхой Марией.
— Товарищи! — орал он. — Христос — это контрреволюционер, враг пролетариата, саботажник, грязный троцкист, который продался международному капиталу! Ха-ха-ха!
На стене рядом с часовней Иверской Божьей матери, возле въезда на Красную площадь, под громадной надписью «Религия — опиум народа», болталось пугало, изображавшее увенчанного терновым венцом Христа с табличкой на груди «Шпион и предатель народа».
На площади Свердлова сальный голос Демьяна Бедного слышался из громкоговорителей на колонне Большого театра: «Христос не воскрес! Христос не воскрес! Он пытался взлететь в небо, но был сбит славной красной авиацией. Ха-ха-ха!»
<...>
Идя рядом с Булгаковым, я чувствовал взирающий на меня взгляд зеленого глаза, теплое дыхание коровы-весны.
— Почему ты оглядываешься? — спрашивал Булгаков. — Хочешь увидеть кого-то, кто плачет позади тебя?
<...>
Но колокола молчали.
Воздух был наполнен светом глаз, женским смехом, шелестом луковой шелухи и тем беспрерывным стоном, похожим на свист камыша на ветру — тайного голоса русской весны. «Наплевать», — говорил я себе и плевал на землю.
— Почему ты оглядываешься? — спрашивал Булгаков.
А я снова и снова оглядывался назад и вглядывался в красные глаза толпы, красные глаза на мягких влажных лицах».
Далее на Арбате (в главке «Кресло князя Львова») Булгаков подходит к человеку, который несет на голове огромное позолоченное кресло и «вежливо, без фамильярности, приветствует его».
Князь Львов («последний председатель Государственной Думы России 1917 года») напоминает Малапарте «графа Адама Чарторыйского, с которым я встречался в Варшаве много лет тому назад.
Князя Львова (вовсе не председателя Думы! — Т.Р.) это сравнение не приводит в восторг:
— На этого старикашку?... Странно, очень странно... Впервые слышу такое.
И посмотрел на меня хмуро и враждебно, покачивая головой.
— Каждый человек кого-то напоминает, — сказал Булгаков, как будто хотел его утешить.
— Только не в России! — отрубил князь Львов, кидая злой взгляд на Булгакова. — Только не в России!»
В главке «Московская Вероника» (Вероника — женщина, которая по пути на Голгофу вытерла вспотевшее лицо Христа куском ткани, на которой остался его отпечаток) Булгаков догоняет Малапарте «на углу Смоленского бульвара и Арбата:
— Не стоит принимать это близко к сердцу, — сказал он. — В таких случаях самолюбие бессильно.
— Это было не самолюбие, — ответил я. — Это был стыд.
— Все равно, — сказал Булгаков. — Не стоит стыдиться подобных вещей.
— Она («московская Вероника», одетая как сестра милосердия Красного Креста — Т.Р.) была голой.
— Да, нагой, — вымолвил Булгаков, — Но знала, что она нагая.
— Нет, она не знала, что она нагая, — возразил я. — Она была одета только в эту шпильку. Без этой шпильки она бы чувствовала себя голой.
— Голодный чувствует себя одетым, — сказал Булгаков. — Голод — это пальто бедняков. Никто не ощущает себя голым, когда голодает».
На «Банкет литераторов» (организованный для Малапарте ассоциацией пролетарских писателей Москвы) Булгаков не попадает. Он более не появляется на страницах «Бала в Кремле» [17].
На этом банкете Малапарте ощущает себя в роли подсудимого, а судьи — сотрапезники, члены этой самой ассоциации. Там же появляется Маяковский. Расходятся гости на рассвете. Маяковский с Малапарте продолжают разговор, прощаясь возле гостиницы «Савой» (где живет Малапарте). Через несколько дней Марика сообщает о самоубийстве Маяковского...
Но тут пора остановиться, поскольку именно Марика — связующее звено между Маяковским и Булгаковым в реальной жизни (в которой у нее на самом деле был роман с Малапарте).
С Маяковским Марика Артемьевна Чимишкян была знакома еще по Тбилиси. И Булгаковы познакомились с ней в 1928 году во время пребывания в Тбилиси. Когда она приехала в Москву, на вокзале ее встретили Маяковский (с Натой Вачнадзе) и Булгаков (с женой, Любовью Евгеньевной).
Выше уже было сказано, что пока не удалось выяснить, когда именно Малапарте уехал из Москвы. Если это случилось в 1929 году, то на похороны Маяковского он никоим образом попасть не мог. Да и разрешение на посещение квартиры Маяковского не мог давать Луначарский (уже не Наркомпрос) [18].
И в 1929 году уже не шли в МХАТе «Дни Турбиных» [19].
Что же было на самом деле, а что — романный вымысел?
Хочется верить, что в архиве Малапарте сохранились его дневники и, может быть, в них были записаны разговоры с Булгаковым в 1929 году (начало работы над «закатным» романом) — уж очень они живые, такое трудно сочинить.
Но если о Булгакове за последние годы материалов появляется все больше, то о Малапарте — все меньше. Это известная «плата» за популярность при жизни. Тем не менее попытаемся составить его «сиви» (CV).
Его география — от Норвегии до Китая, и вокруг него возникало поле высокого напряжения, наполненное и позитивной и негативной энергией. Каждая его книга вызывала свист и овации, каждый шаг по жизни — хвалу и осуждение.
«Говорите обо мне, говорите хорошо, говорите плохо, но говорите!»
Один из его главных критиков, Антонио Грамши, высказался о нем, пожалуй, наиболее жестко: «Преобладающей чертой Зуккерта (Малапарте) является безудержный карьеризм в сочетании с беспредельным тщеславием и хамелеонским снобизмом: ради успеха он готов совершить любую подлость. Подобные люди, даже если они порой выступают с резко-националистическими взглядами, должны вноситься полицией в картотеку лиц, могущих стать шпионами иностранных государств» [20].
Да, среди грехов Малапарте — то, что он распространял выдуманные сведения о болезни матери, чтобы получить деньги из кассы взаимопомощи журналистов для строительства виллы на Капри. (Еще более странным кажется, что он считал своим отцом скульптора Паоло Трубецкого). Скорее всего, он замыкает всемирно известную цепочку: Макиавелли — Казанова — д'Аннунцио — Малапарте. Гении и позёры...
Родился Курт Эрих Зуккерт 9 июня 1898 года в Прато (недалеко от Флоренции), там же был похоронен.
Его родители — Эрвин Зуккерт (Suckert) [21], немецкий предприниматель из Саксонии, мать — Эдда Пирелли (Perelli) из солидного миланского семейства. Ее отец Алессандро был дружен с композиторами Верди и Бойто [22]. В 1925 году он решил сменить свою немецкую фамилию на экзотический псевдоним. Однажды ему в руки попала книга «Малапарте и Бонапарте», автор которой утверждал, что когда-то род Бонапарте назывался Малапарте, но за особые заслуги перед папским престолом фамилию Бонапарте утвердили особым указом.
Учился юный Курцио в колледже «Чиконьини» (Cicognini), среди воспитанников которого был и Габриэле д'Аннунцио.
Шестнадцатилетним (в начале 1915 года) он убегает из дома на 1-ю мировую войну. Он воевал в составе легиона Га-рибальди простым солдатом. Кроме боевой медали, у него еще были отравленные газом лёгкие. Через несколько лет его признали инвалидом войны.
«Для человека, который прошел войну, вся дальнейшая жизнь — не более, чем тяжелое, глубокое, подсознательное воспоминание об этом великом событии, о ее ужасах, верных друзьях, о ее незабываемом счастливом времени».
В 1920 году, победив на государственном конкурсе, Малапарте становится дипломатом, работником итальянского посольства в Варшаве. Здесь он написал свою первую книгу «Да здравствует Капоретто!» (Viva Caporetto!) [23], запрещенную цензурой.
Его уволили из дипломатов, и в 1922 году он вступает в партию Муссолини и начинает карьеру журналиста. (Ранее он «записывался» в футуристы, чуть ли не лично к Маринетти).
