Председателю Всесоюзного комитета
по делам искусств при Совнаркоме СССР
Платону Михайловичу Керженцеву
От драматурга и консультанта-либреттиста ГАБТ
Михаила Афанасьевича Булгакова
ЗАЯВЛЕНИЕ
Обращаюсь к Вам с жалобой на действия, которые предпринял в отношении меня Харьковский Театр Русской Драмы (директор Я. Театралов).
Мною 18.11.1936 был заключен с указанным театром договор на постановку моей, сочиненной совместно с В.В. Вересаевым, пьесы «Александр Пушкин».
Сегодня я получил от этого театра вызов в Московский Горсуд с целью взыскания с меня и В.В. Вересаева 3038 руб., выданных авторам по договору.
Основанием иска служит, как пишет театр, что «М.А. Булгаков предоставил театру пьесу «Александр Пушкин», не получив предварительно от ГУРК разрешения на постановку этой пьесы, и тем ввел театр Русской Драмы в заблуждение и в убыток в сумме руб. 3038».
Сообщая, что я никак не принимал на себя предоставление разрешенной пьесы, что совершенно видно из договора, и что я, согласно законоположения, имею право взыскивать деньги с театра за не поставленную им пьесу, а не театр с меня, — протестую, главным образом, против опорочивающей меня фразы, что я «ввел театр в заблуждение», ибо никаких театров я никогда в заблуждение не вводил.
Вообще, сколько я понимаю, мое положение становится все тяжелее. Я не говорю о том, что я не могу поставить на отечественной сцене ни одной из сочиненных мною в последние годы пьес (я с этим вполне примирился). Но мне приходится теперь, как бы в виде награды за мои драматургические работы, в том числе за пьесу о Пушкине, не только отбиваться от необоснованных попыток взыскания с меня денег (описанный здесь случай — не первый), но еще и терпеть опорочивание моего литературного имени.
Обращаюсь к Вам с жалобой на это1.
М. Булгаков.
Примечания
Впервые: Творчество Михаила Булгакова. СПб., 1994. Кн. 2. С. 129—130. Печатается по указ. изд.
1. В дневнике Е.С. Булгаковой вопрос этот освещен довольно полно и даже с деталями, представляющими несомненный интерес. Поэтому мы приведем наиболее интересные записи по первой редакции дневника. 22 марта: «Сегодня — ценным пакетом извещение о вызове в суд: Харьковский театр русской драмы подал жульническое заявление о взыскании денег по «Пушкину» на том основании, что пьеса не значится в списке разрешенных пьес.
День убит на писание жалобы Керженцеву.
Поездка в Комитет для сдачи этой жалобы». 23 марта: «Днем звонил Вересаев. Конечно, старик огорчен этим судом». 26 марта: «Работать нет никакой возможности из-за этого суда! Разговор с юристом Всероскомдрама Городецким. Очень плохое впечатление от этого разговора. Он не столько хочет найти поводы для защиты, сколько приводит резоны для того, чтобы сказать — «трудное, трудное дело...» Вообще, Управление это — жуткое место!» 27 марта: «В Управлении — нет юриста». 28 марта: «М.А. — у Захавы. Выяснились вопиющие вещи! Оказалось, что разрешение на «Пушкина» было, и выдано было Литовским. Попытка М.А. посмотреть экземпляр, к сожалению, не увенчалась успехом... Мой вывод: мы совершенно одиноки и положение наше страшно». 29 марта: «Захава сконфуженно бормотал мне по телефону сегодня, что экземпляра с разрешением не нашли!!» 31 марта: «Днем приезжали с М.А. в Репертком... Один из сотрудников, его фамилия, кажется, Мерингоф, все ходил куда-то, возвращался, спрашивал: «Бы наверно знаете, что пьеса называется «Александр Пушкин»?»! Обещали завтра дать справку». 1 апреля: «Возмутительный день! Приезжаем в Репертком — ни Литовского, ни его заместителя. Пьесы найти не могут. Тогда я сказала — смотрите под буквой «П». Там нашлась в списке. Потом стали искать справку. — Нету. И я же ее увидела в одной из папок. Тут выяснилось, что они справки дать не хотят. Одна из сотрудниц (жутко наглая — фамилия ее Пушкина) буквально побледнела, а секретарша, Куйбышева, — на ней вообще лица не было! — В папке рукою Литовского — разрешение Вахтанговскому театру приступить к работе и включить в репертуар. Вот оно в чем дело! Они позвонили по телефону к Литовскому, он был в Комитете. Лицо у секретарши было при этом совершенно искаженное. Тот распорядился справку (копию ее) не давать, а сказал, что даст ее завтра. Очевидно, он хочет как-то иначе составить бумагу! М.А. угрожал жаловаться. Сидели до половины четвертого. Не дождавшись Литовского, М.А. позвонил по телефону Ангарову, но там его на месте не было.
У меня нет слов, чтобы описать, что происходило! Но это страшное дело!» 2 апреля: «Утром справка была готова. Написано, что пьеса была разрешена к постановке Вахтанговскому театру, но что Комитет приостановил работу над ней.
Потом — суд. Председатель — женщина, производит очень серьезное впечатление. Первым говорил Миша, по-моему, правильно и умно. Показал газетные вырезки, из которых видно, что пьесу готовились ставить. Показал справку Реперткома. Сказал, что «нам с Вересаевым не по возрасту театры вводить в заблуждение»... Дело выиграли.
У нас большое моральное удовлетворение, что эти негодяи из Харькова хоть тут не могли сыграть на положении М.А.». 7 апреля: «Звонок из ЦК: зовут Мишу к Ангарову. Поехал. Разговор, по его словам, был долгий, тяжкий по полной безрезультатности. Миша говорил о том, что проделали с «Пушкиным», а Ангаров отвечал в том плане, из которого было видно, что он хочет указать Мише правильную стезю... Но Миша смотрит на свое положение безнадежно. Его задавили, его хотят заставить писать так, как он не будет писать».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |