М.А. Булгаков — Н.А. Земской. 19 октября 1927 г.

Дорогая Надя,

на завтра «Турб.»¹ могу дать два билета, тебе и Вере (ты говорила, что Леля занята). Обязательно завтра пусть кто-нибудь из вас зайдет ко мне в 12 час. дня, точно.

Ваш М.

P.S. Трояновские приезжают в пятницу. Звонила ли ты?

Приписка на полях:

Ваши готовы. Только 3. Остальные позже. Ответьте с Марусей, кто пойдет завтра.

Примечания

Впервые: Булгаков М. Письма. М., 1989. Печатается по указ. изд.

1. Эта простенькая записочка писателя родным на самом деле имела глубокий подтекст, ибо она означала, что запрещенная к постановке пьеса «Дни Турбиных» вновь обрела жизнь.

В сентябре 1927 г. пришло известие о снятии «Дней Турбиных» из репертуара МХАТа. Об этом же сообщала и «Вечерняя Москва» 17 сентября. Снятию пьесы предшествовала травля в газетах и журналах. Так, в «Новом зрителе» (1927. 30 авг.) появилась статья некоего Ю. Спасского под заголовком «Об академическом худосочии и левом заезжательстве», где булгаковская пьеса называлась «белогвардейским трупом, замазанным романтическими красками». Булгаков записал в своем альбоме: «Начало сезона 1927—1928 гг. — «Дни Турбиных» удалены из репертуара».

«Удалению» пьесы из репертуара предшествовали и другие события, связанные с романом и пьесой «Белая гвардия». В Риге роман был издан впервые отдельным изданием, правда с фальшивым концом, а в Париже появился первый том романа (издательство «Конкордия»). Пьесу «Дни Турбиных» намеревались ставить и в Риге, и в Берлине, и в Париже... В зарубежной прессе появлялись сообщения о большом успехе пьес Булгакова в России (так, в «Последних новостях» 23 июля 1927 г. появилась заметка, в которой сообщалось, что успех «Дней Турбиных» «затмил все, что делалось за все годы советского режима. Значит, в русском театре стала возможна серьезная творческая работа»), о самом Булгакове (о его творчестве) печатались положительные очерки и так далее. И по мере роста популярности и известности писателя усиливалась ненависть к нему. Вот кусочек из агентурно-осведомительной сводки от 15 января 1927 г. (сколько еще таких сводок не рассекречено!): «Булгаков в писательских кругах вращается весьма мало, не появляется и для чтения своих произведений... Большей частью бывает в тесных семейных кругах бывшей аристократии. Среди «бывших людей» он в большом почете. В редакциях Булгаков также почти не бывает. Установить фамилии и адреса лиц, у которых Булгаков бывает завсегдатаем, пока не представляется возможным». Запрещение пьесы Реперткомом и было ответом на растущий авторитет писателя в России и за ее пределами. Характерно, что информацию о запрете пьесы тут же дали и зарубежные газеты.

Но запрет длился недолго, о чем свидетельствует следующая запись Булгакова в альбоме: «Воскресение из мертвых. 12 октября 1927 г. в среду пришла в Театр телефонограмма с разрешением, а 13-го пьеса поставлена в репертуар». Разумеется, Булгаков прекрасно знал, что только усилия К.С. Станиславского, выходившего с просьбами на самый «верх», и согласие И.В. Сталина позволили продлить срок существования пьесы на сцене (Сталин, как всегда, вел свою игру и не спешил расставаться с любимой своей пьесой). В архиве писателя сохранилось благодарственное письмо К.С. Станиславского наркому К.Е. Ворошилову за спасение пьесы (разумеется, все знали — кто принимал решение по этому вопросу).

20 октября 1927 г. «Дни Турбиных» впервые в новом сезоне были поставлены на сцене МХАТа (именно на этот спектакль Булгаков и оставил своим сестрам билеты), а Булгаков записал в альбоме: «20-го октября 1927 года. В 1-й раз по возобновлении и в 110 раз от начала постановки». Любопытно, что и 20 октября в парижской газете «Последние новости» (1927. № 2402) появилась обширная рецензия известнейшего писателя Михаила Осоргина на вышедший первый том романа «Дни Турбиных» («Белая гвардия»). Ввиду важности этой рецензии и ее неизвестности приводим ниже выдержки из нее:

«В появившемся в Париже издании роман Булгакова не окончен. Что он представит собою в целом — говорить пока трудно; о том же, как он написан, — можно судить уже и по напечатанным двум частям...

Булгаков... по мере сил и таланта старается быть объективным. Его герои — не трафаретные марионетки в предписанных костюмах, а живые люди. Он усложняет свою задачу тем, что все действие романа переносит в стан «белых», стараясь именно здесь разобраться и отделить овец от козлищ, искренних героев от шкурников и предателей идеи белого движения. Он рисует картину страшного разложения в этом стане, корыстного и трусливого обмана, жертвой которого явились сотни и тысячи юнкеров, офицеров, студентов, честных и пылких юношей, по-своему любивших родину и беззаветно отдававших ей жизнь. Живописуя трагическую обреченность самого движения, он не пытается лишить его чести и не поет дифирамбов победителям, которых даже не выводит в своем романе... В условиях российских такую простую и естественную честность приходится отметить как некоторый подвиг...

Роман читается с большим интересом — но не потому, что автор старается оживить его, со стороны формы, ремизовскими приемами письма и алексее-толстовскими жанровыми выпадами; первое ему слабо удается... второе лицо портит общее впечатление. В основном повествовании автор сильнее, чем в отступлениях. Талант его вне сомнения, и в вычурах письма нет надобности... При наличии таланта можно было бы и отбросить пережитки пильняковской вульгарщины и расхлябанности стиля; не украшает слога и словарь ругательный. Впрочем, справедливость требует оговорить, что всеми этими чужими «художественными» завоеваниями М. Булгаков пользуется с достаточной умеренностью: лишь как дань эпохе своеобразной «свободы печати». Отметить эти недостатки романа хочется потому, что в целом он — крупное явление в литературе последних лет. Издание его нельзя не приветствовать».

Таким образом, Булгаков становился величиной общепризнанной в писательском мире, и с этим не могли не считаться его враги и недруги.

Между тем сам Булгаков, едва ли знавший о том, что происходит в зарубежной прессе, записал в своем новом альбоме с «критическими» материалами: «1927 год. Ноябрь. Продолжение травли».