После того как неожиданно прервалась политическая карьера молодого фашиста, он при помощи друзей сначала становится сотрудником неаполитанской газеты «Маттино» (Il Mattino), а затем — главным редактором газеты «Стампа» (La Stampa).
Он частый гость в Москве. Но в 1930-м он был уволен из газеты.
Позвольте процитировать письмо из Венеции (от Клары Страды автору статьи от 09.05.2010): «Я даже и не помнила, что Вы писали тогда о Малапарте. И надо же было случиться, что на прошлой неделе на литературной странице одной газеты была статья, посвященная ему и тому периоду (вернее, годам, кажется, не больше двух с половиной лет, когда он был редактором туринской газеты La Stampa). К сожалению, газету я выбросила, что делаю периодически. Ну что бы найти Ваше письмо раньше! Дело в том, что там был напечатан текст телеграммы, кот(орую) Муссолини отправил Малапарте. Телеграмма довольно ядовитая: Муссолини саркастически советует ему подать на конкурс на пост главного редактора газеты «Правда». Оказывается, газета была настроена не то чтобы просоветски, но с большой симпатией писала о тогдашней советской жизни. Через какое-то время он ушел со своего поста».
Текст телеграммы опубликован [24].
Он уехал в Париж, написал политический памфлет, который принес ему европейское признание. Памфлет «Техника государственного переворота» (Tecnica del colpo di Stato) [25], написанный по-французски, сразу был переведен еще на шесть языков и запрещен в Италии, Германии, СССР и ряде других стран. Действующие лица этой книги — не Сулла, Цезарь, Кромвель, Наполеон, а новые герои: Ленин, Муссолини, Пилсудский, Троцкий, Сталин, Гитлер.
После ареста в конце 1933 года и отсидки в римской тюрьме «Регина цели» (Regina Coeli — царица небесная), он был отправлен на остров Липари (Lipari), как было сказано выше. Но судьба опять улыбнулась Малапарте. Благодаря зятю Муссолини Чиано (Ciano) [26], он был выпущен на волю и поселился в приморском городке Форте деи Марми. Там он поселился в старинной вилле и вел несколько «рассеянный» образ жизни светского льва.
Далее он работает в миланской газете «Коррьере делла Сера» (Corriere della Sera). Позднее ее главный редактор Борелли отзовется о его работе: «За долгие годы своей деятельности я мало видел журналистов, так влюбленных в свою профессию, упорных и жертвенных, как Малапарте. Иногда он неожиданно исчезал на несколько недель, но появлялся как раз в нужную минуту с блистательной статьей в кармане. Он работал, не зная препятствий, и ничто не казалось ему в тягость. Любя машины и спальные вагоны, в случае необходимости он был готов идти пешком, ехать на велосипеде или на коне».
22 июня 1941 года он становится свидетелем вторжения гитлеровских армий в СССР (в качестве фронтового корреспондента). Через два месяца он был выслан гестапо с фронта за правдивые статьи и репортажи, которые в Берлине считали «пропагандой в пользу врага». В подкладке его мундира была зашита руками украинской крестьянки первая часть романа «Капут» (Kaputt) [27]. Этот роман — анатомия войны.
Некоторые считали приключения Малапарте неправдоподобными, сомневаясь в том, что он увидел и описал, в частности, пребывание в Яссах во время погрома или визит к палачу поляков Фраеку. Но в дневнике последнего, изданном в Германии в 1975 году, есть запись: «Приглашение на чай по случаю визита итальянского гауптшрифтляйтера Малапарте» (от 23 января 1942 года).
Проблему обостренной фантазии Малапарте, «божественного вранья», можно снять цитатой из Пруста: «Эти художественные вымыслы — только они и есть реальность».
В реальности, в 1943-м, когда пал режим Муссолини, Малапарте подал заявление о вступлении в коммунистическую партию Италии. (В том же году вступил в ряды тогда ВКП(б) Виктор Некрасов, написавший «В окопах Сталинграда»). Однако после памятных убийственных памфлетов на большевистских вождей, о марксизме у него было чисто эстетическое представление: «В марксизме есть мрачная красота, привлекающая меня. Я люблю одиноких людей. Как много в марксизме человеческого одиночества! Сколько в нем отчаяния одиноких людей!».
