Дорогая Леля, навести меня, позвони, поскорей.
Миша.
Далее рукою Елены Сергеевны Булгаковой:
Леля, голубчик, пишу Вам по просьбе Миши и от себя: позвоните, потому что Миша говорит, что нам звонить к Вам неудобно, и условимтесь, когда Вы придете. Миша чувствует себя хуже, опять начались его головные боли, и прибавились еще боли в желудке1.
Целую Вас. Ваша Елена.
Примечания
Впервые: Булгаков М. Письма. М., 1989. Печатается по автографу (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 32).
1. По записям в тетради о болезни каких-либо резких изменений в сторону ухудшения здоровья заметить трудно. Более того, Булгаков в эти дни стал посещать театры и знакомых. 2 января: «14.30—15.30. Прогулка. 22.00—22.30. Прогулка. Яков Леонтьевич, Попов, Вахтин, Захаров, Лямины. Сон плохой, некрепкий, с назойливыми сновидениями». 3 января: «Проснулся с болью в голове. 13.45—14.45. Прогулка». 4 января: «Леля. 15.45 — Прогулка. 19.20. В Театр («Спящая»). 23.30. Домой». 6 января: «14.30—15.30. Прогулка до Мансуровского». 7 января: «13.00. Пошел в Большой театр. 15.00. Пошла за ним. Приехали на машине домой». 8 января: «12.00. К профессору Страхову пешком туда и обратно. Мороз сильнейший, будто бы 30°. Заснул, просыпался каждые два часа — все время сильнейшая головная боль (первая очень тревожная запись. — В.Л.). Порошок. Несколько раз гомеопатическое средство от головной боли». 9 января: «Проснулся с очень дурным самочувствием. Порошок... Гомеопатическое средство».
На этом записи в тетради о болезни обрываются на десять дней. Елена Сергеевна стала делать записи в основном дневнике. 10 января: «Плохой день. В анализе — много белку — 1,5. Звонок мой Владимиру Петровичу [Страхову] — опять придется Мише есть черт знает что и мучиться. Дикий мороз... Рассказы Марфуши про очереди, в магазинах ничего нет. Миша лежит. Мечты о тепле». 13 января: «Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было. Добрались до ресторана писательского, поели: Миша икру и какой-то суп-крем... Бедствие столовки этой, что кто-нибудь подсядет непременно. В данном случае это был Вл. Н.Д. (видимо, В.И. Немирович-Данченко. — В.Л.). Назойливые расспросы о болезни, Барвихе и т. д. Миша был в черных очках и в своей шапочке, отчего публика (мы сидели у буфетной стойки) из столовой смотрела во все глаза на него — взгляды эти непередаваемы. Возвращение в морозном тумане. У диетического магазина — очередь». 14 января: «Асеев. Страшно восторженно отзывается о нас обоих, желает во что бы то ни стало закрепить это знакомство. Прочитал свой отрывок из «Маяковского». Миша лежит, мороз действует на него дурно». 15 января: «Миша, сколько хватает сил, правит роман, я переписываю. Письмо вахтанговцам о нарушенном ими договоре на «Дон-Кихота». Пусть платят за 20 спектаклей. Безобразие, что делается! Звонок Асеева — достал для Миши какое-то кашне, хочет подарить». 16 января: «42 градуса!.. Сережа не пошел в школу, конечно. Окна обледенели, даже внутренние стекла. Работа над романом. Возня по телефону с Виленкиным о договоре на «Пушкина» (вопрос о Вересаеве). Сестра Миши — Елена читала роман запоем («Мастер и Маргарита»). Пришел Ермолинский в валенках, читал вслух кусочек романа — воробушек. Мишин показ Воробушка... Звонок Маршака — хочет прийти 19-го... Вечером — правка романа. Пошли к Файко. Незначащий какой-то, драматургический разговор. Домой — ужин на письменном столе Мишином. Я верю, что он поправляется». 17-января: «42°. За окном какая-то белая пелена, густой дым... Звонок Виталия [Виленкина] — мой «проект» договора на «Пушкина» принят театром. Сегодня днем в открытую в кухне форточку влетела синичка. Мы поймали ее, посадили в елесеевскую корзину. Она пьет, ест пшено. Я ее зову Моней, она прислушивается. Говорят, приносит счастье в дом».
Представляют несомненный интерес и дневниковые записи, которые сделаны были Надеждой Афанасьевной. Вот запись от 7 января: «Отчаянно морозный день... Он хочет идти в Большой театр. На столе у Миши лежит приготовленная бумажка в 100 р. — подарок Оле, как он настаивает, обязательно Оле: «Ей сколько? Семнадцать лет? Ну вот ей: пусть положит на книжку». Говорит о том, что он ограблен, что он был бы «сказочно богат». Я отказываюсь, он настаивает. Я говорю, что разделю эти деньги между Леной и Олей, он не позволяет, дает Лене отдельно 25 р. и, несмотря на мои отказы, настаивает, чтобы я взяла.
Разговор о нелюбви к Москве: даже женские голоса не нравятся (московский контральто). Я провожаю его до одного из боковых подъездов филиала.
Дома он показывает мне статью «Сталин и драматургия» (где сказано, что Сталин любит «Дни Турбиных»)».
Булгаков прекрасно понимал, что статья эта — сигнал сверху. Но сигнал этот пришел уже к смертельно больному писателю...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |