М.А. Булгаков — И.В. Сталину. 4 февраля 1938 г.

Иосифу Виссарионовичу Сталину

от драматурга
Михаила Афанасьевича Булгакова

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Разрешите мне обратиться к Вам с просьбою, касающейся драматурга Николая Робертовича Эрдмана¹, отбывшего полностью трехлетний срок своей ссылки в городах Енисейске и Томске и в настоящее время проживающего в г. Калинине.

Уверенный в том, что литературные дарования чрезвычайно ценны в нашем отечестве, и зная в то же время, что литератор Н. Эрдман теперь лишен возможности применить свои способности вследствие создавшегося к нему отрицательного отношения, получившего резкое выражение в прессе, я позволяю себе просить Вас обратить внимание на его судьбу.

Находясь в надежде, что участь литератора Н. Эрдмана будет смягчена, если Вы найдете нужным рассмотреть эту просьбу, я горячо прошу о том, чтобы Н. Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения.

М. Булгаков.

Примечания

Впервые: Октябрь. 1987. № 6. Печатается по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 33, л. 10).

*. В речи Жданова, в частности, говорилось о театре Мейерхольда следующее: «Известно недавнее постановление о ликвидации театра Мейерхольда — чуждого советскому искусству. Непонятно, однако, почему Комитет по делам искусств и его руководитель товарищ Керженцев в течение такого долгого времени допускали существование у себя под боком, в Москве, театра, который своим кривлянием, трюкачеством пытался опошлить пьесы классического репертуара...» (Правда. 1938. 18 янв.)

1. Эрдман Николай Робертович (1902—1970) — драматург. В 1928 г. создал пьесу «Самоубийца», в дальнейшем писал пьесы, киносценарии, чаще всего в соавторстве. В конце 1930-х гг. был дружен с Булгаковым. В дневниках Е.С. Булгаковой есть такая любопытная запись (январь 1956 г.): «Вспомнила рассказ Александра Николаевича Тихонова. Он раз поехал с Горьким (он при нем состоял) к Сталину хлопотать за эрдмановского «Самоубийцу». Сталин сказал Горькому: «Да что! Я ничего против не имею. Вот Станиславский тут пишет, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет, поверхностно берет. Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет!.. Это мне нравится!»»

Булгаков, очевидно, понимал, что немало рискует, написав это письмо. Во всяком случае, сам он не отправил ни одного письма Сталину о своей судьбе с 1934 г., хотя, судя по дневникам Елены Сергеевны, многократно предпринимал попытки это сделать (написал несколько черновиков). Хотя в 1938 г. арестов в Москве стало меньше, но все же обстановка была тревожной. Люди жили в какой-то странной атмосфере: близкие и родные исчезали бесследно, а все делали вид, что ничего не происходит. Очень заметно это и по дневнику Е.С. Булгаковой, кстати ставшему чрезвычайно редким источником, поскольку писать дневники в 1930-е гг. было делом далеко не безопасным. Приведем несколько выдержек из дневника, чтобы понять, в какой атмосфере Булгаков решился отправить письмо Сталину. 19 января: «Вчера гробовая новость о Керженцеве. На сессии в речи Жданова^* назван коммивояжером! Закончилась карьера! Боже, сколько путаницы и вреда он причинил искусству... Вечером братья Эрдманы, Вильямсы, Шебалин. Очень хорошо сидели... Эрдман остался ночевать». 25 января: «Вчера М.А. отправился для всяких дел вечером в Большой. «Лебединое озеро», танцевала Уланова. После этого — совещание с Самосудом, Мордвиновым, Седым все о той же опере. Потом — слушал речь на собрании по поводу Ленинского дня. Приехал из Театра домой с Вильямсами. За ужином веселились. Миша и Петя изображали, как Миша сидел один в царской большой ложе, в то время как весь театр был переполнен. В ложе «Б» было тесно, и милая и любезная Серафима Яковлевна перевела М.А. вместе с еще каким-то зрителем в бывшую царскую. Там были еще только две женщины, и вот в антракте, когда М.А. сидел совсем один, Петя уверял, что в партере изнывали от любопытства, кто это такой.

Говорят, что арестован Шумяцкий, и вместе с женой.

Да, сегодня вечером входит М.А. и говорит: «вот, прочитай», — дает «Вечерку». В ней статья, называемая «Мой творческий отчет» Шостаковича (конечно, о 5-й симфонии). Ох, как мне не понравилась эта статья! Уж одни эти слова «Очень верны слова Алексея Толстого...» — они одни чего стоят!! Ну, словом, не понравилась статья. И писать даже не хочу. Я считаю Шостаковича гениальным. Но писать такую статью!..

29-го — [пятую] симфонию Шостаковича играют в консерватории. Мы собираемся идти. М.А. сказал, что симфония его интересует менее всего, а интересует зал. А меня и то и другое». 27 января: «Вчера был Н. Эрдман». 28 января: «Вчера были на блинах у Ольги. В компании Сахновских, Белокурова, Мелика, Виленкина. Блины вкусные, и сервировано очень хорошо. Говорят, что Равичев (или Рабичев) — помощник Керженцева, застрелился». 30 января: «Боже, что было в консерватории вчера! У вешалок хвосты, бесчисленное количество знакомых, программа составлена совершенно удивительно — скучная симфония Гайдна, затем еще более скучное и унылое произведение «Аделаида» Бетховена. Пела Держинская с оркестром. И затем уже последнее — Шостакович. Мое впечатление — потрясающее! Гениальная вещь! Публика аплодировала долго, стоя, вызывали автора. Тот бледный, взволнованный. Не хотелось уходить после концерта домой — собрались компанией в «Метрополе» — мы, Ермолинские, Вильямсы и Борис Эрдман. «Метрополь» переполнен, сидели в дальнем зале. Мне было весело. Выпили за Шостаковича... Потом сидели в баре, вернулись домой Бог знает когда». 31 января: «М.А. составляет письмо И.В. Сталину о смягчении участи Н. Эрдмана. Вечером заходил Борис Эрдман». 2 февраля: «Сегодня — правка письма об Эрдмане. Письмо Асафьеву с дополнениями к «Минину»». 5 февраля: «Сегодня отвезла и сдала в ЦК партии на имя Сталина Мишино письмо с просьбой о смягчении участи Николая Эрдмана. Хотела сдать лично в секретариат, но меня не пустили, и я отдала письмо в окно, где принимается секретная почта ЦК». 6 февраля: «Утром звонок Дмитриева, просится прийти немедленно. Пришел подавленный. Оказывается, жену его, Елизавету Исаевну, арестовали. Хочет пытаться хлопотать». 9 февраля: «Миша урывками, между «Мининым» и надвигающимся Соловьевым, правит роман о Воланде».

Вопрос не был решен положительно по письму Булгакова. Но бывали случаи и более радостные. Так, в 1935 г. к Булгакову обратилась за помощью Анна Ахматова, у которой были арестованы муж Пунин Н.Н. и сын Гумилев Л.Н. Вместе они подготовили письмо Сталину. Вскоре муж и сын Ахматовой были освобождены.