Пальмиро Тольятти предложил напечатать тридцатистраничный документ, где Малапарте, рассказывая о своей жизни, клянется, что считал себя коммунистом со дня появления на свет, и просит принять его в ряды ИКП. Позднее они даже подружились...
Воспоминания о военной катастрофе продолжали беспокоить Малапарте. Кто же победил в войне? «В Европе не победил никто, — заявил он в письме к молодежи. — Победы не завоевываются количеством квадратных километров. Такой победой, которая устроит цивилизованного, нормального человека, может быть только моральная победа. Скажу даже так: в войне не бывает победителей».
Роман «Шкура» (La pelle) выходит в 1949 году во Франции [28].
В 1950 году Малапарте снимает в качестве режисера, сценариста и композитора фильм «Запрещенный Христос» (Cristo proibito), отмеченный призом «Берлинале» (1951). Этот фильм был выпущен в Соединенных Штатах в 1953 году под названием «Странный обман» и попал в пятерку лучших иностранных фильмов, выбранных Национальным Комитетом по Вещанию. [29]
Это единственная режиссерская работа Курцио Малапарте, завораживающе прекрасно снятая; это фильм-притча, насыщенная библейскими аллегориями о способности человека к искуплению и прощению. «Удивительное ощущение объемности пространства и отсутствия времени. Автору удалось избежать дидактичности, истерики и пафоса, что кажется невозможным, если пересказывать сюжет. Его герои считают, что забыть проще, чем простить, но они способны и прощать, здесь все грешники, но ни в ком нет настоящего зла» [30].
Марио Корти в предисловии к публикации «Шкуры» на русском языке воссоздал портрет Малапарте и завершил его словами: «Посмертно орган Итальянской компартии «Ринашита» издает «Автобиографию», которую Малапарте написал сразу после войны, когда безуспешно добивался приема в компартию. Посмертно (а не «незадолго до кончины», как пишет БСЭ) появляется партбилет. Посмертно появилось победное заявление падре Вирджинио Ротонди о том, что писатель Курцио Малапарте, в миру Курт Эрих Зукерт, сын протестанта из Ганновера и безбожник, принял католичество.
Он умер в Риме 19 июля 1957 года. Похоронен на горе Спаццавенто, в десяти километрах от Прато: «Свой склеп хотел бы иметь вон там, на вершине Спаццавенто, чтоб иногда поднимать голову и плевать в холодный ров северного склона». Архиитальянец Малапарте пожелал остаться самим собой и после своей смерти — «проклятым тосканцем: небо в глазах, преисподняя на устах» [31].
Произведения Малапарте были переведены на многие языки, очень популярен он был в Польше, а на страницах романа Тадеуша Брезы «Бронзовые врата» (Spizowa brama) [32] он появляется «лично».
Случайно мне удалось познакомиться с человеком, который после моего комплимента, что он нарушил итальянскую поговорку «Traduttore — tradittore» [33], на вопрос о Малапарте неожиданно заявил, что он встречался с Малапарте в Москве в 1957 году, и затем написал мне об этой встрече [34]...
Затем в журнале, который мне подарила Рита Джулиани, «Эспрессо» (L'espresso) [35], нашлось подтверждение информации Виктора Петровича Гайдука: «Вот, что не успел Вам рассказать. Архив Курцио Малапарте продан наследниками в Миланскую библиотеку — «Biblioteca di Via Senato». Библиотекой руководит известный сенатор Марчелло делл'Утри. Эти сведения получены лично от сенатора-библиофила. Кстати, последнее приобретение сенатора — переписка автора «Gattopardo». Флорентийский адвокат Никколо Розитани, чья бабушка по материнской линии — сестра Малапарте, Эдда Зуккерт (Edda Suckert), является юридическим представителем наследников Курцио Малапарте, и он продал архив за 700 тыс. евро (все рукописи и дневники). До недавнего времени рукописное наследие Малапарте хранилось на флорентийской вилле «Rositani ad Arcetri». В настоящее время ведутся переговоры с наследниками друга Малапарте — Виторелли — о приобретении бумаг, относящихся к Малапарте».
В документах Иностранной коллегии Союза Советских писателей сохранились документы о пребывании Виктора Некрасова в Италии, и письма Б. Полевого Малапарте [36], и письмо Малапарте из римского госпиталя в Москву Г. Брейтбурду [37] (см. приложение).
И все же — каким образом на страницы «Бала в Кремле» попали разговоры с Булгаковым о Христе? Будем надеяться, что в дневниках Малапарте найдется ключ к ответу.
Приложение
Письмо Б. Полевого — Малапарте
Г-ну Курцио Малапарте, Рим, Италия (19 апреля 1957 года)
Дорогой Друг,
Наш общий друг, Георг Брейтбурд, передал мне Ваш привет и рассказал мне Ваши новости. Очень рад, что Вы сейчас под небом прекрасной Италии.
Все классики, в том числе и русские, восхваляют ваше прекрасное небо и я уверен, что Ваша болезнь быстро пойдет на поправку.
Что же касается двух бутылок прекрасного итальянского вина, то должен сказать Вам, что они были распиты с максимальной целесообразностью. Одна из них была распита коллективом — писателями, друзьями итальянской литературы, при чем так как друзей итальянской литературы было много, а бутылка была одна, был провозглашен единственный тост: за здоровье Курцио Малапарте. Думается, что его можно расшифровать и как за дружбу итальянской и советской литератур(ы?).
Вторая бутылка вина была израсходована, так сказать, лирически. Дело в том, что жену мою зовут Юлия, русское имя Юлия — это итальянская Джульетта. И вот эта бутылка была распита в компании добрых людей, на именинах русской Джульетты. Можно ли придумать лучшее применение вину из Вероны, с родины Ромео и Джульетты. Разумеется, роль Ромео я при этом на себя не беру, для этого у меня нет соответствующего темперамента, но от этого дело не менялось, Пили опять таки за Ваше здоровье, так что теперь я вполне уверен, что с письмом, которое Вы быть может мне напишете, все мы, ваши советские друзья, получим сообщение о том, что здоровье Ваше идет на поправку.
Будем надеяться, что Вам будет лучше и когда Вы встанете на нот, мы с удовольствием разопьем уже в Москве бутылочку грузинского, крымского или армянского вина в присутствии Джульетты за Ваше окончательное выздоровление.
Рад сообщить Вам, что Ваше интервью, какое Вы дали в Москве, было напечатано в «Литературной газете», было передано по радио, а потом перепечатано в ряде газет. Большой Вам привет от Георга Брейтбурда, Михаила Аплетина и других Ваших советских друзей. Если увидите Карло Леви, обнимите его за меня, передайте ему самый сердечный привет. Ваш Борис Полевой. 19.04.1957
Письмо Малапарте — Г. Брейтбурду
Санаторий «Санатрик». Рим. Виа Трезони, 61
Дорогой Брейтбурд.
Я получил Ваше письмо с «Литературной газетой», а сегодня я получил второе с приветом от Полевого и сообщением, что он получил веронское вино «Ромео и Джульетта» и что вы пили его за мое здоровье. Прошу Вас поблагодарить Полевого и всех друзей из Союза советских писателей.
Известия о моем здоровье нельзя назвать ни плохими, ни хорошими, все стоит на месте. Несколько дней как болезнь перешла на печень, но врачи борются, чтобы помочь мне преодолеть эту новую фазу болезни, я надеюсь, что это им удастся.
Вам должно быть известно, что в Италии меня встретили с единодушной симпатией. У моей постели чередуются Тольятти и Фанфани (один из лидеров христианско-демократической партии — Г.Б.) Тамброни (министр внутренних дел — Г.Б.), и Секкиа, отец Ротолдин Сиано и Джанкарло Папетта, министр народного образования Росси и Негатвилль, друзья писатели и критики.
Борьба будет долгой и мучительной, но, дорогой друг, я не хочу умирать. И выздоровлю.
Пишите, мне это будет приятно. Приезжайте поскорее в Италию. Если у Вас будут трудности с визой, сообщите мне, я сделаю все возможное, чтобы преодолеть бюрократические препятствия. Ваш большой друг Курцио Малапарте.
Привет от Моравиа и Леви.
Литература
1. Библиографический список публикаций Р.М. Янгирова // НЛО. 2009. № 3 (97). С. 312—323.
2. Янгиров Р. «...Скорей спеши на помощь...» // Ленинец. Уфа. 1984. 22 мар. [Булгаков в ЛИТО Главполитпросвета]
См.: Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 3. СПб. Наука. 1995. С. 300.
3. Муза мести. Маленький этюд. [Статья] (1921) // Неделя. М., 1984. № 48. — публ. В. Бессонова и Р. Янгирова;
Вопросы литературы, 1984, № 11, ноябрь — публ. Г. Файмана. [В сокращении].
4. Янгиров Р. М.А. Булгаков — секретарь ЛИТО Главполитпросвета // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 225—245.
5. Там же. С. 235.
6. Петровский Мирон. Мастер и Город: Киевские контексты Михаила Булгакова. Изд. 2-е, испр. и доп. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008. — 464 с.
7. Белозерская-Булгакова Л.Е. (1895—1987) — вторая жена М.А. Булгакова. Воспоминания/ Сост. и послесл. И. Белозерского. — М.: Худож. лит., 1990.
8. Мака — прозвище М.А. Булгакова (с. 96).
9. Марика Артемьевна Чимишкян (1904—1990). «Внучка великого Григория Ч. (актер), потомок Иоанна Цимисхии — Визант. Имп. (Ованес Чмшкик — «Малыш»). Родилась в Тифлисе в 1904 — скончалась 29 янв. 1990. Снималась в фильмах «Элисо» с Кирой Андроникашвили (женой Пильняка) и в ленте «Стачка» («События в Сен-Луи») 1932 г., по сценарию Ермолинского, Марика Артемьевна написала воспоминания о Булгакове (РГАЛИ) и сохраняла его автографы — благодарим за эти сведения Сергея Дмитриевича Боброва (Пятигорск).
10. Там же. С. 156.
11. Io, in Russia e in Cina (1958).
12. Архитектура и строительство Москвы. 1990. — № 3. С. 33. Глава 2. Марика как вчера.
13. Некрасов В. Первое знакомство. М., 1960, С....: «Как раз когда я был в Италии, в одной из римских больниц умирал Курцио Малапарте — крупный итальянский писатель, публицист, журналист. Путь Малапарте не прост и, может быть, даже не совсем понятен. При фашистском режиме он много писал. Его знал и почитал Муссолини. Во время войны Малапарте (настоящая его фамилия Зуккерт, он немец по происхождению, но итальянец по языку и культуре) был корреспондентом фашистской газеты на русском фронте. Впрочем, статьи его не пришлись по вкусу Муссолини, и Малапарте вынужден был покинуть Россию. Но, так или иначе, обвинить его в особой симпатии к ней и к строю ее довольно трудно. Не знаю, что послужило толчком или поводом, но в последние годы в писателе произошел какой-то перелом. Будучи уже стариком, к тому же очень больным, он поехал в Китай. Это было в 1956 году. В Китае болезнь его обострилась, и он должен был спешно, в сопровождении врачей, самолетом вернуться в Италию. По дороге в Китай и на обратном пути, совсем уже больным, он на несколько дней задержался в Москве.
Сейчас он лежал в одной из лучших римских больниц. Он умирал.
Мне сказали, что визит к нему может его обрадовать, и, хотя все это не совсем мне было понятно, мы отправились к нему в больницу.
Он лежал в отдельной просторной, светлой палате, почти недвижимый, бледный, худой, подтянув к самому подбородку одеяло. Сестра, впустившая нас, сказала, что для нас сделано исключение, и просила дольше пяти минут у больного не сидеть, он очень слаб.
Да, он был слаб, очень слаб. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось говорить. И он говорил. Говорил с жаром, горячностью, с трудом переводя дыхание, часто прерываясь.
— Ведь вы не читали меня. Наверное даже не читали... А может быть, это даже и хорошо, что не читали... Тогда послушайте... Вы человек молодой и писатель молодой, а я старый, очень старый. Я многое видел. И многих видел. Разных людей, очень разных. Всех национальностей, всех рангов, всех положений... Сейчас я был в Китае. Я не буду о нем рассказывать. Я напишу книгу. Обязательно напишу! Я видел Мао Цзэдуна. Я хочу добиться того, чтобы народный Китай был признан. — Тут он мучительно улыбнулся. — Я знаю, что вы думаете: он умирает, ему жить всего неделю, а он хочет писать книги... А вот хочу. И напишу. И не умру... И не одну, а две. О Китае и о вас... Я был в Союзе дважды — во время войны и вот сейчас, всего несколько дней. И я хочу — я не имею права о вас не написать. Вы понимаете, не имею права... Потому что у вас, ну как бы об этом сказать, у вас другие люди. И у вас и в Китае. Не такие, как мы. Таких я еще не видал. Теперь я их увидел. Я их еще не знаю, я их только видел, но не узнать их нельзя... Поэтому я и не имею права умирать... Ведь правда, не имею?
Глаза его блестели, он покрывался испариной, он задыхался, но говорил, говорил, говорил. Мне даже стало страшно при виде этой энергии, этой страсти, этой жажды жизни, которой через несколько недель суждено было оборваться.
Малапарте умер. Последние дни в маленькой приемной у его палаты бессменно дежурили сановнейшие духовники Ватикана — он был протестантом, а они хотели, чтобы он умер католиком. Но он умер не католиком и не протестантом, он умер коммунистом — за несколько дней до смерти он вступил в компартию».
14. Шкура // Иностранная литература, 2005, № 5.
15. Техника государственного переворота. М.: Аграф, 1988.
16. Lenin buonanima (l932); Intelligenza di Lenin (1930).
17. Курціо Малапарте. Бал у Кремлі. Роман-хроніка. З італійської переклав Юрій Педан.
ВСЕСВІТ, № 11—12, 2003. С. 4—56. Цитируется в переводе на русский после сверки с итальянским оригиналом.
18. «У нас, пожалуй, нет другого столь ярко выраженного писателя, контрреволюционного, как Булгаков», — провозгласил Луначарский. А Булгаков в ответ вывел писателя-наркома в романе «Мастер и Маргарита» под видом критика Латунского, затравившего Мастера (это его роскошную квартиру, отчаявшись, громит Маргарита). Творчеству «вредных» Достоевского и Булгакова Луначарский противопоставил ленинский идеал писателя как «колесика и винтика пролетарского дела» («Ленин и литературоведение», 1932); он же обосновал метол «социалистического реализма», мертвым схемам которого должно было отныне подчиняться искусство («Социалистический реализм», 1933).
Черная книга имен, которым не место на карте России. Сост. С.В. Волков. М., «Посев», 2004.
19. «Спектакль «Дни Турбиных», выдержавший (с аншлагами) за два с половиной года более 300 представлений, в начале 1929 года был снят — вместе с другими пьесами Булгакова»
(«Когда я вскоре буду умирать...»: Переписка М.А. Булгакова с П.С. Поповым (1928—1940). Сост. В.В. Гудкова. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. С. 89.)
20. Контемпоранео. (Il Contemporaneo), #36, 15.09.1956. Цит. по: РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 1721, Л. З.
21. G.B. Guerri. L'arcitaliano. Vita di Curzio Malaparte, Saggi. Tascabili. 2008. P. 11.
22. Ibid, P. 12.
23. Viva Caporetto! (1921) более известен как La rivolta di santi maledetti (под именем Курцио Эрих Зукерт).
24. «Сообщите синьору Курцио Зукерту Малапарте, что его выступление на съезде журналистов, о котором мне доложили, глубоко огорчительно по форме и по сути». Кроме того, надо полагать, что другая телеграмма Малапарте от Муссолини (копии ее нет в архиве), была придумана самим Малапарте во время пребывания его в Москве: «Спросите у Малапарте, не собирается ли он свои статьи представлять для кандидатуры (главного) редактора «Правды». G.B. Guerci, 126.
25. Tecnique du coup d'Etat, Parigi, Crasset, 1931; prima edizione italiana, Tecnica del colpo di Stato, Firenze, Valecchi, 1946. Техника государственного переворота. М.: Аграф, 1988.
26. Джан Галеаццо Чиано (Ciano), второго графа Corteilazzo, и первый граф Cortellazzo и Buccari (1903—1944), зять Бенито Муссолини. Министр иностранных дел Италии. («В конце жизни Черчилль с неохотой согласился присутствовать на ужине, который давал его зять Christopher Soames. Он ни разу за вечер не проронил ни слова, тем более, что общество было очень скучным. Чтобы развлечь Черчилля, хозяин дома спросил его, кто из выдающихся людей оказал на него самое большое впечатление во время Второй мировой войны.
— Муссолини, — ответил Черчилль, к вящему удивлению присутствовавших.
— Муссолини? Но почему именно Муссолини? — спросил Christopher Soames.
Ответ Черчилля: «Потому что он расстрелял своего зятя.»)
27. Kaputt, Napoli, Gazella, 1944. На украинском в переводе П. Соколовского отдельным изданием (после журнальной публикации 1972) вышел в изд-ве «Радянський письменник» в 1973 г. На русском: Капут // Нева, 1990, №№ 10—12.
28. La pelle, Roma-Milano, Ariad'Italia, 1949. Русский перевод Георгия Федорова. Предисловие Марио Корти. Шкура // Иностранная литература, 2005, № 5. По роману «Шкура» сняла одноименный фильм Лилиана Казани (1981), роль автора сыграл Марчелло Мастроянни.
29. Номинировался также на главный приз Каннского фестиваля. Возвращающийся в свою деревню после войны и военного лагеря Бруно Балди твердо намерен отомстить за смерть брата, которого выдал немцам кто-то из односельчан. Но никто не хочет называть ему имя предателя.
30. Пожелавший остаться анонимом (nomen-n.livejoumal.com).
31. Иностранная литература, 2005, № 5.
32. Тадеуш Бреза. Бронзовые врата. Изд-во; М.: Прогресс, 1964.
33. Переводчик-предатель (ит.)
34. По просьбе Малапарте и сопровождавшего его в Москве секретаря иностранной комиссии Союза писателей СССР Г. Брейтбурда я пытался приобрести в Москве цветную фотопленку перед поездкой Малапарте в Китай. Однако ни в одном магазине немецкой цветной пленки Agfa в тот день не оказалось. Малапарте был огорчен. Но сказал, что писать об этом не станет, потому что на Западе не услышишь не одного доброго слова о России. Он же не желает лить воду на мельницу русофобов, которых в Европе предостаточно. Малапарте постоянно защищал Сталина. Говорил, что русский рабочие в массовом порядке были за него с 1929 года. Сталин, говорил Малапарте, совершал ошибки. Но благодаря его прозорливости Россия смогла выжить вопреки чудовищным испытаниям. Малапарте постоянно говорил, что в Москве толпа такая же, как в Стокгольма, откуда он только что прилетел. И особенности московский толпы ничуть не связаны с политической системой. Все дело в северном климате. Вообще Малапарте говорил, что не надо драматизировать прошлое в угоду политическим амбициям очередных руководителей. Надо помнить уроки прошлого для того, чтобы достойно жить перед лицом грядущих испытаний. Необходим объективный подход. Историческое выживание России, полагал Малапарте, возможно только благодаря союзу с Китаем. Во мне он пробудил интерес к китайской графике, которая в те годы была в изобилии представлена на прилавках московского книжного магазина «Дружба» на улице Горького. Малапарте постоянно повторял, что он любит китайцев. Всего доброго! 10 апреля 2009.
35. L'espresso, #13, 2 aprile 2009, P. 76—77.
36. РГАЛИ, Ф. 631, оп. 26, а. 16.
37. РГАЛИ, Ф. 631, оп. 26, а. 1698, л. 5.
Примечания
Рогозовская Татьяна Абрамовна (Киев). Старший научный сотрудник Музея М.А. Булгакова в Киеве.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |